Глава 18

— Александр! — императрица Мартина пристально вглядывалась в человека, которого ее воля подняла из полного забвения. Он был одним из немногих людей, кто верно служил ей и при этом не был полным идиотом. — Мы отправили в ссылку комита священных щедрот Филагрия, и теперь наша казна нуждается в том, кто ее наполнит. Мы решили передать тебе пост Логофета Геникона (1).

— Я исполню любое приказание вашей царственности, — ответил Александр. — Но казна пуста, а до конца года поступлений не предвидится.

— Вот ты и решишь эту проблему, — холодно посмотрела на него императрица. — Юстиниан Великий собрал деньги, введя налог на воздух (2). Придумай и ты что-нибудь. Нам нужно платить армии.

— Мы уже забираем у земледельцев до двух третей урожая, кирия, — упрямо сжал зубы Александр. — Мы получим бунты во всех провинциях. Наши бывшие подданные благословляют власть арабов, ведь они сейчас платят вдвое, а кое-где и вчетверо меньше, чем у нас.

— Нашу царственность не интересует нытье охлоса, — ледяным тоном произнесла Мартина. — Казна пуста! Нас нагло ограбили, и мы точно знаем, кто это сделал. Это люди архонта Само. Его армия стоит на Дунае. Как ты думаешь, зачем она там стоит?

— Мне это неизвестно, ваша царственность, — ответил Александр, сохраняя каменное выражение лица. — Возможно, если бы я снова возглавил секретариат нашего государя, для меня это перестало бы быть тайной.

— Проклятый варвар! — лицо Мартины исказила судорога. — Он пытается запугать нас. Но зачем? У него не так много войска. Он знает, что ему не взять Константинополь. Город неприступен! Но Само чего-то ждет! Чего? Я хочу это знать!

— С позволения благочестивой августы я лично отправлюсь в фему Опсикий к комиту Валентину, — просительно посмотрел Александр на свою госпожу. Он не хотел втягиваться в разговор про Словению и ее князя. — Мне нужно на первое время двести тысяч солидов. Я успокою воинов, а заодно выясню на месте, что происходит в Анатолии. У нас идет четырнадцатый год индикта (3), и мы пока даже примерно не представляем, сколько земель у нас сейчас обрабатывается.

— Это разумно, — нехотя ответила Мартина. — Поезжай. Двести тысяч я дам тебе из собственной казны. Мы перечеканим в монету нашу золотую и серебряную посуду. Святейший патриарх обещал отдать нам сокровища церкви, но пока он медлит. Поезжай в Анатолию, Александр. Ты должен успокоить воинов. Ты должен купить Валентина! Обещай ему все, что хочешь, кроме возведения в сан августа нашего пасынка Константа! Деньги, должности, земли! Нам все равно! А когда вернешься, займись новыми налогами.

— Может быть, госпожа, стоит несколько снизить расходы дворца? — осторожно спросил Александр. — Хотя бы на самую малость.

— Об этом и речи быть не может! — отрезала императрица. — Мы не умалим достоинство василевса из-за временных затруднений.

— Конечно, кирия, — ответил патрикий и выкатился из ее покоев, непрерывно кланяясь. — Я все сделаю. Не извольте беспокоиться.

— Когда будешь раздавать деньги воинам, не забудь сказать, что их прислал василевс Ираклий и василисса Мартина! — услышал он, когда двери за ним уже почти закрылись.

Патрикий шел по коридорам дворца Буколеон, не обращая внимания на его кричащую роскошь. Мозаики, разноцветный мрамор и старинные статуи скорее вызывали в нем гнев, чем обычное восхищение. Люди, которых он видел здесь, словно не замечали бедствий, свалившихся на империю. Они суетились, напропалую врали друг другу и строили мелкие интрижки, не замечая главного. Их сытая жизнь очень скоро может закончиться, ведь никогда еще империя не подходила к краю пропасти так близко. Эти ничтожества не видели всей картины, как видел ее он.

— Боже милосердный! — простонал патрикий, когда пришел в собственные покои, что занимал в Большом дворце. — Кому мне приходится служить! Ну что за тупоумные ничтожества правят империей! Господи, да за что же ты караешь нас? Никто не видит дальше своего носа. Никто не хочет сопоставить между собой простейшие факты. Мы же теряем одну провинцию за другой! Крестьяне толпами бегут в горы, бросая свои дома! Города сами открывают ворота арабам и склавинам! А эти люди пируют и радуются, как будто империя вновь раскинулась от Британии до Евфрата! Зачем они пересматривают церковные догматы? Зачем это нужно делать именно сейчас, когда империю раздирают распри? Да что же должно случиться, чтобы в их головах поселилась хоть капля здравого смысла! Почему простой варвар, родившийся в лесу, проявляет больше мудрости, чем благородные римские сенаторы? Я ничего уже не понимаю!

— Господин! — в его покои вошел секретарь, который согнулся в униженном поклоне. — Гонец из вашего имения прискакал. Он просил передать, что у тех людей все получилось. Простите, но я ничего не понял, господин…

— Зато я все понял, — глубоко задумался Александр. — Получилось? Что же, это многое меняет.

Он повеселел и даже начал напевать какую-то песенку.

— Мы еще поборемся! — сказал он самому себе. — Господи всеблагой! Дай мне мудрости и сил! Мне придется пройти по очень тонкому льду!

Следующая неделя прошла в хлопотах, ведь патрикий готовился к отъезду. Слуги императрицы перетащили на монетный двор горы золотой и серебряной посуды, благо и тащить-то было недалеко. Монету били на территории Большого дворца. Деньги сложили в сундуки, и целая кавалькада, состоящая из дворцовой стражи и нескольких евнухов казначейства, села на корабли и отплыла в Никомедию, до которой из столицы полдня пути. Оттуда они направятся в Анкиру (4), главный город фемы Опсикий.

Две недели спустя.

Цветущая некогда Анатолия производила впечатление полнейшего уныния. Патрикий, ночуя каждый раз на новом месте, разговаривал с некогда состоятельными горожанами и сельскими старостами. Тоска! Это единственное, что ощутил он после этих разговоров. Десятилетия войны разорили благословенную землю дотла. Сначала отряды персов, потом арабы, а потом и собственные солдаты, которым месяцами не платили жалования, беспощадно грабили эту провинцию. Проклятый индикт подходит к концу, а те земли, что в него были занесены, порой стояли пусты. Мудрая налоговая политика императоров предписывала платить даже за те поля, которые никто не обрабатывал. И никого не волновало, откуда возьмет деньги и зерно крестьянская община, по которой только недавно прошел набег. Деньги и зерно выбивались в прямом смысле, палками, а если не получалось, забирали скот и семена. Взять с этих людей еще что-то, сверх того, что брали уже, станет полнейшим безумием.

Патрикию, говоря откровенно, на этих крестьян было плевать, тем более что многие из них были арендаторами, колонами и рабами, которые управляли пекулиями — участками, выделенными им на прокорм хозяином земли. Он рассуждал рационально: у барана всего одна шкура, и снять вторую не получится никак. А императрица Мартина, оставшись совершенно без средств, готова была пойти и на это. Еще нигде и никогда такое не заканчивалось добром, и патрикий, подъезжая к цели своего путешествия, мрачнел с каждым днем. Он хорошо запомнил последний разговор с посланником великого князя. Его выбор невелик — плохо, очень плохо и ужасно. Он выбрал первое.

Древняя Анкира показалась как-то вдруг. Александр и не заметил, когда закончился его путь. Долина, утопающая в садах, в центре которой высилась скала, окруженная крепкой стеной с округлыми башнями. Эта неприступная твердыня, тем не менее, была взята персами и разрушена, но теперь старый камень уложили на свои места, вернув древней цитадели ее величие. В остальном этот город не отличался от остальных ничем, разве что богатых семей тут жило больше, чем где бы то ни было в азиатских провинциях. Ведь Анкира — это перекресток важнейших дорог между Европой и Персией. Благословенная земля, если в ней есть вода и нет войны.

Валентин Аршакуни, соратник покойного Ираклия, встретил патрикия настороженно. Он был воином из знатнейшей армянской семьи, князем, магистром Востока и командующим важнейшей фемы. У него самое боеспособное войско и сильные крепости. А еще он ставленник опального казначея Филагрия и сторонник Константина III, который перед смертью прилюдно попросил Валентина сберечь его детей. Покойный император был весьма неглуп. Он понимал, что с ними сделают, если они попадут в руки Мартины и ее сыновей.

— Деньги привез? — недоверчиво зыркнул Валентин из-под кустистых бровей. — Это хорошо.

Магистр немолод. Ему под пятьдесят, и он воевал последние три десятка лет, как и почти все армянские нобили. Он выслужил звание патриция и магистра армии, и он рассылал послания по все концы империи, призывая знать свергнуть Мартину и ее сыновей. Ей было известно об этом, но пока она ничего ему сделать не могла. Уж слишком он силен. Валентин считал законным только первый брак с Евдокией, а кровосмесительную связь императора Ираклия с племянницей так и не принял, как ни уважал своего повелителя.

— Деньги мне позарез нужны, — все также недоверчиво сказал он. — Мне воинам платить нечем. Оборванцы у меня, а не воины. Голодные, босые и злые. Ты как думаешь, патрикий, на что голодный воин способен?

— Мне плевать на воинов, — хладнокровно ответил Александр. — Управляться с ними — твоя забота. Я привез деньги, и я хочу договориться.

— Я не стану договариваться с этой змеей, — Валентин даже имени императрицы произносить не стал. — Ираклий Констант — истинный император.

— Ну, допустим, что это так, — пристально посмотрел на него Александр. — И что ты будешь делать после того, как сказал мне это? Сидеть здесь и слать письма трусливой константинопольской знати? Сенаторы прямо сейчас вылизывают порог опочивальни императрицы.

— А ты зачем, собственно, сюда приехал? — глаза военачальника сузились, и в них зажегся неприятный огонек. — Деньги могли и попроще люди привезти.

— Как зачем? — не теряя хладнокровия, ответил Александр. — Чтобы купить тебя, конечно. Я предложу тебе титулы, золото и земли. А взамен ты отречешься от своего обещания беречь детей покойного государя Константина. Ты примешь дары императрицы, а взамен юный Констант без носа и языка поедет в ссылку.

— Я не сделаю этого! — прорычал магистр, наливаясь дурной кровью. — Никогда!

— Тогда самое время выступать, — ответил Александр. — Мартине не на кого опереться, кроме как на тебя. За Дунаем стоит войско архонта Само. Она боится этого, а потому согласится на все твои условия.

— Ты же служишь ей! — Валентин в изумлении откинулся на спинку кресла.

— Я служу империи, — сухо поправил его Александр. — А это совсем не одно и то же, как ты сам понимаешь.

— Вот даже как? — Валентин погрузился в задумчивость. — Во дворце все так плохо?

— Ты даже не представляешь насколько, — невесело усмехнулся Александр. — Сам разве не видишь? Тебя же самого скоро на копья поднимут голодные воины.

— Хорошо, — подумав, ответил Валентин. — Даже если это какая-то хитрая ловушка, мне плевать. Я объявлю себя защитником малолетнего Константа по завещанию его отца. Я потребую, чтобы его провозгласили вторым августом. Только у меня не хватит сил, чтобы блокировать город. И столько кораблей я не найду. Я не смогу быстро переправить войско на европейский берег.

— Не волнуйся, — успокоил его Александр. — Тебя поддержат такие силы, что твое появление в столице даже не понадобится. Ты и так получишь все, что пожелаешь.

— А что я хочу? — задумался Валентин. — Я хочу титул комита экскубиторов для начала. А потом, когда…

— Тс-с! — прижал пальцы к губам патрикий. — Не произноси того, что будет потом, сиятельный. Такое не говорят вслух. А потом цена вырастет. Твоя дочь Фауста станет императрицей. Такая цена тебя устроит? Ну? Мы договорились?

— Мы договорились! — протянул руку Валентин. — Даже не представляю, как ты будешь выкручиваться перед этой ведьмой!

— Ей очень скоро будет не до меня, — сухо ответил Александр. — Когда твое войско встанет у Халкидона?

— Через месяц жди, — кивнул Валентин. — Хотя нет… Начало августа. Так вернее будет. Только скажи мне, патрикий, каково это — предать того, кому ты клялся в верности?

Александр пристально посмотрел на него и ответил.

— Один умный человек мне как-то сказал: вовремя предать — это не предать, это предвидеть. Все меняется, сиятельный, и наша империя летит в пропасть. Что в такой ситуации стоят какие-то клятвы? У нас ведь земля горит под ногами. У тебя есть хотя бы призрачный шанс спасти нашу страну. У нашей госпожи нет и такого. Я расскажу, что тебе нужно будет сделать, сиятельный. И не приведи господь тебе отступить от этих договоренностей хотя бы на волос. Судьба Иоанна Аталариха, внебрачного сына нашего повелителя, покажется нам несбыточной мечтой. Я слышал, что он еще жив, представляешь? И это без носа, языка, правой ноги и обеих рук! Ему даже голодом себя уморить не позволяют. Кормят насильно!

— Спаси нас господь от такой беды! — Валентин побледнел и перекрестился. — Говори, патрикий, что нужно делать!

— Я клянусь, что не злоумышляю против горячо любимого племянника своего Ираклия Константа!

Ираклий второй стоял в императорской ложе ипподрома, в чаше которого бесновалась толпа. По городу пошли слухи, что императрица Мартина, отравившая василевса Константина, хочет отравить и его сына Константа. И народ вновь вышел на улицы, призвав власть к ответу. И снова на форумы встали наряды мечников-исавров, и снова потекли толпы в стороны ипподрома. Они хотели увидеть собственными глазами, что юный Констант жив и здоров.

— Пусть древо животворящего Креста будет мне свидетелем! — Ираклий держал за руку одиннадцатилетнего племянника, а второй рукой поднял главную святыню христианского мира, которую привезли сюда со всеми возможными предосторожностями. — Пусть покарает меня господь, если я лгу!

— Вот видишь, патрикий, — снисходительно произнесла императрица, которая сидела в глубине галереи, идущей от ипподрома во дворец. — Чернь проглотит все, что мы ей дадим.

— Да, ваша царственность, — почтительно ответил Александр. — Но я не смог договориться с магистром Валентином. Он отверг все наши предложения.

— Ну что же, — нахмурилась Мартина. — Тем хуже для него. Мы подготовим указ, который лишит его военного командования! Теперь, когда охлос успокоился, мы можем себе это позволить.

Народ, который получил свое зрелище, длинными ручейками потек в сторону харчевен и рынков, на ходу обсуждая увиденное. Народ был доволен. Ему пообещали то, что он хотел услышать, а потому гнев горожан понемногу пошел на спад. Кое-где за василевса Ираклия даже кубки подняли расчувствовавшись.

— А мы-то думали! — утирал скупую слезу пузатый лавочник. — А тут вон оно чего! Вот дурни мы, право слово!

— А почему это ты дурень, дядя? — спросил лавочника молодой, худой как палка, мужчина с короткой бородкой. — Чего там такого особенного тебе сказали?

— Ну как же? — раззявил рот лавочник, а за ним и все, кто сидел за его столом. — Я же сам слышал! Василевс честным Крестом поклялся, что не злоумышляет против племянника своего!

Товарищи по столу поддержали говорившего довольным гулом. По всему видать, эти из зеленых — мастеровые, лавочники и мелкие купцы. И все они только что вышли с ипподрома, где клятва заглушила их гнев.

— А разве василевса Ираклия кто-то в чем-то обвинял? — с самой невинной мордой спросил Коста. — Разве это его в отравлении подозревают? Конечно, он поклялся. Он же не виновен ни в чем.

— Ах ты ж…! — зеленые даже рты раскрыли, пораженные свалившейся на них догадкой. И впрямь, ведь императрицу подозревали, а не ее юного сына.

— Это что же, почтенные…, — на круглом лице лавочника появилось выражение наивной, почти детской обиды. — Это получается, обманули нас?

— Вот ведьма! — выдохнул кто-то, едва сдерживая ярость.

Коста бросил на стол горсть меди и пошел восвояси. У них с Михой сегодня будет еще много таких харчевен. Да и завтра, пожалуй, тоже.

А еще сегодня из Константинополя вылетел голубь. Он полетел куда-то на север. Там его ждала уютная клетка и вкусное зерно. Всего-то нужно отнести записку, привязанную к лапке. Голубь взмахивал крыльями, разрезая ими упругий воздух. Он снова радовался свободе.

1 Логофет Геникона — должность, примерно соответствующая министру финансов. Сакелларии служили в Гениконе в качестве казначеев. Сакеллум — от латинского «казна». Также в Гениконе имелись департаменты, ответственные за натуральные сборы, например, зерном или маслом.

2 Налог на воздух — аэрикон, или «воздушная подать», был введен как экстраординарный сбор Юстинианом во время войны в Италии. Точный смысл этого понятия неизвестен.

3 Летоисчисление в поздней Римской империи шло по индиктам — пятнадцатилетним налоговым периодам. Раз в пятнадцать лет проводилась кадастровая оценка земли, по которой исчислялись подати. К концу индикта накапливались существенные расхождения в данных, особенно во время войн.

4 Анкира — современная Анкара, Турция.