Глава двадцать первая

– У вас здесь тихо, – отметила я, шагая к небольшому зданию, – прямо в ушах звенит.

– Да, у нас благостно, – улыбнулась Ирина, – давайте посидим в моем кабинете. Вывешу табличку: «Не мешать», никто не войдет. Угощу чаем с земляничным вареньем.

– Спасибо, – поблагодарила я.

Спутница открыла тяжелую дубовую дверь.

– Входите. Осторожно, высокий порог.

Мы очутились в небольшом помещении, прямо на стене красовалась большая икона, справа от нее начиналась лестница, она вела вверх, а слева тоже имелись ступеньки. По ним мы спустились в подвальное помещение, где стояли длинные столы и лавки.

– Присаживайтесь, – улыбнулась женщина, – сейчас приготовлю чаек.

И вскоре передо мной возникла кружка с очень крепким напитком, плошечка с вареньем, блюдечко с печеньем.

– Извините за некорректный вопрос, – начала я беседу, – мы не сумели найти никакой информации об Афанасьевой. Нам неизвестно ни место вашего рождения, ни то, где Ирина училась, даже возраст не указан. Имеется лишь краткая информация: имя, отчество, фамилия, прописка. Все! Мы занимались поисками Надежды Федоровны Зубаревой. И нашли женщину, она прописана в заброшенной деревне Московской области, работает почтальоном. А потом обнаружили вас. Встречаются полные тезки, но в нашем случае совпала еще и вся информация: год, дата рождения. Фотографии в основном документе гражданина ужасны. Лично я на снимке выгляжу лет на десять старше, взгляд безумный. У вас тоже не самый удачный снимок. Но фото Надежды из села и Нади из благотворительного центра похожи. Почему вокруг вас сплошная тайна? И как удалось прописаться в двух местах?

– Угощайтесь, все домашнее, – ласково произнесла Ирина, – сколько мне лет? Не подумайте, что издеваюсь: не знаю. На днях ходила к врачу, задала ему тот же вопрос. «Вы в отличной форме, нет лишнего веса, анализы в норме, активны, – начал объяснять терапевт, – но по некоторым признакам, которые замечает только медик, могу предположить, что ваш возраст пятьдесят пять – шестьдесят. Но, возможно, вы старше или моложе. Дата, которая в паспорте, просто цифра. Главное, как человек себя ощущает. Вы активны, с позитивным настроем, много работаете, ведете себя как молодая женщина, следовательно, таковой и являетесь». У меня точной информации о возрасте не имеется. И никаких сведений ни о родителях, ни о том, кто я такая. Звучит странно, да?

– Приходилось сталкиваться с людьми, которые потеряли память, – ответила я, – вы обращались в полицию?

– Конечно, – кивнула собеседница, – только в органы внутренних дел звонил доктор. Как все началось? Я проснулась в комнате. Ну очень странное ощущение. Смотрю вокруг, не понимаю, где я. Вроде спальня. Потом вошла женщина в халате, обрадовалась:

– Очнулись. Меня зовут Ольга Николаевна, я ваш лечащий врач, назовите, пожалуйста, имя, фамилию.

Ирина подперла подбородок кулаком.

– Сложно передать мои ощущения. Я в разуме, понимаю, что такое имя, сообразила: нахожусь в больнице. Но как меня зовут? Провал. Очень испугалась, заплакала. Ольга Николаевна меня успокоила, объяснила: «Случается временная потеря памяти. Давайте попытаемся что-то о вас выяснить». Начала вопросы задавать. Интересуется: какой год на дворе, месяц, лето или зима, отвечаю сразу. Когда же спрашивает: где живу, есть ли семья, кем работаю – чернота. Читаю прекрасно, считаю нормально. Столица России? Москва. Пишу без ошибок. Кто такой Пушкин? Поэт. Чайковский – композитор, Репин – художник. Танцую как слон, на пианино не играю. Но замечательно рисую и отлично шью, люблю готовить, держу в уме массу рецептов. Помню, что детей не рожала, и в этом гинеколог тоже стопроцентно уверен. Насчет возраста нет у докторов единого мнения. Может, в тот год тридцать. Но, вероятно, меньше. Хронических заболеваний нет. Какие-то особые приметы: шрамы, родинки и т. д. отсутствуют. Со мной работал психолог, потерпел фиаско.

Ирина улыбнулась.

– Вы же понимаете, что в больнице бесконечно жить нельзя. Да и здорова я физически, сохранна умственно, только полная амнезия по части личной информации. Ну не могу ничего о себе, родителях сообщить. Как очутилась в клинике?

Собеседница развела руками:

– Очередной вопрос без ответа. Меня нашли поздно вечером в супермаркете. Магазин закрывался в полночь. Охрана стала проверять, не бродит ли кто между рядами с товаром, и нашла меня. Я стояла у окна, на вопросы не отвечала, смотрела в одну точку. Не пьяная, не бомжиха, аккуратная женщина, скромно, но чисто одетая. Вызвали «Скорую». Вот и вся история. Через некоторое время выписали из клиники, отправили в психоневрологический интернат. Там оказалась очень хорошая заведующая, Инесса Олеговна Войкова, она решила во что бы то ни стало выяснить: кто я такая? И почему вдруг со мной такое произошло. Документов у меня никаких, личность не выяснена, персонал называет Таней. Сейчас уж не припомню, сколько времени пролетело с момента, когда в ПНИ попала. Вызывает меня к себе в кабинет директриса и говорит:

– Чертовы бюрократы! Слушай внимательно. Никак не могут решить вопрос с твоим паспортом. Никто о пропаже родственницы или подруги не заявлял. Возможно, ты одинокая, ни родителей, ни детей. Где живешь? Кем работаешь? Нет ответа и на эти вопросы. Ты словно из воздуха появилась! Но в моем ПНИ нормальной женщине делать нечего. У тебя сохранен разум, можешь жить одна, обслуживать себя, работать. Ну не помнишь ничего о себе. И что? Помогу с жильем, пристрою на службу. Можно, конечно, обратиться в полицию, написать заявление об установлении личности. Но! Дело долгое, и на тех, кто потерял память, могут записать нераскрытые преступления, посадят. Не стоит в отделение идти. Имеется иной вариант. Ночью у нас умерла Надежда Федоровна Зубарева. Она одинокая, семьи нет, родители скончались. Имеется сестра, когда Надя к нам поступила, я ей позвонила, попросила забрать женщину, та ответила: «Не желаю иметь дело с наркоманкой и пьяницей. Нет у меня сестры». И трубку швырнула. Надежда в интернате несколько месяцев прожила, совсем плохая была, по возрасту вы совпадаете. И если на фото в ее паспорте глянуть, внешне похожи. Я ее похороню, как потерявшую память женщину, которую из больницы доставили. А тебе дам ее паспорт. Живи с ним спокойно.

Рассказчица покачала головой.

– Мне идея обманывать полицию не понравилась. Но сидеть невесть сколько времени в ПНИ очень неприятно, поэтому согласилась. А куда мне идти? Где жить? Инесса Олеговна ухитрилась меня оформить в своем интернате сотрудником. И! Бац! Прилетает бумага: на мое новое имя взят кредит, сумма большая. Займ не выплачивают, накопился долг. Наверное, Надежду искали, но она, по словам Инессы, в ПНИ прямо бомжихой приехала. У нее только паспорт при себе имелся, в нем печать о прописке в какой-то деревне. О работе тоже ничего. Ну как финансовому учреждению чудо-юдо отыскать? Но я же официально оформилась на службу. Вот влипла! Испугалась, что придется чужие долги отдавать. Инесса Олеговна приказала не рыдать.

Собеседница улыбнулась.

– Похоже, заведующая знает всю Россию. Телефонная книжка у нее толще меня!

Я тихо засмеялась.

– Значит, записей там мало, вы очень стройная.

– Сушеная рыбка, – закивала Ирина, – Инесса мне добыла новый паспорт. На имя Ирины Григорьевны Афанасьевой. С ним теперь и живу. Из села, уж не помню его название, не выписывалась. Надежда Зубарева, наверное, до сих пор там на учете. Я же Афанасьева.

– Так ничего о себе и не вспомнили? – уточнила я.

– Нет, – ответила собеседница, – Инесса Олеговна умерла, новое начальство интерната меня решило уволить. И куда идти? Жилья нет, денег еле-еле на еду хватает. Спасибо, свет не без добрых людей, устроили меня в благотворительный фонд. Его содержит очень богатая православная пара. Здесь имеется жилой корпус, в нем квартиры, в них селят женщин, попавших в сложные обстоятельства. На территории храм, школа, детский сад, мастерские. Это если вкратце. Я получила однушку, работаю комендантом корпуса, слежу за порядком и еще много чего делаю. Вот такая история.

– Так и не удалось выяснить, кто вы? – повторила я вопрос.

Ирина развела руками:

– Нет.

– А что произошло с женщиной, имя которой вы получили? – не отставала я. – С той, которая умерла?

Собеседница протяжно вздохнула и развела руками.

– Войкова, вероятно, знала Зубареву, – не отставала я.

– Навряд ли, – ответила после небольшой паузы Ирина. – Ладно, – тихо произнесла Ирина, – Инессы в живых нет, можно правду сообщить. Надежда Зубарева досталась Войковой по наследству от мужчины, который ранее там директорствовал. Он очень денежки любил, без нужных документов не имел права никого в интернате поселить. Но за хорошую сумму, пожалуйста.

Ирина улыбнулась.

– Заведующая очень хотела мне помочь. Она понимала: смерть Зубаревой уникальный вариант, я получу чужой паспорт и свободна. Типа амнезия у Надежды вдруг прошла. Болезнь эта странная, точно неизвестно, что ее вызывает, непонятно, почему у некоторых вдруг память оживает. Но Инесса боялась, вдруг я откажусь жить по документам очень плохой женщины, поэтому сначала никаких подробностей о Зубаревой не сообщила, кратко доложила: о ней ничего не известно. Но потом, когда покойную похоронили, а меня сделали сотрудницей ПНИ, Войкова выложила всю правду, ей полную информацию подопечных доложила кастелянша, та в интернате много лет служила, ввела новую заведующую в курс дела. Надежда из родителей всю кровь выпила. Она так себя безобразно вела, что старшие члены семьи заперли ее в комнате, не разрешали выходить. Наркоманка она и заодно пьяница, говорят, два этих «хобби» не сочетаются, но в Зубаревой они прекрасно уживались. Отец подумал: если дочурка просидит в четырех стенах месяц, то отвыкнет и от шприца, и от бутылки. Но такую красотку без присмотра не оставить. Кто-то должен за оторвой приглядывать. Тридцать дней семья выдержала, по очереди они стерегли девушку, потом выпустили негодницу. Та вмиг ухитрилась тайком из дома удрать, вернулась спустя три дня. Ее опять заперли. Но прежде «арестованная» сидела тихо, а во второй раз принялась кричать, бить по батарее. Соседи начали звонить, требовали прекратить шум. Ну и отвезли буянку в интернат, пристроили туда за деньги, потом место директора заняла Инесса. При ней Надежда несколько раз удирала, ее находили. Инесса Олеговна называла Зубареву «Мое личное несчастье». В последний раз баба, уже не молодая совсем, убежала за несколько месяцев до моего появления. Где-то шлялась, сама вернулась в ПНИ в очень плохом физическом состоянии. Фактически она умирала, приползла просить помощи. Надежда так и раньше поступала, смоется, отсутствует какое-то время и назад в интернат. В один из своих очередных побегов она ухитрилась оформить кредит. Как ей его выдали? Так он микрозайм!

– У Зубаревой есть младшая сестра, – сообщила я, – она вдова очень богатого человека.

Надежда отреагировала спокойно:

– О родственниках ничего не знаю. Встречаться с ними желания не испытываю. Я же не Надежда, просто короткое время жила по ее документам. Незаконно присвоила себе имя-фамилию жены денежного мешка. Простите, скоро ужин, следует проверить, все ли в порядке в столовой.

Я встала.

– Извините, что отняла у вас много времени.

– Хотела помочь, да не получилось, – тихо заметила женщина, – а вам очень настоящая Надежда нужна?

Я кивнула.

– Перед сном пороюсь в архиве Инессы Олеговны, – пообещала собеседница, – может, там что нужно найдется.