Глава 6
Домой я добирался осторожно, хоть мне и казалось, что я давно забыл смысл этого слова. Вначале поехал в район морского порта, потом остановил такси на трассе в точке, куда заранее вызвал другое.
Но пересел не в него — такси отправилось пустым в крупнейший супермаркет походного снаряжения и оружия. А вызвал новое, отказавшись подряд от четырех первых. Уже в пятом я назвал свой адрес.
Нет, никаких предчувствий пока не было. Но лучше перестраховаться.
Вообще-то мне кажется, что предчувствия стали побочным эффектом. Слаживающий про них не говорил, да и появились они не сразу.
А может, и сразу, просто мы не научились их понимать?
Я вылез из машины, глянул на вход в своё обиталище. Привезённая такси коробка с металлическими останками тао стояла у двери, на площадке для доставки. Над ней помаргивал огонёк сторожевой системы.
Интересно, как такси затащило груз по лестнице? Может, и впрямь требование двойного тарифа было оправдано?
Ещё рядом с дверью стояли двое.
Вздохнув, я поднялся по лестнице. Посмотрел на мальчика Святослава и охранника-хоппера. Этот выглядел посерьёзнее и посдержаннее истеричной женщины, палившей в меня.
— Можно войти? — спросил Святослав и бросил в рот пластинку жевательной резинки.
Сейчас он был одет не в детский матросский костюмчик, а во вполне взрослую версию человеческого делового костюма. Даже с галстуком.
— Один, — сказал я, подхватывая коробку с металлом тао и открывая дверь.
Хоппер тяжело вздохнул, но ничего не произнёс. Святослав двинулся за мной. В коридоре включился свет, вентиляция зашуршала, переходя в активный режим.
— Вы весь в крови, — сказал Святослав.
— Жизнь — боль.
— И от одежды хрень осталась, даже жопа видна.
— Жопа — слово грубое, — наставительно сказал я. — В стародавние времена его даже в книжках запрещали печатать… Чего тебе?
Мы вошли в гостиную, я поставил коробку на стол, налил себе виски и сел в кресло.
— Нас тут убили? — спросил мальчик, оглядываясь.
— Твою сестру тут. Тебя и собачку — вон там. — Я показал.
— Можно глянуть?
— Валяй.
Святослав сходил в спальню, вернулся через минуту разочарованный.
— Там чисто. Ничего нет.
— Конечно. Мне же надо было избавиться от тел.
Он даже не поморщился.
— А как меня убили?
— Разрубили молекулярным хлыстом напополам, — пояснил я. — Извини, чуть-чуть не успел. Пришлось тебя придушить, чтобы не мучился.
— Жесть какая… — вздохнул Святослав без особого испуга.
— Ну, так что тебе надо? — спросил я. — На работу к твоему папе я наниматься не стану. Знаешь, передай ему, что, вполне вероятно, вы попали в переделку случайно. Можно выдохнуть и жить спокойно.
Подросток кивнул.
— Да, Васька тоже так думает… Просила вам передать, сказала, что будет полезно.
Он полез во внутренний карман пиджачка и достал небольшой блокнот в кожаном переплете.
— Её дневник.
— Как мило! — оживился я. — И так старомодно… Вообще-то я рассчитывал на кило черной икры и бутылку старого коньяка от твоего папы, но… Спасибо, юноша! Передай Василисе мою искреннюю благодарность.
Святослав пожал плечами.
— Я отправлю вам икру и коньяк. К чему папу грузить мелочами.
Я решил, что Святослав мне нравится. Я даже мысленно повысил его от мальчика до юноши, пропустив стадию подростка.
— Можно в сортир сходить?
— Там.
Святослав удалился, а я задумчиво почесал подбородок. Открыл блокнот. Большая часть страниц оказалась выдрана, осталось десять-пятнадцать от силы.
Интересно.
Всё интереснее и интереснее…
Святослав вернулся, замялся, глядя на меня, — я потягивал виски и ждал. Синтетический виски гораздо проще сделать, чем синтетический коньяк.
Поэтому я чаще пью виски.
Вру.
Я пью всё, что угодно. Это не вредит мне и не радует. Это просто привычка. Имитация обычной жизни.
— Не думайте, что я невоспитанный, — неожиданно сказал Святослав. — Я вам очень признателен. Не за вчера, хотя, наверное, вы старались. За то, что вы сделали пятьдесят лет назад.
— Я делал это просто так, — сказал я. — Разницы не было.
— Неправда.
— Ну ладно. Я делал это ради человечества. Смешно звучит, да?
Он пожал плечами. В его возрасте это и впрямь звучит смешно.
— У нас с Васькой там была бабушка. В последней группе, которая уходила. Ей было шестнадцать лет. Высокая, с двумя косичками и хромая…
— На себе не показывай.
Святослав усмехнулся.
— Она говорила, что вы колебались. Все. Никто не хотел оставаться. Тогда она пошла и взяла автомат. И вы вышли, забрали у неё оружие и сказали: «Девочка, тебе ещё влюбиться и вырасти надо. Оставь это нам».
— Не помню, — сказал я. — Давно дело было. И не было у нас никаких автоматов, ружья да ножи.
— У вас пептидный архив воспоминаний, да? Ну, может раскрутится ещё… Я пойду?
— Удачи. — Я отсалютовал ему бокалом. — У меня был тяжелый денёк, извини.
Святослав двинулся к коридору. Ориентировался он прекрасно, либо импланты, либо прокачанное сознание. Уже из глубины коридора он негромко сказал:
— А костюм я попрошу отца новый вам прислать.
— Лучше сразу два-три! — сказал я, чтобы оставить за собой последнее слово. Вот ещё, чтобы какой-то… юноша… ушёл с красивой репликой!
Через пять секунд дом оповестил меня, что чужак покинул мои владения.
— Хромая с косичками, — пробормотал я. — Вот уж отличительный признак…
Конечно же, я соврал.
Я прекрасно помнил его бабушку и, как оказывается, мать Юрия Святославовича.
Есть воспоминания, которые не загонишь ни в кэш, ни в долгосрочную память.
…В старости плоха даже не физическая немощь, не заторможенность мышления, не проблемы с мочевым пузырём или, хе-хе, эрекцией. В старости самое ужасное, что ты помнишь себя молодым.
И молодость была ещё только вчера.
Семьдесят, восемьдесят, девяносто лет — неважно. Если тебе не повезло нырнуть в бездонные пучины склероза, ты помнишь себя десяти-, двадцати-, тридцатилетним. Сорокалетним. Пятидесятилетним, чёрт возьми! Тогда ты решил, что пришла старость, но ты был дураком, старость ждала впереди, зачем ты ей был нужен такой молоденький…
И умирать в восемьдесят лет не хочется точно так же, как и в двадцать.
— Пунди — это столица, — сказал генерал. Вот он был молодой, максимум шестьдесят. — Когда беженцы доберутся до Пунди, их не тронут. Как-то так всё здесь устроено.
Он стоял в кузове военного грузовика. Усталый, измотанный, пыльный — даже знаков отличия не разобрать, даже не понять, к какой человеческой армии принадлежал. Теперь, когда мы все понимали друг друга и языки утратили значение, генерал стал просто военным.
Хотя что я тут фантазирую? Много ли в российской армии генералов-негров?
— В грузовики сажаем детей до шестнадцати и беременных, — продолжил генерал. — Бензина хватит на большую часть пути.
— Не до конца? — выкрикнул кто-то из собравшихся.
— Нет, не до конца. Танки… — генерал поморщился. — Танк и русские бэтээры пойдут в проход между скалами. Мои ребята уже окапываются. Там мы и примем бой.
Все непроизвольно повернули головы. Небо на Граа точно такое же, как на Земле, не отличишь. А вот глядя на пейзаж, ты начинаешь подозревать — что-то не то.
Скалы были сиреневые в золотую блёстку. Это даже я со своим паршивым зрением видел. Таких не бывает, разве что на детских рисунках. В узком ущелье между скалами лежал бело-розовый песок, сверкая в последних лучах заходящего солнца. А дальше была пустыня, тоже бело-розовая, — проклятая пустыня, по которой мы шли двое суток, теряя людей, машины и последние надежды.
Ну ладно, я не шёл, до скал нас, старичьё, везли в грузовиках вместе с женщинами и детьми. Пока хватало машин и бензина.
— Мужчины пойдут пешком, — продолжал генерал. — Я прошу их по возможности помогать детям и беременным, когда грузовики встанут. Раненые, больные, женщины без явных признаков беременности — все идут пешком!
— А мы? — выкрикнула вызывающе лысая старушка, стоящая рядом со мной. Тогда я ещё не знал, что её зовут Вероника Бирн, что через двадцать лет мы с ней сойдёмся и проживём пять лет в любви и согласии, прежде чем разбежаться, но остаться друзьями. Её лысина не была последствием старческой деменции или иного эпатажа. Химиотерапия — и потерянный в панике парик. Впрочем, лишившись парика, Вероника и не подумала комплексовать. Углядела у какой-то девочки золотистый маркер и попросила нарисовать на лысине смайлик. Девчонка даже развеселилась от этого…
Кстати, драка в клубе ничуть моё отношение к Веронике не изменила. Мы порой друг друга и похлеще утюжили.
— Для всех, кто старше семидесяти, у меня другое предложение, — сказал генерал, помедлив.
— Сдохнуть? — спросила Вероника и заливисто расхохоталась.
— Да, но не бесцельно, — сказал генерал. — Вы всё равно выдохнетесь и не дойдёте до города…
— Но вы же обещаете перекрыть ущелье? — спросил Алекс. Как его зовут, я, кстати, тогда уже знал. Мы с ним сильно поругались, ему достался сэндвич с колбасой, а мне с яйцом, и я требовал разделить еду поровну.
— Мы не простоим дольше часа, — буркнул генерал. — Боеприпасы почти кончились. Солдаты ранены и измотаны. В танке всего шесть снарядов и три заряда плазмы.
Генерал ошибался, они продержались два с половиной часа. Собственно говоря, это нас и спасло. И не только нас.
Не знаю, как им удалось.
— К чёрту! — крикнул Алекс. — Вы нас призываете сражаться? Я свой член с трудом поднимаю, когда ссу!
— Можешь ссать в штаны, ты и так воняешь! — прошипела Вероника. Она всегда была стервой.
— Призываю вас остаться здесь, — сказал генерал. — Мы оставим вам охотничьи ружья, всё гражданское оружие. Твари выйдут из ущелья потрёпанными, клянусь! Если их снова встретят огнём, они остановятся. Вы сможете выиграть ещё час! Это спасёт тысячи жизней! Десятки тысяч!
— Эй, генерал! — негромко сказал Тянь. — Вы же знаете, что эти твари пожирают пленных. Живьём.
— За нашими спинами дети и женщины! — рявкнул генерал. — И вот они как раз знают!
Всё-таки он был настоящий вояка. Я потом нашёл его биографию, даже знакомых. Расспросил. Ничего особо героического в его жизни не случалось. Напротив — и несколько скандалов, и парочка военных преступлений в Восточной Европе. В общем, в другой ситуации и в другое время я был бы не против, чтобы его повесили или сожрали живьём.
Но вот надо же — собрался человек. Вытащил из себя всё человеческое, вспомнил, кто он такой. Искупил.
Надеюсь, что искупил. Иначе нечестно.
— Глупо, — сказала Вероника. Она как-то незаметно взяла на себя роль переговорщика всей группы «кому за семьдесят», которую генерал попросил собраться на последнем привале за ущельем. — Нас сомнут за тридцать секунд. Ничего мы не выиграем. А так… есть шанс. Дойти, доползти. В норе укрыться.
Тогда я подумал, что так и сделаю. Предложение генерала было паскудством и самоубийственной глупостью. Сражаться — дело военных. Я своё отвоевал, на мою молодость всякое пришлось.
— Кто готов взять в руки оружие? — спросил генерал. И поднял из кузова древний «калашников» с деревянным прикладом. Меня чуть слеза от ностальгии не пробила. Генерал выглядел сейчас точь-в-точь как лидер повстанцев где-нибудь в африканской глубинке в конце двадцатого века. Пыльный, чёрный, автомат в поднятой руке…
— Вы музей ограбили или антиквара? — весело выкрикнула Вероника и захохотала.
Её смех подхватили. Никто не тронулся с места. Генерал стоял, смотрел на нас, и его рука с поднятым к небу старым советским автоматом медленно опускалась.
Тогда девочка и проковыляла к грузовику. У неё на правой ноге была лангета, а две тонкие косички смешно торчали в разные стороны. Я подумал, что она похожа на Пеппи Длинныйчулок из старой книжки.
— Дайте мне! — крикнула она.
— Дети эвакуируются, — сказал генерал. — Зачем ты сюда пришла? Детям — к грузовикам!
— Мне уже есть шестнадцать, — возразила девочка. — И я не дойду.
Генерал молчал, и мы все примолкли. Я попытался убедить себя, что девочка — внучка или дочка генерала. Что всё это отрепетировано. Обычная гнусная манипуляция…
— Я прикажу, тебя посадят в кузов, — сказал генерал.
Но девочка продолжала стоять, протягивая руку. Ей было тяжело, и другой рукой она взялась за кузов.
И тогда генерал чуть наклонился и спросил:
— Зачем, а? Ты не доживёшь до завтра.
— Чтобы для кого-то было завтра, — ответила девочка.
Генерал снова посмотрел на нас. Устало и беззлобно. Он был немолодой, измотанный, чёрно-серый, потный и уже смирившийся со смертью. У него даже укора во взгляде не возникло.
— Держи, — сказал он и протянул ей автомат. — Это очень простое и надёжное оружие, я объясню…
А дальше я просто не помню, как всё получилось. У стариков так бывает. Просто я оказался рядом и осторожно забрал автомат из рук девочки. Сказал:
— Девочка, тебе ещё влюбиться и вырасти надо. Оставь это нам.
К чёрту. Сто процентов, что это постановка и манипуляция. Но вся жизнь из этого и состоит.
— Это «калашников», старый русский автомат, — начал было генерал.
— Не надо объяснять, генерал, — сказал я. — Я стрелял из такого.
Я даже не стал добавлять «по вашим». Думаю, он и так понял.
— Только девочку посадите в грузовик. Пожалуйста, — попросил я.
Генерал кивнул.
Девочка ударила меня кулачком, когда крепкий солдат (кажется, китаец) потащил её к последним грузовикам, уходящим к Пунди. Потом попыталась поколотить морпеха. И ещё долго ругалась. Я смотрел ей вслед и улыбался — у неё будет завтра.
— Эй, козёл, дай мне такой же! — потребовала Вероника у генерала. И подмигнула мне.
— Автомат был один, — сказал генерал. Порылся в горе старого хлама под ногами. Вначале взял здоровенное помповое ружье, потом посмотрел на Веронику внимательнее и протянул ей небольшой пистолет.
— О, мой любимый диаметр! — поглаживая ствол, воскликнула та. — И, главное, твёрдый!
Я же говорил, что она всегда была озабоченной стервой с дурацкими шутками на тему секса?
— Не диаметр, а калибр, — поправил я.
Вероника глянула на меня с интересом. Пообещала:
— Обязательно обсудим.
И тут же уронила пистолет. Пальцы у неё были такие артритные, что едва держали оружие.
Третьим был, как ни странно, Алекс. Четвёртым Тянь.
Нас набралось двадцать шесть стариков и старух. Ещё несколько человек колебались, но оружие кончилось, и они пошли с остальными клиентами врачей-гериатров. Ушла почти сотня стариков, почти половина выжила. Насколько я знаю, они потом очень жалели, что ушли.
Нам оставили патроны, ещё несколько ружей, из которых генерал посоветовал «стрелять под конец, скорее всего, разорвёт ствол». А также ящик шампанского, припрятанный в генеральской машине, бокалы, несколько коробок сухих галет и золотую банку иранской белой икры — от белуг-альбиносов.
Я решил, что это прекрасный ужин для приговорённых к смерти.
Генерал и все армейские из множества уже несуществующих армий ушли к ущелью. Мы знали, что враг не заморачивается хитрыми манёврами и пойдёт напролом. Поэтому уселись вокруг костра, который развели из всякого мусора, неизбежно возникающего на месте привала, и стали пировать.
Шампанского нам досталось по бокалу, но много ли надо в нашем возрасте, с голодухи и усталости?
Мы хохотали, шутили, рассказывали анекдоты.
Потом кто-то предположил, что враг мог и бросить преследование. Все замолчали, потому что сказанное было глупостью и слабостью.
Минут через десять я заметил, что несколько человек, ушедших от костра, не возвращаются. Еще через полчаса две старухи, пошептавшись, встали и сообщили, что уйдут догонять машины. Их попросили оставить оружие, но та, что побойчее, угрожающе взвела курки.
В общем, через час нас осталось семнадцать.
Я сидел у догорающего костра, смотрел на яркие чужие звезды и думал о том, как же тяжело будет подняться. Правое колено последнее время вело себя совершенно по-скотски.
Потом из ущелья донёсся выстрел. Один. Потом громыхнуло орудие танка. Снова наступила тишина.
— Разведку засекли, — меланхолично сказал Тянь. — Первая волна пойдёт через полчаса.
Я не знал тогда, что он всю жизнь проработал в оружейной промышленности и в делах военных кое-что понимал. По крайней мере, внимательно анализировал предыдущие атаки. Подумал просто, что он умный.
— Ну что ж, значит, недолго, — рассудил Алекс. — Схожу отолью…
— Сбежит, — пробормотала Вероника.
Но он вернулся.
А ещё через десять минут появился Слаживающий.
Вначале возникло свечение — тёплое, мягкое, будто открылось окно в темноте. Потом из этого свечения вышла девушка. Красивая, молодая, с милым добрым лицом. Я даже дыхание затаил, глядя на неё.
При этом я совершенно отчётливо понимал, что существо выглядит совсем иначе. Что оно даже не похоже на человека. Что к нему неприменимо понятие пола, возраста, красоты. Но это не играло никакой роли — это была самая чудесная юная девушка, которую я когда-либо видел.
Я подумал, что ради этого стоило жить.
— Вы же знаете, что скоро умрёте, — сказал Слаживающий. Не спросил, а сообщил.
— Кто ты, красавчик? — спросила Вероника с любопытством. И я понял, что все мы видим существо по-разному, а Веронике, несмотря на прозвучавшие шуточки, нравятся мужчины.
— Я — Слаживающая, — сказала девушка.
Мы знали, кто такие Слаживающие. Примерно. Как и все остальные.
Мы и сейчас знаем о них примерно столько же.
— Помоги нам, — попросил Алекс. И пошурудил ботинком в костре, чтобы свет стал ярче. — Ну или не нам, воякам! В том ущелье.
— Не могу, — сказала Слаживающая. В её словах слышалась грусть, которой там не было. — Это Слаживание.
Как-то сразу всё стало понятно.
— Жалко, — вздохнула Вероника. И с вызовом добавила: — Ну и чего тогда пришёл? Понаблюдать?
— Для этого не нужно быть здесь, — сообщила Слаживающая. — Я хочу предложить вам любопытный эксперимент.
— Опасный? — поинтересовался Фридрих.
— Вероятность погибнуть в процессе эксперимента — около пятнадцати процентов.
— Мы можем отказаться? — спросил я. Просто чтобы вступить в разговор.
— Конечно. Вначале то, что я скажу, покажется вам удивительным даром. Потом проклятьем.
— А в конце? — спросил Алекс.
— Не знаю. Поэтому и пришла. Иначе эксперимент не имел бы смысла.
— Тогда озвучь, — попросила Мишель. У неё последней оставалось немного шампанского, она допила и бросила бокал в огонь. Мишель всегда любила театральные жесты, да и немудрено, она была довольно известной актрисой.
Слаживающая озвучила.
И мы замолчали.
Потом Вероника сказала:
— Да какого чёрта? Конечно же, я согласна! Только одно…
Слаживающая улыбнулась.
— Нет-нет. Никаких условий.
Вероника не стала спорить. Так мы и не узнали, что за условие она хотела поставить.
Я поднял руку вторым. И девушка улыбнулась мне одними глазами.
Нас было семнадцать — и согласились все.
Четырнадцать выжили.
Этого хватило.
…Отставив бокал, я подумал, что никогда не пытался разыскать ту девочку с косичками, из-за которой и подошёл к грузовику. Почему, интересно?
Может быть, мне до сих пор стыдно: потребовался отважный ребёнок, чтобы старики согласились умереть чуть-чуть раньше срока.
А может быть, я боялся узнать, что девочка выполняла план генерала, и платой было место в грузовике?
Наверное, и то, и другое.
Я открыл блокнот Василисы и начал читать.
