О возрастах добродетельной жизни христианской

Показанные три стороны добродетели, как видно из их свойств, находятся в непрерывной между собой связи и взаимодействии. Но неточное начало всего – ревность по христианской жизни, утверждаемая благодатью в Таинстве Крещения или Покаяния. Она чрез беспрерывный ряд дел осаждает в духе и сердце человека и добрые расположения. Надежда и крепость нравственной жизни состоят в сих расположениях, почему не должно оставлять труда и забот, пока они не утвердятся, равно как и не ослабевать от того, что они не так скоро утверждаются, как бы хотелось. Древо, недавно посаженное, легко исторгается, а древо укоренившееся требует больших трудов от того, кто хотел бы его исторгнуть. Так и добрые расположения в начале только что предпринятого доброго жития ненадежны, шатки, изменчивы; но чем более стоит человек в делах им соответствующих, тем они становятся прочнее, глубже укореняются в сердце и обращаются в естественные как бы расположения. По мере же внедрения в сердце добрых расположений изгоняются из него злые, и душа все более и более становится чистой. На сем основании законно должно различать разные состояния христианина добродетельного, по его возрастам духовной жизни. В Слове Божием сии возрасты обозначаются сравнением усовершенствования духовной жизни то с развитием семени, которое сначала дает траву, потом клас, наконец и пшеницу (Мк. 4, 28), то с естественными возрастами человека, каковы: младенческий, юношеский, мужеский или совершенный (1 Ин. 2, 12–14; Евр. 5, 13, 14). Три же степени возрастания духовного означаются и у святых отцов: новоначальные, успевающие и совершенные, или степени обращения, очищения и освящения (Леств. степ. 26).

Что свойственно каждой из сих степеней, определить очень трудно. Общий закон возрастания тот, что от зачатия жизни, как искры или семени, до совершенного ее развития в пламень или древо плодовитое, или до явления ее во всей чистоте и полноте, доступной в здешней жизни, все время проходит в подвиге и борьбе, в коих искореняется зло и насаждается добро; но где именно поворот с младенческого возраста на юношеский, с юношеского на совершенный, определить с точностью нельзя. Ибо движение жизни духовной, как и движение тени солнечной, или возрастание тела, совершается без скачков с мудрой и непрерывнейшей постепенностью. Только некоторые черты, на основании Слова Божия и писаний отеческих, можно указать в сем отношении.

Младенческий возраст. Это период от зачала жизни христианской до образования порядка сей жизни и правил христианского действования вообще. Нужно, например, установить, как вести себя во внешнем порядке своей жизни, и притом в разных случаях и разным лицам, так однако же, чтобы это и отношений не расстраивало, и духу не мешало. Попасть на истинный в сем путь очень трудно, почему прибирается то то, то другое. Равным образом, и во внутреннем действовании против смущающих помыслов и страстей, установить действование так, чтобы легко и замечать и покорять их, можно не вдруг. Так, пока установляются, так сказать, формы жизни, во все это время длится период младенческий в духовной жизни, которому и свойственны, как младенцу, нетвердость, незрелость, детское рассуждение и детское слово, как говорит апостол Павел (1 Кор. 13, 11). Младенцам о

Христе и предлагается млеко, а не крепкая пища (Евр. 5, 12–13), начала Христова слова (Евр. 6, 1), словесное и нелестное млеко, да о нем возрастают во спасение (1 Пет. 2, 3). По такой нетвердости и незрелости, они легко колеблются, а нередко и увлекаются всяким ветром учения, в коварстве козней лыцения (Еф. 4, 14) и в самых побуждениях допускают более снисходительности, нежели отрешенности от всего (1 Кор. 3, 1–3). Однако же им усвояется отпущение грехов ради имени Христова, – познание Отца (1 Пн. 2, 13–14) и вкушение благости Господней (1 Пет. 2, 3). Познание в Боге Отца – очень характеристическая черта. Дитя долго не смыслит и не различает от чужих ни отца, ни матери, но потом начинает различать их и вместе с тем начинается у него радость жизни. И человек грешник, пока не обратится к Богу, не знает Его, Отца человеколюбивого; но, обратившись, в первый раз видит Его грозным Судиею, потом, очистившись в крещении или покаянии, вкушает благость Его и ощущает Его Отцом. Действительно, если судить по внутреннему человеку, то чувство отеческой Божией попечительности есть отличие младенца о Христе. Господь для них путь: Он невидимо проводит их чрез этот нерешительный период жизни. Из побуждений у них более страх. У святого Иоанна Лествичника приписываются сим новоначальным преимущественно телесные подвиги: пост, вретище, пепел, молчание, труд, бдение, слезы и другое (26 степень).

Возраст юношеский. Это время борьбы и подвига над искоренением страстей и насаждением добрых расположений. Как на войне, по установлении порядка войск, начинается война, или у земледельцев, по приготовлении нужного, начинается сеятва; так и здесь, когда формы жизни установились, начинается решительное преследование зла в себе со вкоренением добра. Это не значит, чтобы в младенческом возрасте зло попускалось, но что оно теперь преследуется, так сказать, систематически, неопустительно. Как в естественной жизни юноше предлежит труд образования себя, так и в духовной. Почему в Слове Божием говорится о юношах духовных, что они крепки, что Слово Божие пребывает в них, и они победили лукаваго (1 Ин. 2, 14). Слово Божие, прежде с детской простотой принятое, теперь обращается в сок их и кровь, пребывает в них и сообщает им крепость жизни, по коей они суть не слышатели только, но и творцы слова и силою его, как мечом, отражают и поражают лукавого. Господь Иисус Христос есть для них истина; то есть истина искупления и спасения, пребывающая вне всякого, теперь переходит и вселяется в их сердца. У юношей характеристическое чувство есть чувство силы в Боге. Вся могу о укрепляющем мя Господе. Юноша живет надеждами, почему и из побуждений ему свойственнее несомненная надежда достижения совершенства и получения вечных благ, хотя сим не исключаются и другие побуждения. У св. Иоанна Лествичника (там же) им усвояются преимущественно подвиги душевные: нетщеславие, безгневие, благонадежие, кроткое увещание, непорочная молитва, несребролюбие.

Возраст мужеский. Это время, когда внутренняя борьба утихает, и человек начинает вкушать покой и сладость духовных благ. Земледелец, после жатвы вкушающий плоды трудов, также тесто, заквашенное и вскисшее, вполне образовавшееся, – это образы совершенного возраста. Премудрый Сирах изображает действование премудрости, как она сначала мучит и испытывает любимца своего, потом обращается к нему, возвеселяет его и открывает ему тайны своя (Сир. 4, 18 и далее). Это последнее – характер духовного мужа. Мужу мы приписываем твердость, степенность, непоколебимость, опытность; и духовному мужу Слово Божие усвояет такие же совершенства: ему свойственна твердая пища (Евр. 5, 14), чувствия обучена в рассуждение добра же и зла; познание безначальнаго, исконнаго (1 Ин. 2, 13, 14); то есть им открываются сокровеннейшие Божественные свойства и тайны, тогда как у юноши и младенца более свойства являемые, как благость и могущество. Из побуждений им свойственнее любовь; ибо, пришедши в меру возраста исполнения Христова, они истинствующе в любви возращают в Того всяческая, иже есть глава Христос (Еф. 4, 13, 15). Господь для них живот, их оживляющий и исполняющий (Гал. 2, 20). Почему, живя уже не себе, но умершему за них и воскресшему (2 Кор. 5, 15), они вся уметы вменяют, за превосходящее разумение Христово. Св. Иоанн Лествичник усвояет им преимущественно жизнь в духе и пребывание неподвижное в Боге: непорабощенное сердце, совершенную любовь, умом из мира выступление и во Христа внедрение, небесного света в душе и мыслей во время молитвы нерасхищение, обилие Божия просвещения, желание смерти, ненавидение жизни, небесных тайн вмещение, власть над бесами, неисповедимых Божиих судеб хранение и проч. (там же).

Касательно возрастания в духовной жизни вообще, должно заметить:

Что ему пределов назначить нельзя. Христианам поставлено целью быть совершенными, якоже Отец Небесный совершен есть (Мф. 5, 48). Стремление же к воображению в себе бесконечного образца должно проводить человека через бесконечные степени;

Что совершенство не части какой касается, а обнимает всего человека и по духу, и по душе, и по телу, во всех частях и силах его существа, и в премудрости (Лк. 2, 52), и в вере (Лк. 18, 8), ив надежде (Рим. 15, 13), ив самоотвержении и самоуничижении (Фил. 2, 7, 8), и в умерщвлении и освящении тела (1 Кор. 9, 27; Рим. 8, 7). Вообще совершенному свойственно все то, что в Слове Божием усвояется облагодатствованному;

Что все возможные на земле степени совершенства суть высшия только относительно; они не означают чистоту и зрелость окончательную, а тем более не исключают возможности падения. Почему апостол Павел, с одной стороны, заповедует: мняйся стояти, да блюдется, да не падет, с другой – уверяет о себе: аз не у себе помышляю достигши (Фил. 3, 13–16). Посему нет времени, когда бы можно было сказать нам: довольно; но непрестанно должно начинать; непрестанно возгревать дары Божии (2 Тим. 1, 6) и стремиться неутомимо на совершение (Евр. 6, 1). Макарий Великий свидетельствует, что и совершенные не пребывают на одной степени, а иногда повышаются, иногда понижаются и что даже им невозможно пребывать всегда на высших степенях, по невыносимости сего для тленной нашей природы (См. бес. 8, параграф 4). Святой Лествичник приводит в пример Ефрема Сирианина, который, восходя на верх бесстрастия, взывал к Богу: ослаби ми волны благодати Твоея; подобно тому, как Давид молился: ослаби ми, да почию (Пс. 38, 14; Леств. 26).

Ведая сие, всякому смотреть надо, где он? Начало, может быть, положено… а сделан ли после того шаг вперед, Бог весть. Хотя об одном да будет попечение, чтобы не погасла ревность. Пока она есть, все еще есть надежда на успех. Может быть, подвигнемся иногда на какое-либо добро и хоть на волосок прибавим себе росту. А как она погаснет, тогда всему конец. Господь да будет нам охрана и крепость!

Приложу и еще одну мысль: о высоком достоинстве истинно христианского жития, или высокой цене добродетели, и вместе незавидном его состоянии по внешности. Контраст сей очень поучителен. На земле нет ничего, с чем бы можно было сравнивать добродетель христианскую в достоинстве. Что Спаситель назвал единым на потребу? – ревность о спасении души. Но это и есть добродетель христианская. Что важнее достижения последней цели? Но она достигается единственно христианской добродетелью. Что блаженнее Богообщения? Но оно нераздельно с христианской добродетелью.

Много предметов на земле достойных уважения: искусства, науки, доброе правление, богатство, достоинства; но что все это без добродетели? Кая польза человеку, аще мир весь приобрящет, душу же свою отщетит (Мф. 16, 26). Все другое, кроме добродетели, походит на математический нуль и получает смысл и значение только от нее, как нули от цифры.

Стяжавший добродетель, стяжал непохитимое сокровище. Все другое может быть расхищаемо здесь и все непременно оставит человека в час смерти. А добродетель безопасно проходит этот испытательный пункт и входит с человеком в небесное отечество. Но если, и без такого сравнения с преходящими вещами, обратиться к порядку христианской жизни – доброй, то откроются новые ее чрезвычайные преимущества.

Живущий истинно по-христиански христианин имеет Отцом Бога, от Коего рожден и Который особенно благоволит к нему, есть брат Господа Иисуса Христа и член от плоти Его и от костей Его, есть общник и таинник Божий, жилище Бога Триипостасного, сослужебник Ангелов и святых. Он получил неоцененную милость питаться телом Христовым и чрез Слово Божие, как через завесу, входить во внутреннейшее, беседовать с Единым истинным Богом лицом к лицу в чистой молитве; отечеством он имеет небо, а в нем наследие, которого языком человеческим описать нельзя. Можно всем советовать прочитать преосв. Тихона о преимуществах христианина, в 9-м томе его сочинений.

Чаще должно христианину приводить на память такое преимущество доброго жития, чтобы чаще взывать: что ми есть на небеси?!.. Судя по такой высоте доброго христианского жития, надлежало бы ожидать светлой для него участи. Но Слово Божие сего не обещает, и на самом деле сего почти не бывает. Начинающий жить по-христиански вступает в путь тесный и прискорбный, берет крест и с ним идет в след Христа. Сам Господь Иисус Христос был обесчещен, умален паче всех сынов человеческих и пригвожден ко кресту. Апостолам говорил Он: в мире скорбии будете. Аз избрах вы от мира; сего ради ненавидит вас мир (Ни. 15, 18, 19). Апостолы о себе говорили: до нынешняго часа и алчем, и жаждем, и наготу ем… якоже отреби миру быхом всем попрание (1 Кор. 4, 11, 13). Вслед за ними и во всякое другое время хотящие жить благочестиво гонимы бывают (2 Тим. 3, 12). Иначе сему быть нельзя. Мир, во зле лежащий, не терпит обличителей. Сатана не терпит противников. А христианин есть ратник Божий против князя тьмы, почему и составляет цель для стрел злости мира с князем его. С самого начала встречает он подозрения, укоры в лицемерии и ханжестве; далее одно за другим последуют личные оскорбления, лишение преимуществ, видимое преследование, озлобление отовсюду, которому никто решительно не может дать отчета из тех, кои производят его.

Но когда таким образом внешнее человека христианина тлеет, внутреннее его обновляется по вся дни. Крест есть лествица восхождения по степеням христианского совершенства. В скудельном сосуде сем созидаются сокровища духа. В нем воображаются все совершенства частей и сил человека, то есть совершенства духа, души и тела, ума, воли и сердца; и, укрепляясь все более и более, он из младенца о Христе становится наконец мужем, созревшим и готовым в другой мир, подлинный, из сего приготовительного, желает и сам разрешиться и со Христом быть. Наконец трудничествующий странник кончает путь, безболезненно скидает странническую одежду, приемлется Ангелами, возносится к Престолу беспредельного Бога и поставляется на свое место, в коем и наслаждается неизъяснимым блаженством по духу, от таинственного лицезрения Бога, пока во втором пришествии Христовом и мертвенное сие не облечется в бессмертие. Тогда, в целости существа преисполняясь Божества, будет он вечно сиять, как солнце, в царствии Отца.

После сего вопрос о союзе счастья и блаженства с доброй жизнью решается сам собою: в настоящей жизни, для совершенства в духе, не даются христианам блага здешние, – но внутренними благами духовными они одни только здесь и наслаждаются и, несмотря на все скорби, присно радуются и исполняются миром Божиим, превосходящим всяк ум, от чувства Божиих милостей. В другой жизни, без скорбей, сие блаженство по духу является во всей силе и бывает только духовно до второго пришествия. По втором же пришествии, сего блаженства соделается причастным и преобразованное тело наше, и тогда целым существом праведник будет блаженствовать бесконечные веки.

Сей конец венчает дело! О нем ревностно да ревнует душа. А что есть неприятности в жизни, что за беда? Немного… ныне, завтра конец!