Глава теоретическая. В ПОИСКАХ СОВРЕМЕННОГО ГОСУДАРСТВА

Гражданин ежедневно сталкивается с государством. Все централизованные системы жизнедея­тельности, которые нас окружают, от электросетей и отопления до ПВО и пограничников, являются его продуктом. История цивилизаций — это история государства. ­Основа основ — книга «Политика» Аристотеля как раз посвящена различению типов античных государств.

По большому счету, анализировать политические и экономические процессы можно в привязке к конкретному государству. Например, с точки зрения экономического профиля Россия, Азербайджан, Казахстан и Туркменистан — нефтегазовые экспортеры с похожей структурой поставок на мировой рынок. Однако в каждой из этих стран сформировалось особое национальное государство.

Государство в современном виде зародилось на микроуровне небольшого города-полиса. Его история хорошо прослеживается, потому что отражена в материальной культуре и документах. В принципе, история любого народа — это история культуры и государства. Нам, жителям России, трудно представить, как можно изучать историю Отечества в отрыве от истории государства. А попробуйте взглянуть на мир, например, глазами жителя закарпатского города Мукачево, где в XIX веке государство было австрийским, до 1940 года — венгерским, а вплоть до 1991 года — советским. Закарпатское общество имело свой уклад, а государство уже 300 лет устанавливается извне, причем из очень разных политических центров.

Война в своем пределе — вопрос о конкуренции государств. Максимальный уровень участия общества в военных действиях без участия государства — партизанское движение, которое обречено на поражение, если не будет поддержано извне. Также государство является важным регулятором в системе противоречий между правящими элитами (знатью) и остальным населением. Абсолютная и конституционная монархии, парламентаризм — все это формы политической борьбы между привилегированными сословиями, которые стремятся захватить власть и создать герметичную систему принятия решений. Иногда эта борьба проходит в острой форме, подключаются народные массы всех слоев общества и происходят бунты/революции, изменяющие баланс политических сил. Государство и его строй — результат таких балансов.

Однако в постсоветском случае мы имеем дело с особым типом государства, принципиально отличающегося от иных государств, потому что в нем система неравноправия переведена с экономического уровня на политический относительно недавно.

Принцип № 4. Советское и постсоветское государство

Политика так или иначе сводится к вопросу о власти как о добровольном подчинении. Есть формы принудительного подчинения, но это сфера полиции, армии, спецслужб, приставов и судов.

Государство есть продукт политических процессов между правящими элитами и остальным населением.

Советское государство родилось в горниле Гражданской войны, в ходе которой возник новый тип государства, где удалось разграничить экономическую зависимость и политическую власть. Именно в этом заключался исторический прорыв Советского Союза. Ведь с античных времен экономическое неравенство использовалось для получения политической власти. Сегодня достаточно посмотреть на состав Городской думы или Законодательного собрания любой области либо национального парламента республики, и везде будет присутствовать класс собственников. Знать, элита, бояре, нобилитет, лучшие люди города, власть имущие, правящая верхушка… Все это эпитеты для описания одного и того же явления — превращения экономического неравенства в политическую власть.

Уникальность советской модели была в том, что система политической власти существовала в открытом доступе и представляла собой понятную иерархию, куда был открыт вход любому. Партия имела сетевую структуру и охватывала всю страну, от Кремля до партячейки на рыболовецком траулере в Тихом океане. При этом все хозяйственные активы были переданы на баланс государства в его различных формах — от спортивных клубов системы МВД под брендом «Динамо» и промышленных гигантов вроде «Магнитки» и «Криворожстали» до кочевых яслей в тундре и спутника на орбите.

Хотя вопрос неравенства внутри общества никто не снимал. Просто неравенство поднялось выше, на уровень предприятий и городов. Возникали новые поселения, где очень быстро обеспечивался экономический доход — на порядок выше, чем в старых городах. Так, советские люди заселяли Арктику и Дальний Восток, куда сейчас не заманишь и наградами c бесплатной ипотекой.

Советская модель власти была необычна еще и тем, что хозяйственный сектор регулировался государством, а политический — партией. Если отбросить все коммунистические догмы, то партия по факту была институтом коммуникации между иерархически мыслящими начальниками и организованными по сетевому принципу подчиненными. Поэтому на партсобрании могли встретиться директор завода и простой рабочий, а в ходе прений у начальства могла появиться такая обратная связь, что на следующий день гудел весь завод.

Эта модель отражалась в двух вертикалях государственной власти — партийной (райкомы, горкомы, обкомы, крайкомы партии) и хозяйственной (облисполкомы и ниже). А ее устойчивость обеспечивала конкуренция этих двух вертикалей — политической и экономической.

Как, почему и зачем получилась такая модель власти у русских большевиков — тема отдельной книги. Для глубокого погружения рекомендую фундаментальные работы С.Г. Кара-Мурзы «Советская цивилизация» и В.В. Кожинова «Россия. Век XX».

Хозяйственные функции государства требовали массового участия граждан в социальной жизни, потому что количество новых предприятий и учреждений увеличивалось каждый год. Большой завод после войны представлял собой производство, бараки для работников, клуб, детский сад и далеко не в каждом случае школу. Через 30 лет, к середине 1970-х, это же предприя­тие не только расширялось, но и прирастало санаториями в области и на Черноморском побережье, подшефными колхозами, парой новых микрорайонов, Домом культуры, спорткомплексами с бассейнами и еще много чем.

Советская модель предполагала постоянное вовлечение гражданина в жизнь государства. Октябрята, сбор макулатуры, пионеры, уроки политинформации, соревнования отрядов, трудовая практика и т.д. и т.п. По большому счету, к середине 1980-х годов советское общество устало от вездесущего государства. Демонтаж политической системы привел к стремительному восстановлению экономического неравенства с его политическими последствиями.

Прошло всего пять лет, и уже в 1996 году стало общеизвестным явление «семибанкирщины» — вскрылась сеть олигархов, влиявших на верховную политическую власть в лице Б.Н. Ельцина. Таким образом, к середине 1990-х годов процессы создания экономической элиты завершились.

На самом верху — на уровне инвесторов ЗАО РФ — западнизация произошла очень быстро. Кризис 1990-х годов корнями уходит в несоответствие государства реальности: ­де-юре оно было еще советским, а де-факто шла многоуровневая западнизация.

Главное отличие государства западного типа — в его принципиальном разделении на своих и чужих при жестком подавлении последних. Русский философ и методолог Тимофей Сергейцев считает, что такое разделение на господ и рабов является основой отношений между обществом и государством западного типа, которое сформировалось в Древнем Риме и сейчас находится на пике развития в США, Великобритании и Евросоюзе.

Постсоветское государство — мутант, включающий в себя остатки советских составляющих, заимствованных западных институтов и забавных национальных элементов. Например, в Белоруссии и Азербайджане сформировались сверхпрезидентские системы власти. При этом в первом случае государство — преемник советской модели, для чего в том числе сохраняет определенные символы, а во втором подчеркивается принципиальная чужеродность советского наследия. Тем не менее система государственной белорусской и азербайджанской власти похожи и крайне враждебно настроены к любому внешнему воздействию.

В Молдове, Армении и Грузии пошли по пути политической модели с сильной элитой и слабым президентом, что формально выразилось в парламентаризме, а по факту уничтожило остатки советской государственности при крайне поверхностной западнизации. Вакуум государственной власти вылился в реставрацию семейно-родовых отношений в политике.

В каждом постсоветском случае систему государственной власти нужно разбирать отдельно и предметно, понимая глубину и масштабы деградации советской государственности, а также степень западнизации основных сфер.

Прежде чем интегрироваться, все осколки бывшего СССР должны проделать сложную работу над собой. Включая Россию, где установились очень разные формы государственности. Кто не верит, рекомендую пожить для сравнения в ДНР, Крыму, Чеченской республике и в Москве. А в этой книге мы попытаемся разобраться с государством второго по значению осколка Советского Союза — бывшей Украинской ССР.

Определение. Постсоветское государство

В ходе мутации советской государственности, создания институтов западного типа и прорастания национальных форм самоорганизации образовалась гибридная иерархия. Каждое постсоветское государство — уникальное явление и завершит превращение в национальное государство к 2050 году, когда уйдет последнее советское поколение, имевшее практический опыт жизни в единой стране.

Западнизация постсоветских государств зафиксировала неравенство и на глобальном ­уровне. Правящие элиты там очень быстро получили доступ к привилегированному потреблению на Западе. А практика их социального поведения сформировала отношение к пост­советской государственности как к колониальной. Чем глубже экономика и элита интегрировались на Запад, тем сильнее менялись государства.

В системе образования незаметно проросла «болонская система», которая почему-то вытягивала из страны лучшие умы. Наша финансовая система устроена так, что отток капитала есть всегда, курс доллара тоже почему-то лишь растет. В политической же системе западнизация привела к тому, что теперь даже в России партия власти проводит «праймериз», а дебаты кандидатов — повсеместное явление.

Наиболее ярко западнизация проявилась в сфере экономического права. Приоритет частной собственности над общественными интересами привел к тотальному отчуждению общества и государства. Это связано с тем, что предприятие и его социально-экономическая инфраструктура рассматривались неразрывно.

Идеологи западнизации называли отмирание отраслей государства «естественным отбором». Однако сейчас, в условиях войны, мы видим, что далеко не все отрасли измеряются критериями прибыли, не все технологии можно купить, а подлинное экономическое развитие определяется не столько количеством денег, сколько ассортиментом товаров, которые можно купить на эти деньги, и скоростью инфляции, которая эти деньги съедает. А главное — сможет ли государство обеспечить приемлемый миропорядок. Потому что если за окном вечные 1990-е и никаких гарантий безопасности, то государства на этой территории не будет. В лучшем случае самоорганизованные общины и очень условное федеральное правительство, вечно воюющее с бунтовщиками.

Отсутствие собственной государственности всегда ведет к такому сценарию.

Каждое постсоветское государство столкнулось со своими вызовами западнизации. В рес­публиках Прибалтики форсировали демонтаж советского государства, для чего пришлось ввести институт негражданства — по сути, форму современного рабства. В Киргизии, например, западнизация была на уровне риторики, когда республику провозгласили «Азиатской Швейцарией». Однако в итоге под демократической вывеской возродились кланово-семейные отношения, которые политологи политкорректно называют непотизмом. Где-то, как в Грузии, парламентаризм моментально вылился во власть вооруженных банд, более известных под брендом «Мхедриони», которые даже на уровне метафор отсылались к средневековому рыцарству. В Азербайджане активно интегрируются с западными нефтяными корпорациями, но Фонды Сороса выгнали из страны. В Казахстане внутри экономического тела республики действует автономный международный финансовый центр «Астана», который живет по британскому праву и фактически неподконтролен национальному правительству.

Государство — слишком сложная система, чтобы ее можно было западнизировать за считаные годы. Гражданская война ускоряет эти процессы, потому что ломает целые отрасли хозяйства и нарушает естественные связи в обществе. С точки зрения здравого смысла, экономики и географии граница между Цхинвалом и Гори так же нелепа, как и граница между Харьковом и Белгородом.

Одновременно с западнизацией постсоветского государства развивался переход под контроль внешних игроков отдельных сфер государственной деятельности. Так, в украинском случае государство постепенно утрачивало контроль за пропагандистскими излучателями и выборами. Происходило это постепенно, и обывателю казалось, что идет острая политическая борьба, в которой наблюдается невиданная свобода слова. Хотя в действительности шла борьба за металлургические заводы и банки, которые на втором шаге переходили под внешнее управление.

Дробление Советского государства на мелкие хозяйственные сектора с последующим обособлением и перепродажей сформировало главную идею постсоветской конкуренции. Если свести все политические дебаты к чистой идее, то она будет представлять собой вопрос: «Продавать госсобственность или национализировать проданное?»

В украинском случае хозяйственная конкуренция элит, выдаваемая за политическую конкуренцию, пагубно сказалась на самой идее государственности. В глазах общества все, что было связано с государством, вызывало острое недоверие (эволюция отношения общества к государству подробно рассмотрена в книге «Украинская трагедия. Технологии сведения с ума»). Государство же относится к обществу не социологически, а деятельностно — начинает его менять, формируя социальные группы, на которые может опереться. Так снова появляется политизированное меньшинство на службе у государства и возникают инструменты пропаганды. В результате западнизированное государство вынуждено настраивать пропаганду таким образом, чтобы оправдывать собственные изменения. Западнизированное политизированное меньшинство, несмотря на то что его не поддерживает большинство в обществе, занимает культурные и пропагандистские высоты, начиная влиять на все общество, — возникают феномены типа «Эха Москвы» с А. Венедиктовым и Ю. Латыниной на деньги «Газпрома».

Все без исключения элиты постсоветских государств соревновались в том, кто построит более высокие особняки в Лондоне и сколько колонизируемые вложат собственных денег в экономику колонизатора. Даже в Республике Беларусь, где государственный капитал сохраняет доминирующую роль, умудрялись десятилетиями инвестировать в литовский порт Клайпеда, вместо того чтобы осваивать порты Ленинградской области. Российские, казахские и украинские олигархи давно стали притчей во языцех на глобальных ярмарках тщеславия.

Поэтому, изучая любое постсоветское государство, необходимо учитывать сразу три фактора: формирование национальных элит при распределении госсобственности, степень и глубину западнизации и остаточные институты советской государственности.

---