Родился в 1908 г. в селе Подойникове Панкрушихинского района Алтайского края. До Великой Отечественной войны преподаватель Томского педагогического института. В армии с 8 сентября 1941 г. В Сталинград приехал 30 сентября 1942 г… К самому берегу Волги я подъехал, когда уже начало темнеть. В тот момент Сталинград казался особенно страшным. Все было в огне. С берега стекала нефть с разбитых цистерн Нефтесиндиката и огненный вал, который отражался в воде, усиливал впечатление от величины пламени. Состояние было очень тяжелое. Ночью переправились через реку. Немцы обстреливали баржу, на которой мы переплывали. Случилось так, что канат буксира, на котором была прицеплена баржа, порвался и буксир уходил на берег за канатом, а мы стояли на середине реки на якоре и нас противник обстреливал. Вся эта переправа длилась, примерно, часа два. Были раненые на барже. Мины взрывались около баржи. Особенно неприятно было то, что немцы бросали на парашютах ракеты, река ярко освещалась, а деваться нам было некуда.

Утром 1 октября я пришел в свой полк. Утром для того, чтобы ознакомиться с оперативной частью, я прошел на передовую по всему участку полка. Тут я насмотрелся всяких ужасов. В самом конце сентября немцы бомбили расположение нашей дивизии, и особенно Нефтесиндикат, где мы занимали участок обороны. Было много наших убитых: люди валялись не зарытыми всюду, много трупов лежало в воронках, много было гражданских убитых – женщин и ребят около лодок, около построек домов – всюду. Я пошел сразу на завод «Метиз». Завод горел. Запах гари, трупный запах, жарко, пыль, дым – такое было впечатление. Шел бой на участке 1‑го батальона.

Я узнал, что за первый день боев у нас было потерь до полутора тысяч человек убитыми и ранеными, и 5 октября в полку было 1 300 человек. Были роты, в которых насчитывалось 20 активных штыков.

В начале октября особенно часто приходилось отражать атаки в двух пунктах нашего участка обороны: на заводе и на знаменитом Мамаевом кургане, высоте 102, 0. Передний край нашей обороны был приближен к немецкой обороне, примерно на 50–60 и до 100 метров. Такое приближение бывало редко. Чаще всего такой предельный край сближения бывал в уличных боях, которые сразу вызвали к жизни гранату. Отражение атак было, как правило, гранатами… На нашем участке немцы превосходили нас численно раз в пять – шесть. Это и по данным, причем немцы пускали отряды. Часто бывали дни, когда немцы шли на нас по четыре – пять атак в день… В первых боях особенно большую роль сыграл командир батальона Чабыкин. Его батальон, отбивая контратаки немцев в районе завода «Метиз», развил сильный наступательный порыв, они выбили немцев с завода. С тех пор завод остался в наших руках и стал прочным узлом сопротивления участка полка. В первых боях Чабыкин погиб от рук немецкого снайпера на улице.

Вместе с сибиряками большую роль сыграли моряки. Вот интересный факт, когда на моряках обгорело обмундирование от нефти и бензина, они ходили в атаки в одних тельняшках, и так что моряки для того, чтобы воодушевить бойцов, зная любовь бойцов к морякам, снимали пехотинское обмундирование, оставались в морских тельняшках… Моряков у нас очень любили. С ними весело и дружно бойцы шли в атаку. Такая любовь к морякам возникла во время формирования еще в Красноуфимске. Там моряков долго ждали. Когда не хватало процентов 30 состава полка, командир все время обещал прислать моряков, чему наши бойцы радовались. И так и случилось, что последняя партия пополнения была моряков. Это значительно повлияло на стойкость дивизии. Моряки были с Тихоокеанского флота…Интересно отметить моряка Крутелева. Он попал в роту автоматчиков. Крутилев научился прекрасно водить людей в атаку. Воодушевлял бойцов. Сам он здоровый, сильный, всегда с автоматом наперевес шел впереди. Точно судьбу его не знаю, слышал, что он был ранен. В первый день отражения контратак особенно прославился младший лейтенант Масаев, который также прекрасно водил бойцов для отражения атак. Это был первый орденоносец в полку. Он был внушительного вида, широкоплечий, высокого роста…

У командиров был интересный лозунг. Все слышали о славе сибиряков в прошлом, а в Сталинграде сибиряки стали себя называть сталинградцами. Когда был приказ идти в атаку, то явился такой лозунг: «Сибиряки – сталинградцы в атаку!» или «Сибиряки за Сталинград, за Сталина!»

Несмотря на все попытки немцев прорвать оборону в районе завода «Метиз» и Мамаева кургана, им этого сделать не удалось. В один день на Мамаевом кургане было шесть атак. Это было, примерно, 6–7 октября. Немцы решили совсем выжить нас с Мамаева кургана. 3‑й батальон находился на восточных скатах кургана, немцы хотели овладеть полностью курганом, чтобы пройти к берегу и рассечь нас на две части.

Командир батальона Никитеев с лучшими своим командирами томичами, которые уже имели большой опыт боевых действий под Касторной, люди, которые уже побывали в окружении, выходили с боями из окружения – эти командиры держали хорошо свои подразделения. Несмотря на то, что немцы так часто наступали, боевые порядки не нарушались, и разбить батальон немцам не удалось, и батальон противопоставлял себя как большую силу. Командный состав, включая командира батальона, а также штабных командиров был всегда на переднем крае… КП был там, где был командир батальона… КП командиров рот были там, где грозила опасность…

Самым напряженным критическим днем на нашем участке был день 17 октября. С утра дотемна, продолжались бомбежки. Самолеты висели в воздухе непрерывными эшелонами по 30–50 самолетов одновременно. Воющих бомбардировщиков в Сталинграде называли музыкантами, они бомбили участок всей 62‑й армии, и особенно завод «Красный Октябрь». Надо сказать, что бомбить передний край было опасно, так как наш передний край находился от них в 50–60 метрах, и они рисковали попадать в свои части.

Крупную роль в новом расположении боевых порядков в линию без эшелонирования, сыграл приказ товарища Сталина. Начиналось это с дивизии и кончалось взводами. Поэтому если бомбили, то жертвы были невысокими при этом расположении.

Большой урон немцам принесли наши «У-2» по ночам, но это было уже в ноябре… самолеты мы называли «огородниками» они приносили большую пользу перелетая Волгу с левого берега на правый и еще не долетая до линии обороны противника, они выключали мотор и начинали сваливать свой груз – бомбы, и только уходя в сторону, включали мотор. Поэтому «У-2» были неуловимы… Вообще надо сказать, что авиации в Сталинграде было очень мало, и слабая, не знаю отчего.

Не знаю отчего, но почти все люди дивизии болели поносом. Пили сырую воду, а Волга была загажена и нефтью, и трупами и обломками деревьев и т. п. Поносы очень изнурили всех. Я сам долго болел. У нас был повар Борис, который смеялся, что вылечит нас генеральскими сухарями. В то время командующий армией перешел на КП нашего полка и кухня командующего армией и нашего полка объединились, поэтому повар и говорил так.

К середине октября наш передний край упрочился. Немцы нас не теснили на Мамаевом кургане, наоборот, мы их немного потеснили. Мамаев курган был разделен на две части. Восточный – у нас, а западный край оставался у них, причем у немцев же остались водонапорные баки, чертовы купола, как их называли. В этих баках у них были главные наблюдательные пункты, все корректировщики артиллерийские находились у нашего переднего края в безопасности, сидя в этих баках. Поэтому господствующее положение на кургане оставалось за немцами. Вот почему позднее сражение за Мамаев курган по существу было сражение за баки: кто господствовал на баках, тот господствовал на Мамаевом кургане… Примерно 14 января был полностью взят Мамаев курган и баки. Длина Мамаева кургана вдоль берега можно считать метров на 1000, в ширину 400–500 метров.

Все бойцы и командиры исходили из одной задачи – как можно больше вывести из строя живой силы противника. Часто бывали такие приказы, которые я сам нередко получал от командира Батюка: «Сегодня в ночь выпустить 1000 мин». И мы били по площади минометным огнем. Прицельного огня ночью вести нельзя было, но мы заранее пристреливали участки… мы участки прочесывали пулеметным огнем. Наши бойцы говорили: «Мы имеем море огня и днем и ночью». В боеприпасах мы никогда нужды не имели.

По приказу командующего Чуйкова и командира дивизии надо было иметь свои переправочные средства. Баржи все были разрушены, сожжены и затоплены… Даже крупные катера и те торчали носом кверху на берегу. Единственный способ иметь свой транспорт – было пользоваться мелкими лодочками. Сначала в полку было семь лодок, а потом увеличилось до десяти лодок, причем в их числе было два понтона. Эту свою флотилию мы в шутку называли «флотилией им. Коробкова». Коробков был помощником начальника штаба по тылу, который сам создал эту «флотилию». Между прочим, это тоже бывший учитель и директор школы, прекрасный организатор и толковый работник. Он жив и здоров и награжден медалью за боевые заслуги. Утлые лодки оказались самым плавучим средством переправы через Волгу.

Лёд пошел по Волге 9 ноября и шел до 17 декабря. Нам это очень надоело. Это самый тяжелый период для армии. Лодки с большим трудом протаскивались между льдами туда и обратно, затирались во льдах, люди переходили с одной льдины на другую. Были случаи, когда лодки уносило вниз по течению к немецкому берегу, и тогда надо было лодки или бросать, или выбрасывать груз и уходить в сторону. Одну нашу лодку занесло ниже Сталинграда километра на три и пять дней мы разыскивали своих людей. В общем «красавица Волга» испытывала наше терпение и действовала нам на нервы. В эти дни мы не любили Волгу. Утром каждый спрашивал, не встала ли Волга. И немцы, как мы узнали от пленных, тоже с нетерпением ждали, когда встанет Волга…

11 ноября немцы перешли в наступление на участке завода Метиз, но из этого наступления ничего у немцев не получилось. На часть нашего участка пришел батальон 92‑й бригады. Она должна была сесть на левом фланге, но ее переместил на правый фланг. Мы этот участок формально почти сдали, но пулеметные точки все еще находились там… А как на грех немцы ночью предприняли атаку, и человек 50 бросилось на литейную завода «Метиз». В газетах этот эпизод описан, как один немецкий ефрейтор бросился в литейной на бойца Реутова, выбил автомат из рук и крикнул: «Сдавайся, рус». Боец не растерялся, ударил его и выбил в свою очередь автомат из рук немца. В это время выскочил снизу из блиндажа командир пулеметной роты старший лейтенант Большешапов и стал бросать в окна гранаты. Пулеметчики открыли огонь. Гранатами и пулеметным огнем нанесли немцам большие потери. Немцы растерялись…

11 ноября. Первый пленный на участке 1047‑го полка 284‑й стрелковой дивизии – ефрейтора, который подбежал к Большещапову, ранило, его взяли в плен… Взяли второго в плен и привели в штаб полка. Это был первый язык в Сталинграде. Раненого ефрейтора бойцам приказали нести на носилках, но так как был ноябрь, бойцы рукавицы еще не получили, они по дороге отбили ему все печенки, отогревали руки… С ним много возился врач Краснов, чтобы привести его в себя и допросить, Ему, правда, стало лучше, и он успел сказать, что он ефрейтор 216 полка, но больше ничего от него не добились, и он тут же умер. Второй пленный… держался этот пленный очень нахально и вызывающе. Он… член фашистской партии. Мы отправили его в штаб, а потом оттуда он был направлен в штаб фронта. Он еще чувствовал себя победителем и никаких признаков подавленности у него не наблюдалось. Он рассказал как тяжело было в эти дни с обмундированием…немцы его так и не получали до конца Сталинградской битвы, все время питали надежду ее получить.

Мы круглые сутки вели огонь и наносили большие потери немцам… Очень хорошо помогала пехота и дивизионная артиллерия… Хуже было с поддерживающей артиллерией, которая нас била часто самих…Почти с первых дней обороны Сталинграда появились кочующие минометы 150 мм, когда минометчик переходил с одного участка на другой. сначала это делалось для того, чтобы не засекли минометную точку…, ему приходилось бегать от одного миномета к другому. Особенно интересным был минометчик Есин, рабочий Митин и томич Медведев. Все эти три минометчика очень хорошо били по ходам сообщений, по дорогам, по подходам… На моих глазах Митин одним выстрелом 203 мм пушки пробил водонапорный бак… он пристреливал его и почти всегда туда попадал. Этим делом занимались ампулометчики или огнеметчики… Помню, как 25 ноября горел один бак…, что напоминало извержение вулкана. Огромное количество погорело в то время… Хорошо работала 120 мм батарея омского учителя Борисова. Надо отметить, что среди командиров было много учителей, и мне казалось, больше всего приспособились к военной обстановке.

По инициативе начальника связи полка старшего лейтенанта Селезнева был протянут кабель через Волгу под водой… обыкновенный подводный кабель может служить не более 6–7 дней. Селезнев добился… что кабель держался целый месяц… Часто кабель горел в самом Сталинграде или его разрывало на куски минометным огнем. Был случай, когда немецкая бомба попала в бензобак, горючее хлынуло на берег, кабель горел. Надо было спасти кабель, чтобы держать непрерывную связь и один из храбрых линейных надсмотрщиков томич Прогресс Смирнов принял дерзкое решение – он схватил горящий провод и бросился в холодную воду Волги, дело было в ноябре. Он дотянул провод до воды, потом связал концы порванного провода… связь восстановил. Смирнов это делал три раза, опускал провод в воду, чтобы его спасти. Вода была очень холодная, но этот человек был способен на подвиг.

Большую роль в обороне Сталинграда сыграли и снайперы полка. В полку, которым командовал гвардии подполковник Метелев, снайперы появились в дни самых горячих боев за Сталинград, то есть в октябре месяце. Пионерами снайперского движения полка были: Александр Калентьв – сибиряк и уралец-моряк Василий Зайцев, ныне герой Советского Союза. Всего в полку было 48 снайперов. За время сталинградских боев на улице города и на Мамаевом кургане они уничтожили 1 278 немцев. Среди четырех лучших снайперов полка руководящая роль принадлежала Василию Зайцеву. Он был отличным стрелком и быстро усвоил технику снайпера и тактику одиночного бойца… он выполнял обязанности полкового инструктора, почти во всех подразделениях полка. У него вскоре появились ученики, которых называют в шутку «зайчатами».

Интересно, что в Сталинграде чувствовалось, что каждый боец и командир стремился убить как можно больше немцев. Чувствовалась особенно жгучая ненависть к немцам… Это и было одной из причин породивших снайперское движение в полку. Бойцов, желающих стать снайперами, было очень много… Часто многие по своей инициативе ходили на передний край. Врач Краснов украдкой уходил на передний край и на своем счету имел восемь убитых немцев. Военфельдшер Извеков, находясь на переднем крае в блиндаже, перевязывал раненых, а затем перебегал на огневые позиции и стрелял из своей винтовки по немцам… Военфельдшер 2‑го батальона стал снайпером, имел две квалификации: был военфельдшером и был снайпером. У него на счету 45 убитых немцев. Он награжден орденом Красной звезды. С ним был неприятный случай – он убил своего же летчика. Наш истребитель таранил немецкий бомбардировщик… Первый парашютист падал на нашей стороне, он горел, и струйка дыма шла от него выше парашюта. Мы не знали, чей это летчик, и когда он приблизился к земле, слышали крик. Смертельно ненавидевший немцев Зеков решил, что это немецкий летчик, дал очередь по нему и убил парашютиста, а он оказался нашим, дважды орденоносец… Зеков был убит горем, на него это событие очень сильно повлияло. Мы похоронили убитого. Зекова судили, дали ему десять лет с отбыванием на передовой. Зеков очень смелый и энергичный, боевой человек, фельдшерская специальность не подходит к нему. Он нес наказание на передовой, он начал уничтожать немцев вместе с Зайцевым и до конца битвы имел 45 убитых немцев. С него сняли судимость и наградили орденом Красного Звезды. Адьютанты командира полка и те украдкой ходили на передний край, увлекались снайперским делом. Начальник штаба, как только добрался до переднего края, стрелял из каждого пулемета. И меня пристрастил к этому…

В активной обороне Сталинграда большую роль сыграло повседневное укрепление переднего края обороны. Я, например, был специально прикреплен от штаба полка к 1‑му батальону на Мамаевом кургане. Командиром батальона был старший лейтенант Георгий Бенеш… Мы с ним вместе наметили пути продвижения на Мамаев курган через траншеи. Это очень оригинальный способ наступления. Наступать нельзя было, так как в этом случае мы несли большие потери. Так, чтобы все – таки приносить немцам урон и улучшать ежечасно свое положение, шли вперед траншеями. Днем вели огонь насколько возможно, ночью расстреливали блиндажи и дзоты и рыли траншеи вперед. Улучшение переднего края сыграло большую роль в обороне Сталинграда, поскольку можно было проходить в разных направлениях для ведения огня. Мы создали там удобную систему перекрестного огня. Блиндажи располагались в разных местах. Мы простреливали лощины в любое время дня и ночи, и немцы никак не могли туда проходить…

Командир Бенеш был поистине храбрый человек: разведчик, снайпер, прекрасный тактик. Он никогда не думал о смерти, презирал смерть. Когда его спрашивали, боится ли он смерти, он говорил, что смерть носил до киевских боев, а после Киева смерть из души выбросил. Был такой момент: мы шли с ним вместе к передовой. Поднялись на Мамаев курган и попали под пулеметный огонь немцев. Надо было прилечь. Я ему крикнул: «Ложись». Он всегда шутил и мне, смеясь, ответил: «Если Бенеш умрет в бою за Сталинград, то умрет только стоя». Он любил и подразнить. Когда мы пошли на передний край, я вижу, что никого кругом нет, Бенеш приготовился стрелять из снайперской винтовки. Я в перископ стал наблюдать. Тут же по перископу начали стрелять, так внимательно следили за нами немцы. Я перешел в другое место. А Бенеш высунулся и начал стрелять. Вижу, он фуражку снял выше перископа. Немец выскочил из-под танка и побежал к баку. Бенеш успел его пристрелить. Он сказал, что это одиннадцатый убитый им немец. Несколько раз мы с ним ходили и днем и ночью и он не берег себя. Можно сказать, что он прямо преступно относился. И погиб он зря, глупо погиб. Переходил из одного дома в другой и его убило шальной миной. Он как раз шел с…Радой Завадской. Он говорил ей: «И мы с тобою, Рада, на защите Сталинграда». Бенеш был поэт. Он сводный племянник Гроссмана, последнее время он просил меня разыскать Гроссмана, но мне не удалось этого сделать. Бенеш был представлен к награде, и приказ о его повышении и награждении пришел три дня после его смерти. Наградили его за бой под Касторной. Про Гроссмана надо сказать, что когда он говорил с командиром полка, даже не спросил о Бенеше и не поинтересовался его дневником. Дневник его сожжен. В дневнике он часто ругал командиров – трусов, много там было стихов его и правдивых вещей. Бенеша похоронили на кладбище на берегу Волги. С тех пор там кладбище командиров 1047‑го полка.

Кроме дивизии Батюка, начиная с 21 сентября и кончая 12 января, никто не был на Мамаевом кургане. Шли на Мамаев курган с большими потерями. Немцы нас хотели свалить с кургана окончательно. А мы хотели взять баки во что бы то ни стало, потому что Мамаев курган был господствующей высотой над городом и в ясную погоду с него просматривалось километров на десять. Над Сталинградом эта высота – метров 80. Получилось так, что вначале мы должны были стрелять кверху. Самое опасное и неудобное в оперативном отношении положение – занимать оборону на обратных скатах. Нельзя построить успешно огневую систему. Все время надо подниматься на гребень и, если уж удалось отбить немцев, и мы проходили на 5–7 метров. Это считалось победой. Тем самым мы упрочили свою огневую систему. Непрерывно и ежечасно, и ночью думали об улучшении своих позиций. И особенно много сделал в этом отношении Бенеш. У него был хороший помощник – старший лейтенант Болвачев. Мы были с ним большие приятели и когда ходили на передний край, внимательно все обдумывали. Я следил за этим участком очень тщательно.

18 октября был интересный случай. Настроение было хорошее. Когда я видел перед собой весь город, я почувствовал весь Сталинград и вспомнил про Царицын, про то, как я рассказывал об обороне Царицына в пединституте… Я рассказал свои воспоминания товарищам и сказал о том, что в 1918 г. Мамаев курган был и командным и наблюдательным пунктом товарища Сталина. Об этом мало знали. Бенеш заинтересовался подробностями. Затянул меня в блиндаж старшего лейтенанта Литвиненко, где собралось человек пятнадцать рассказать об обороне Царицына. Я сделал что-то вроде лекций в течение часа… Когда все вышли из блиндажа, каждому хотелось посмотреть окопы 1918 года. Бенеш использовал этот рассказ и просил рассказать об обороне Царицына в других ротах. После этого бойцы еще больше почувствовали символическое значение обороны Сталинграда. То, что там был Сталин, глубоко проникло в душу бойцов и воодушевляюще действовало на их моральное состояние. И Бенешу хотелось занять Мамаев курган еще и потому, что он имел такую историю. В шутку мы называли Мамаев курган святым местом, местом, где был Сталин.

Ноябрь 1942. Немцы к этому времени целиком уже были окружены. Мы были в полукольце. А когда пошел лед, мы были почти в окружении и жили около полумесяца отрезанными. Нас снабжали не транспортные самолеты, как немцев, а «У-2» бросали нам мешки с боеприпасами и продовольствием. Понятно, что перед дивизией встал вопрос о Мамаевом кургане, о взятии баков, и о том, чтобы выйти на западный скат. Задача перед нами стояла очень трудная… Наступление на Мамаев курган и на баки нашей дивизии должен был проводить наш полк. Бенеша к этому уже не было. Командиром 1‑го батальона был Жидких. 2-ой батальон находился на заводе «Метиз», 3‑й батальон был вместе с нами на южных скатах кургана и также наступал, но решающую задачу должен был выполнить 1‑й батальон 1047‑го полка. К этому времени была уже разработана новая тактика наступательных боев. Тогда уже знали, что мелкими штурмовыми группами наступать гораздо выгоднее…

Первые атаки не имели успеха и было очень много потерь, бросались на штурм. Командиры вне всяких правил шли впереди, безуспешно. Из 20 человек оставались в батальоне 4–5 человек. Остальные были или убиты или ранены. В день мы ходили в атаку по три – четыре раза, причем в разное время: и рано утром, на закате, и днем и ночью. Испробовали все и безуспешно. В первые дни наступали вместе с танками. Два танка ушли за баки, один был сожжен, другой пропал без вести. Остальные танки не могли пройти, один был испорчен, другие подожжены… Между прочим, не совсем удачно поддерживала артиллерия…часто била неудачно, по своим. За баки бои шли 20, 21, 22, 23, 24, 25 беспрерывно. В первые дни я сам находился в штабе командир полка и начальник штаба все время там находились. 26, 27, 28 я был сам на передовой, на наблюдательном пункте и на передовой, где командиром старший лейтенант Устюжанин. Шесть дней на баки ходили тремя батальонами. Били в лоб… На шестой день удалось продвинуться метров на 200…и тем самым поставить баки под угрозу. У немцев положение ухудшилось. Мы уже имели возможность ударить с флангов… бить с трех сторон, но все-таки взять баки никак не могли. Потом, когда мы захватили баки и Мамаев курган был в наших руках, мы интересовались, что представляют собой эти баки с точки зрения их толщины. Я тоже лазил в эти баки. Стены железобетонные два метра толщиной, снаружи они засыпаны землей так, что получается это не бак, а курган. Было два таких кургана, они были разделены перегородками, и там была вода раньше. В этих баках было построено много амбразур, в которых трудно было попасть. Это был целый дот, приспособленный немцами к стрельбе… Там было не менее 20 пулеметов. Очень удобная позицию занимали и немецкие снайперы и часто выводили из строя наших командиров.

Особенно удачными были действия лейтенанта Геричея, командира минометной роты 1‑го батальона., который пошел в атаку с атаку с большой группой, но проник в баки только с четырьмя бойцами, ему удалось залезть в бак. Он был ранен в правую руку, но стрелял левой рукой. Этот отважный человек перебил много немцев… Удержать первый большой бак они одни не могли. Геричей вынужден был отойти… Подходы к бакам были совершенно открытые.

Днем 27 ноября на бак шел танк, прямо на наших бойцов, в обороне от 30 человек осталось всего 8 человек. Было холодно, был ветер с дождем, и очень трудно было доставлять боеприпасы. На передовой было только два противотанковых ружья. На нашем КП не было ни одной бутылки с горючим, ни одного противотанкового ружья, ни одной противотанковой гранаты. Слышим отчетливо, как приближается танк. Устюжанин позвонил по телефону, просил прислать противотанковых гранат. Принесли противотанковые гранаты. Когда немецкий танк подходил к передовому отряду, по нему открыли огонь из бронебоек. В это время немецкие снайперы били по нашим бойцам и командирам, и высунуться было невозможно. В тот час погиб один из лучших политруков лейтенант Охапкин, член партии. Его убил снайпер в голову. Он на старой обороне оставался с несколькими, примерно, с пятью бойцами. Для того чтобы создать впечатление, что у него больше людей, он положил автоматы на расстоянии друг от друга и разных позициях по ширине 60 метров. И бойцы ходили и стреляли с разных мест. Танк подбить все же не удалось.

Немцы также не имели подступа к бакам, в баках не было регулярного пополнения, и танк подвозил туда боеприпасы, а не стрелял. На следующий день опять шел танк, но мы уже знали, что он подвозит боеприпасы… В ночь на 28 выпал первый снег в Сталинграде, а 27 -го был ветер и дождь. Шинели замерзали и сделались как палка. Все перемерзли, чувствовали себя неважно. Чтобы навести боевой порядок на переднем крае, послан заместитель командира 1‑го батальона по строевой части лейтенант Сальников. Случилось так, что он переползал от одного окопчика к другому, воодушевлял бойцов. Им дали подкрепление человек 10. На рассвете принесли завтрак. Сальников пообещал, что в этот день переоденут в зимнее обмундирование, и отдал приказ командиру роты Шевелеву готовиться к атаке. Мы должны были выступить вместе с учебным батальоном дивизии, который нам придали, и с 1‑м батальоном 1043 полка. Когда все почти было уже готово, Сальников вышел к переднему краю. Ему еще раз хотелось посмотреть на боевые порядки своих людей. Было уже светло, и немецкий снайпер Сальникова убил.

28 числа в 10 часов еще раз пошли в атаку, но баков взять и на этот раз не удалось. Учебный батальон почти полностью был разбит – оставалось только несколько человек. Можно сказать, что после этого наступления учебный батальон нашей дивизии перестал существовать. Командный состав был частью передан в наш полк, частью в штаб дивизии. Во время этой атаки погиб командир третьей роты младший лейтенант Шевелев. За Мамаев курган, таким образом, погибли офицеры 1‑го стрелкового батальона: Бенеш, Сальников, Охапкин, Шевелев, Литвиненко – командир 1‑й роты. Литвиненко погиб, когда хоронили подполковника Тимошкина, командира 1045‑го полка. В час его похорон был дан залп из всех орудий дивизии по противнику. Нужно было дать этот залп одновременно. Литвиненко был на передовой и управлял огнем. Когда немцы повели ответный огонь, Литвиненко погиб от мины. Вместе с ним погиб первый снайпер полка, пионер снайперского движения сержант Калентьев.

Командир дивизии Батюк – молодой командир, ему 38 лет, сейчас – генерал-майор. Службу начал с бойца, пройдя все стадии воина до командира дивизии. В армии служит с 16 лет. Нашего командира в дивизии любят все бойцы и командиры. Между прочим, эту любовь он завоевал еще до войны в Томске при формировании дивизии. Особенно его полюбили на тактических занятиях, на маневрах, где он старался приблизить, как можно больше занятия к боевой обстановке. Это очень дальновидный человек в военных вопросах. Спокойный, сдержанный человек и старается влиять на неспокойную публику. В самые тяжелые минуты поддерживает у всех хорошее настроение. Командный состав дивизии между собой называл Батюка батей Батюком. Наш комсостав и бойцы видели, что командир дивизии у них опытный воин. Он очень скоро усвоил особенности уличных боев в Сталинграде, и поэтому в нашей дивизии быстро привилась тактика боя мелкими штурмовыми группами… Бои мелкими группами нас обязывало проводить то небольшое количество людей, которое осталось у нас в частях. Батюк также очень удачно применял там тактику маневренности. Батюк таже очень быстро воспринял от командующего армией Чуйкова тактику маневренности… У Батюка всегда была железная решимость в действиях: если он чего-нибудь решил, он добивался своего… Эта железная решимость сказывалась и твердости голоса, и жестах, и даже в мимике. Начальник штаба Питерский говорил, что ему достаточно поглядеть на командира дивизии, чтобы знать, чего он хочет. Действительно, иногда он зайдет в блиндаж, посмотрит, ничего не скажет, но посмотрит так, что знаешь, в чем дело. Если он приходил в полк, значит, в полку было неблагополучно. Он добирался и до батальонов, несмотря на то, что это было связано с риском, а уж если там начнет перебирать людей, то переберет всех.

Иногда он не бывал у нас по полмесяца, но удивительно четко знал состояние передовой. Это часто удивляло командиров и вселяло особое уважение к командиру дивизии. Он не ошибался в этом смысле. Все знали еще одну его особенность: если Батюк говорил на украинском языке, значит у него хорошее расположение духа, особенно он любил говорить по-украински с нашим командиром полка. Если расположение духа плохое, он по-украински не разговаривал. Таким образом, разговор на украинском языке был показателем хорошего настроения. Он был очень строг, но не жесток. Иногда казалось, что бойцы и командиры делали большие промахи, думали, что сурово за них накажет, но он делал строгий выговор и наказывал не жестоко. Во всем хорошо разбирался, знал весь личный состав, всех командиров, умело ставил их на места…

Можно сказать несколько слов о командире нашего полка подполковнике Метелеве. Этот человек начал службу еще в царской армии и в Крыму перешел в чин младшего офицера. Он двадцать пять лет в армии. Между прочим, в Сталинграде, в день 25-летия Красной армии в блиндаже, который мы называли армейским клубом, мы праздновали двадцатипятилетие, поздравляли Метелева с двадцатипятилетием службы в Красной армии. Опытный командир, очень заботливый командир, он был также одним из первых командиров в Сталинграде, который быстро усвоил особенности уличного боя. Подполковник Метелев в октябре и ноябре ночью никогда не спал. Какое бы положение не было на передовой, плохое или хорошее, он никогда не спал и просиживал ночами в блиндаже без сна. Нож не выходил из его рук: или он строгал или точил им что-нибудь, но не спал. Спал он или утром, или днем и очень мало. Страха не имел. Часто ходил на передовую. Один раз был контужен, в другой раз дом разрушило крупнокалиберным снарядом и его придавило, шапку его как-то прострелило пулей, но обходилось благополучно.

Наступательные бои в декабре также туго шли… Наш полк перебросили на северные скаты кургана. Мы держали оборону между железной дорогой, огибающей курган с востока и баками. Если в ноябре на пути нашего полка на Мамаевом кургане стояли баки, которые мы так и не могли взять, то теперь на пути полка стояла высота Безымянная – один из северных холмов на Мамаевом кургане. Предстояло взять эту высоту, тем более, что она мешала взять баки. Она была несколько выше всех высот, и немцы прочно укрепились там, имея не менее 30 пулеметов и целую систему ходов сообщений, блиндажей. Кроме того, они имели хороший подход к высоте, где у них была масса блиндажей, и они ночью туда проскакивали и укреплялись, а если надо было, давали пополнения. 12–13 января 1043‑й и 1045‑й полки взяли, наконец, баки и стали продвигаться на западные скаты кургана…

Мне казалось, что пока еще нет настоящего боя, и идет только подготовка. За четыре месяца в Сталинграде мы настолько привыкли к опасности и отупели от опасности, что часто казалось, что находишься на учении, а не в бою. В этот раз так и было – казалось, что идет учение. Наши бойцы были в белых масхалатах, а немцы без масхалатов выделялись черными фигурами. От мороза шел пар из ртов людей.

Теперь немцы господствовали на высоте Безымянной Мамаева кургана и надо было взять эту высоту. Командир 1‑го батальона в это время был капитан Жидких, заместитель его Болвачев, старший лейтенант. В течение суток шла подготовка к штурму высоты. Были созданы мелкие штурмующие группы. В час дня 14 января штурмующие группы одна за другой бросились на штурм дзотов и блиндажей в лоб и немного с правого фланга. Я находился на КП 2‑го батальона, примерно в 70 метрах от переднего края, на линии железной дороги. В атаку пошли мелкими группами. Всего человек 40. Немцы имели явное превосходство в живой силе и в пулеметах. Мы превосходили их в минометном огне. До часа дня была обыкновенная перестрелка с обеих сторон. Был холодный и морозный день. Никакой артиллерийской подготовки с нашей стороны не было. Везде было тихо. Видно было, что немцы забрались в блиндажи и не ждали атаки, так как это было необычное для атак время… Пять пушек у нас стояло на открытом месте. Они начали стрелять по дыму, который шел из блиндажей. Атака опоздала на полчаса. Одна группа автоматчиков в белых масхалатах перебежала сто метров и бросилась в немецкие траншеи, разбившись по блиндажам с двух концов. Немцы повыскакивали из блиндажей, наши оказались вплотную с немцами. Одной штурмовой группой руководил Антонов, красноармеец, другой группой руководил сержант Кудрявцев, третьей группой руководил мл. лейтенант Максимов. Все эти люди блестяще прославили себя в этот день и в последующих боях… Антонов взял винтовку за ствол и начал бить немцев направо и налево по голове. Между прочим, штыками в Сталинграде не действовали и их все побросали. Я дал приказание стрелять из пушек по высоте несколько выше голов немцев, чтобы отрезать подходящие группы огнем. Размахивание винтовкой Антоновым бойцы приняли за сигнал к прекращению огня, и мне снайпер кричит, чтобы мы прекратили огонь. Я в бинокль вижу, как бьет немцев Антонов и что группа Кудрявцева пошла в противоположную сторону и стала бросать гранаты в траншеи немцев. Тут завязался сильный гранатный бой. Дальше перебросилась группа Максимова. Все это было за каких-то 15–20 минут. Немцы еще не успели опомниться и не вели настоящего боя. И странным казалось, что идет рукопашный бой, а немцы огня не ведут. С нашей стороны тоже не было пулеметного и минометного огня. Это объяснялось тем, что страшно было дать большой огонь, чтобы не побить своих. Бой за высоту шел в траншеях немцев. Когда наши бойцы в белых халатах полезли на высоту, немцы бросили подкрепление с высоты на атакующих бойцов. Тут мы открыли огонь из пулеметов, минометов и артиллерии и немцам не удалось наших отбросить. В этот день захватили большую часть высоты, но не всю высоту. Здесь мы имели потери. Действия продолжались до 2‑х часов дня. Затем мы закрепились и бой закончился. Немцы к концу дня раза три ходили в контратаки, чтобы отбить нас с высоты, но безуспешно… Полностью мы овладели высотой 16 января.

В нашей газете описано старшим лейтенантом Устюжаниным, как Бабаев ворвался в блиндаж, где был немецкий офицер. Тот приготовился было стрелять, но Бабаев взял в руки топор и тот сдался в плен. В другой раз, когда он израсходовал все пулеметные ленты и у него не было гранат, ему попалась ракетница, из которой он выстрелил в упор и убил немца… Особенно бесстрашно действовал с штурмовыми группами сибиряк Максимов, комсомолец. Сержант Кудрявцев также проявил храбрость. Он был одним из смельчаков, который словил до 10 немецких гранат, брошенных в наших бойцов, успел отбросить обратно, поскольку немецкие гранаты замедленного действия. Этим он и прославил себя…

Полностью мы овладели высотой 16 января и сбили немцев на западные скаты. Таким образом, бои продолжались два дня. После этого на высоте был водружен Красный флаг с надписью: «За Родину, за Сталина». Лозунг был написан агитатором полка капитаном Ракитянским… В январе нам было уже легко воевать Пополнений мы получали мало… вполне достаточно получали продовольствие.

День, когда встала Волга, был незабываемым днем, радостным для всех сталинградцев. Волга долго нас мучила и встала 17 декабря. Имея нормальное сообщение через реку по льду, мы могли хорошо подготовиться и иметь нормальное снабжение. Был такой разговор с командиром дивизии в день, когда встала Волга. Он редко звонил. Но в этот раз, когда он позвонил по телефону и я доложил обстановку, он спросил меня.

– Все?

Говорю, что все.

– А про ЧП знаешь?

Я с тревогой спросил: «А что такое случилось товарищ полковник?»

– Волга встала, – ответил он мне и засмеялся.

На следующий день мне также пришлось с ним говорить по телефону, и в конце он сказал: «Волга продолжает закрепляться на достигнутом рубеже».

Высота Безымянная нам дорого обошлась. Был убит командир батальона Жидких, смертельно ранен заместитель по политчасти ст. лейтенант Бибик, старый член партии, делегат XVIII партсъезда, о чем он мне рассказал на Мамаевом кургане 28 ноября, показав свой делегатский билет. Погиб в боях за Безымянную высоту отсекретарь капитан Николаев. Этот человек все время был на передовой, очень много сделал для полка в смысле роста партии, беззаветно преданный делу, был убит шальной пулей. Был убит один из лучших штабных командиров, начальник связи Селезнев, директор тамбовской школы, прекрасный связист. Он очень много сделал для усовершенствования связи в трудных условиях Сталинграда. Он сделал широкую сеть шлейфов из обводных проводов… Мина рвет провод – работает обводной провод. Рвется обводной провод – работает следующий за ним. Связь была так хитро построен, что через каждый батальон она проходила и все батальоны были связаны между собой. Нам было очень жалко Селезнева. Всех командиров мы похоронили на высоком берегу Волги, где поставили памятник с именами погибших командиров.

Примерно 20–21 января мы уже слышали из Сталинграда залпы и канонаду артиллерийской стрельбы Донского фронта… Несмотря на то, что мы имели уже чрезвычайно малый состав людей в эти дни – 450–470 человек в полку, а если иметь в виду активные штыки, то это составит только человек 40, мы все-таки вели наступление и большой огневой бой… Тем самым мы приковали к себе буквально все силы, которые были у немцев в Сталинграде, атаками давая чувствовать им, что мы переходим в наступление и что они не могут оттягивать от нас свои силы.

Встреча 284‑й дивизии 26 января с войсками Донского фронта. День встречи с Донским фронтом 26 января мы назвали историческим днем. Незабываемый день, незабываемая встреча. Я был в штабе полка. Было трудно высидеть в штабе, когда и командир и начальник штаба ушли на передовую. Я был связан с наблюдательным пунктом телефоном и не мог уйти. В 10 часов дня с НП 1‑го батальона разведчик Шаврин увидел, как приближались 9 танков с северо-запада на Мамаев курган. Мы предчувствовали, что наши должны подойти, но боялись, как бы немцы не выкинули авантюры, переодевшись в нашу форму. Поэтому сразу понять, чьи танки идут, было нельзя. Через несколько минут разведчик сообщает мне, что видит уже 14 танков. Потом он рассмотрел на головной машине красный флаг и тут же мы уже решили, что идут наши танки, а не немецкие. В качестве опознавательных знаков для наших подходящих частей у нас были подняты красные флаги на высоте безымянной, на баках и на вагонах. В это время все насторожились. Приближался исторический момент – встреча двух фронтов. В 11 часов капитан Котов командир 2‑го батальона доложил, что его бойцы подошли к головной машине. Бойцы приветствовали друг друга, расцеловались, на миг забыли про войну. Казалось, что войны нет. Я запросил, чье это подразделение. Капитан Котов сообщил, что это была головная машина подполковника Нежинского. Затем он послал своего майора для встречи с нашими командирами полков. Встреча произошла у древка флага на безымянной высоте. На западных скатах Мамаева кургана, тоже произошла встреча. Там был устроен короткий митинг, и они были приняты официально начальником политотдела нашей дивизии подполковником Ткаченко. Этот момент описан в «Правде».

Встреча произошла на участке обороны противника. Наши бойцы бежали около блиндажей, по траншеям, где только вчера был противник. Мы этого не знали – противник обманул нас, там не было ни одного человека. Ночью во время бурана немцы ушли от тира, где занимали оборону, в центральную часть города, оставив оружие, боеприпасы и обмундирование. Затем мы получили приказ очистить западные скаты Мамаева кургана и двинуться к оврагу Долгому в направлении улиц Беломорская и Магистральная, и 28‑го наша дивизия заняла поселок Безымянный в районе улиц Ряжской, Беломорской, Магистральной. Здесь мы имели большой успех, и когда взяли поселок Безымянный, мы шли уже с дивизией Донского фронта.

28 января мы закончили операцию, и по приказу командира дивизии наш полк перешел на северные скаты оврага Долгий с задачей прорвать оборону и двинуться на центральную часть города вдоль линии железной дороги. Весь день 28‑го числа мы бились, потеряли много людей, но ни одного метра у немцев не взяли. Мы наткнулись на его долговременную оборону. Овраг Долгий был укреплен массой огневых точек, дзотов, были минированы скаты, обнесен колючей проволокой, и мы его взять не могли. 1043‑й и 1045‑й полки, действующие со стороны завода, значительно продвинулись и взяли человек 70 немцев в плен. Командир дивизии приказал, во что бы то ни стало выполнить задачу, а людей у нас не осталось. Ушли на передовую командир полка и начальник штаба. Поздно вечером с передовой вернулся командир полка и начштаба и командир полка приказал мне и старшему лейтенанту Устюжанину идти на передовую. Мы с Устюжанином прибыли в 1‑й батальон. Люди были измучены. Кто спал, кто дежурил у пулеметов и другого оружия. Комбаты также спали. Задачу поставили, собрать все силы и наступать, причем командир полка указал, чтобы оставить пулеметчиков на участке полка, а остальной личный состав должен группами обойти через улицы Полотнянные и пройти по участку 1 043 и 1 045 полков вдоль линии, зайдя противнику с фланга.

Начали организовывать дело. Собрали всех людей – 40 человек. На участке полка оставили только пулеметчиков по одному человеку и минометчиков. У меня до сих пор сохранился список штурмующих групп ми их старших. Было создано 5 штурмующих групп, 6‑я из саперов, 7‑я группа разведчиков…

Разведчикам удалось вглубь и наткнуться случайно на КП командира немецкого батальона, где он был вместе со своим адъютантом, остальные немцы были в блиндажах на передовой. Как только выскочил адъютант командира немецкого батальона и стал отстреливаться, наши начали бросать гранаты. После этого выскочил сам командир и поднял руки. Солидный такой, холеный командир в неуклюжей шубе. Надо сказать, что это был один немец в шубе. В этот момент штурмующие группы прошли линию обороны и зашли с фланга на немцев, и разом забросали их гранатами. Внесли замешательство… Когда узнали, что взяли немецкого комбата, мы через разведчика приказали его поднять на высокое место, дали ему простыню и приказали подать своим сигнал, о том, чтобы они сдавались… Немецкий комбат махал простыней своим солдатам, чтобы они сдались. Немецкие солдаты стали поднимать руки и идти в плен десятками. Тут разведчики и командиры разоружают их, накладывают оружие в кучу… Сначала пришло 60 человек, потом еще больше ста человек пришли… В то утро наш полк взял 172 пленных. Это было самое большое количество пленных, взятых полком до этого дня… Немного посмеивались над ними наши. Немцы были закутаны кто в чем. У одного немца на каждой ноге было по одеялу, другие укутаны просто как чучела. Мы построили пленных и повели их на КП.

Тут вышел кинооператор и сказал, чтобы мы поднялись на высокий берег. Кинооператор выбрал самое удобное место для съемки на фоне Сталинграда, а вперед пустили пленных по скользкому скату берега вместе с комбатом в неуклюжей шубе. Я, между прочим, шел и помахивал кнутом.

31‑го числа наш полк в составе дивизии двинулся вдоль железной дороги к станции. На пути встретился опорный пункт в Центральной гостинице Сталинграда. Я был в это время в штабе полка. Пополнения присылали буквально единицами – по два – три человека. На передовой действовало не больше 30–35 человек. Хорошо показывали себя минометчики, которые успевали двигаться за пехотинцами.

В Центральной гостинице немцы устроили круговую оборону. Везде у выходов стояли немецкие офицеры. Было так, что этаж выкидывает флаг к сдаче – идут туда принимать пленных… К нам перешел один человек, который десять раз ходил, потом парламентером и приводил человек по 15–20 немцев. Он был хорошим агитатором, и сам охотно выбирал среди немцев офицеров и снайперов для расстрела.

30‑го числа, в конце дня, командир дивизии запрашивал командующего, что сделать с этим офицерским домом: оставить его или уничтожить… Командующий армией, через меня, приказал уничтожить гарнизон.

31 января 1943 г. дивизия двигалась на выполнение задачи по взятию центральной части города и железнодорожной станции. В 14.00 часов 31‑го дивизия достигла железнодорожной станции Сталинград. Взяла станцию и встретилась с 64‑й армией, которая шла с юга к центру города… Но офицерский дом еще держался. Командующему еще раз донесли о трудностях штурма офицерского дома. Командующий приказал немедленно взять дом и дал туда пять танков. В нашем полку действовало 4–6 групп… Когда подошли танки и били прямой наводкой прямо в дом, наши штурмующие группы бросились в комнаты, но и там немцы все еще сопротивлялись. Их было перебито человек 100, а 60 человек сдались. Мы взяли в плен их медсанбат. Я не верил в то, что это был медсанбат. На санитарах были надеты новые шинели, совершенно незапятнанные. Мне казалось, что это были переодетые офицеры, хотя они всячески старались показать, что они не офицеры и что они не имели отношения к защите дома. В 16 часов 31‑го в центральной части города пал последний опорный пункт немцев центральная гостиница города… Наш художник зарисовал этот офицерский дом.

31 го же у нас была одна самая тяжелая потеря в полку. Подорвался на мине капитан Василий Иванович Ракитянский, агитатор полка, бесстрашный человек, дважды раненый на фронте. Тоже сибиряк. Он работал вторым секретарем Нарымского обкома партии, Литератор по образованию, политработник. Самое большое его желание в этот день было идти вместе с бойцами на передовую и как только брали опорный пункт, у него был готов красный флаг. Они договорились с оператором, чтобы Ракитянский нес красный флаг и поставил его на гостинице. Оператор уже приготовился его снимать, Ракитянский в это время нарвался на мину. Бессмысленная смерть.

В ночь на 2‑е число получили приказ наступать в направлении Аэропорта и парашютной вышки, затем повернуть направо на завод «Баррикады». Интересно отметить, что начало атаки сделали сами бойцы еще до приказа. Видят, что дела обстоят неплохо, немцы редко стреляют, переходят в плен и примерно за 30 минут до приказа они пошли в атаку. Командир полка приказал, а там уже идет бой. Немцы сопротивлялись здорово, особенно на заводе «Баррикады», но натиск наш был стремительный. сил было много немцев крепко теснили. В этот день мы взяли 800 пленных. Всего за время боев в Сталинграде мы взяли 1554 пленных.

После взятия завода «Баррикады» в конце дня пришлось допрашивать офицеров. Помню, завели ко мне в блиндаж заместителя начальника немецкого штаба 113 дивизии, майора. Взяли в плен заместителя начальника штаба по тылу и коменданта дивизии. Пленные вели себя очень гибко, лояльно. Когда мы их допрашивали, они не сразу припоминали, ошибались, но другие наперебой их исправляли, рассказывали как бы искренне и, стараясь показать свою искренность. На одном была надета красноармейская шапка, но с фашистской свастикой. Один боец из комендантского взвода сорвал с него шапку, оторвал свастику, бросил ему, а шапку бросил в сторону…

Первый раз за 156 дней я перешел Волгу 25 февраля. Я шел впереди с командирами. Когда мы подходили к дер. Красная Слобода, первое, что нам бросилось в глаза – это целый домик с целыми рамами. Из трубы этого домика шел дым. Мы так привыкли к развалинам, которые нам казались обычными, что целый домик был для нас необычным явлением и привлек наше внимание. Мы даже остановились, смотря на уцелевший домик.