15

Переживайте, когда я завяжу кроссовки

Внезапный звонок в дверь показался нам громче обычного: мы с матерью и Мануэлой от неожиданности подпрыгнули на стульях. К нам, очевидно, кто-то приехал, но, как ни странно, охранники по внутренней связи ничего не сообщили.

Я подбежал к металлической двери и убедился, что она закрыта на все замки.

– Кто там? – спросил я по интеркому, пытаясь хотя бы немного изменить голос.

– Это я-я-я, – ответил женский голос, звучавший откровенно фальшиво, но при этом все равно знакомо.

Оказалось, это был Попай, который приехал проводить нас в убежище отца. Мы ничего не слышали о нем с момента его побега из Ла-Катедраль. Мы упаковали чемоданы на несколько дней и, как обычно, взяли с собой домашнюю еду и десерты, которые мать в такого рода обстоятельствах готовила за считаные минуты.

– Это твоему отцу, – ответила она, когда я попытался напомнить, что мы торопимся и что вся эта еда не поместится в маленький «Рено 4», на котором приехал Попай.

Наконец мы отправились – мать на переднем сиденье, мы с Мануэлой на заднем, зажатые между чемоданами с вещами и контейнерами с едой, которые дребезжали каждый раз, когда машину подкидывало на ухабе – того и гляди разобьются.

Мы в очередной раз пустились в бега, и никто из нас еще не догадывался, что к нормальной жизни мы уже не вернемся. Сбежав из Ла-Катедраль, отец разрушил самый надежный способ восстановить свою жизнь, не говоря уже о наших, да и о прекращении его террористической кампании против страны речи тоже больше не шло.

Пока мы ехали к дому Альваро, где я тщетно прождал отца в ночь его побега, я спросил Попая, почему они связались с нами только через четыре дня, на что тот ответил, что Пабло решил дождаться, когда дядя Роберто найдет достаточно безопасное укрытие.

Изрядно попетляв по проселкам, чтобы избавиться от любого возможного преследования, мы добрались до нашего нового убежища. Едва завидев нас, отец выбежал навстречу и обнял Мануэлу, а меня приветствовал поцелуем в щеку. С трудом отпустив нас, он крепко обнял мать, и она тут же расплакалась. Попай, как всегда, попытался немного разрядить обстановку:

– Не волнуйтесь, сеньора, дон Опасность обещает, что с этой секунды никогда больше не станет причиной ваших слез!

Уплетая пищу, которую мы с таким трудом доставили, Пабло поведал нам о своем побеге и, как самый настоящий сексист, весьма раздраженно отозвался о версии событий, которую через СМИ распространяли военные: якобы отец сбежал, переодевшись женщиной! Затем он попросил Попая позвонить на радио RCN, рассчитывая через директора станции, Хуана Госсейна, связаться с правительством.

Было одиннадцать ночи, но уже через несколько минут Пабло болтал по телефону с Госсейном, которого случайно застал во время встречи с коллегами Марией Исабель Руэда, директором телевизионной программы новостей QAP, и Энрике Сантосом Кальдероном, соредактором газеты El Tiempo. Опираясь локтями на бильярдный стол, отец поздоровался и объявил, что желает уточнить информацию, предоставленную армией касательно его побега из Ла-Катедраль. В частности, он имеет в виду слова офицеров Четвертой бригады о том, что он бежал из тюрьмы переодетым женщиной.

Выслушав его, все три журналиста начали задавать отцу вопросы, пытаясь выяснить, готов ли он вступить в новые переговоры с правительством и генеральным прокурором, чтобы снова сдаться. Отец ответил утвердительно, но сообщил, что у него есть несколько условий: гарантии того, что его не переведут в другую тюрьму, того, что он будет отбывать срок в пределах Антьокии, и самое важное – полное отстранение полиции от его дела от первого до последнего дня.

Журналисты спросили отца, могут ли они донести его опасения до сведения правительства, и он согласился. До 4 часов утра они несколько раз выходили на связь, но окончательного ответа от властей так и не получили, как и в последующие несколько месяцев.

Мы с отцом часто не спали допоздна и ложились уже часов в шесть утра. Он прожил так большую часть своей жизни, поскольку ранним утром полиция реже всего проводила рейды. В одну из таких ночей мы любовались видом на Медельин из дома Альваро, и я услышал, как отец сказал Попаю, что если ему и дальше придется скрываться, нас ждут трудные времена. В прошлом они несколько раз надолго уходили в подполье, но теперь все было иначе.

Отец планировал держать Попая при себе, но выражение лица мужчины ясно говорило о том, что ему не нравится идея снова оказаться взаперти. Он покраснел и быстро выпалил:

– Босс, мне очень неприятно это говорить, но я не выдержу еще одного заточения. Вы знаете, что в таких условиях я начинаю сходить с ума. Я не смогу остаться с вами.

Он смотрел в пол, избегая проницательного взгляда отца. Пабло молчал.

– Х-ха-а… не убивайте меня, босс… – продолжил бледный от страха Попай с дрожью в голосе. Его ноги дергались, будто он вот-вот бросится бежать.

– Нет-нет! Расслабься, парень, я понимаю. Сидеть в клетке тяжело. Вы уже прошли через это однажды. У меня нет выбора, так что мне-то придется сделать это снова. А ты просто потерпи еще несколько деньков, чтобы я все устроил, нашел кого-то другого для охраны, сменил укрытие и машину. И можешь уходить, никаких проблем.

– Хорошо, босс! Можете на меня рассчитывать! Спасибо! Я хочу ненадолго уехать из страны, у меня и документы сделаны, подождать, пока все уляжется, а потом вернусь и буду снова к вашим услугам, босс. Для чего бы то ни было.

Отец кивнул и, не сказав больше ни слова, отправился поговорить с матерью. Через несколько минут я его догнал.

– Эй, пап, что за чушь говорил Попай? Тебе не кажется, что это неправильно? То, что он бросил тебя вот так?

– Успокойся, сынок, все в порядке. Нам стоит хорошо с ним обращаться, чтоб он был счастлив, когда уедет отсюда. Если его не пристрелят на улице, оглянуться не успеешь, как он сам сдастся властям.

На место Попая отец выбрал Ангелочка. Пока мы скрывались в доме Альваро, «Поисковый блок» – новое полицейское подразделение, созданное совсем недавно ради задержания Пабло и его сообщников, – выполнил тысячи рейдов по всему Медельину. Конечно, они искали и работавших на отца мужчин, перебегавших от укрытия к укрытию. Шли дни, и многие из них поняли, что единственное безопасное место – это тюрьма.

И вот, как и предсказывал мой отец, началось всеобщее помешательство. Первыми сдались Попай и Отто. Затем так же поступил и дядя Роберто, заручившись, однако, согласием брата. Охота после этого, разумеется, стала только активнее, и за октябрь-ноябрь отец потерял еще двоих – Тайона и Голубя. СМИ даже начали высказывать осторожные предположения, что у Пабло никого не осталось, но они ошибались: его по-прежнему окружали десятки мужчин, готовых на все ради пачки наличных. Очень скоро в этом пришлось убедиться всем.

1 декабря 1992 года мы тихо праздновали сорок третий день рождения отца – за семейным ужином, с тортом, свечами и разговорами. Но за праздничным столом не ощущалось и следа атмосферы прошлых лет. Не было больше ни охранных групп, ни караванов машин, ни десятков вооруженных людей, даже семья на этот раз не вся была в сборе.

И, пусть убежище и было безопасным, мы все равно считали необходимым мониторить периметр. Каждые четыре часа Альваро, Ангелочек, отец и я посменно занимались этим.

3 декабря возле стадиона «Атанасио Хирардо» взорвался заминированный автомобиль, убив нескольких полицейских в патрульной машине. Отец был по-прежнему убежден, что насилие заставит правительство пойти на уступки, которых он требовал уже некоторое время; очевидно, эта уверенность руководила им, когда война набирала обороты.

В течение следующих нескольких недель в Медельине взорвалась еще дюжина машин, а «План “Пистолет”», направленный против полиции, за два месяца привел к гибели около шестидесяти агентов.

В такой атмосфере, день ото дня все более напряженной и мрачной, 7 декабря мы отметили «День маленьких свечек» – праздник в честь Непорочного зачатия. В нашей семье его праздновали всегда, сколько я себя помню. Той ночью мы вчетвером собрались на заднем дворе дома с единственными пятью свечами, что нам удалось найти. Ангелочек решил остаться в своей комнате, хотя моя мать и пригласила его присоединиться, так что место охранника занял Альваро. Мануэла в это время играла во внутреннем дворике.

Когда мы стояли вокруг небольшой статуи Богородицы под провисающими бельевыми веревками, мама начала молиться вслух. Мы с отцом, склонив головы, последовали ее примеру. Потом мы зажгли пять свечей: одну для Богородицы и четыре для каждого члена семьи.

Я заметил, что, пока мы это делали, отец молчал со странным выражением лица, словно разрываясь между верой и сомнениями. Его молчание не было чем-то необычным, сколько я его помнил, – он всегда боролся со своими религиозными убеждениями. Я лишь однажды спросил его, верит ли он в Бога.

– Бог – это что-то очень личное, для каждого свое, – очень быстро ответил он.

Бабушка Эрмильда как-то рассказала мне, что, когда отец был маленьким, он заползал под одеяло, чтобы помолиться, потому что ему не нравилось, когда на него в это время смотрят. Тогда я осознал, что каждый раз, когда я стягивал с него одеяло, чтобы разбудить, и заставал его с открытыми глазами и скрещенными на груди руками, он молился.

Из-за нашей изоляции и слухов о том, что на семью матери могут напасть, отец предложил нам на время расстаться. Неохотно согласившись, мы с матерью и Мануэлой вернулись в здание «Альтос», отец же отправился в новое убежище, не сообщив нам, где оно.

– Скажи своим братьям и сестрам сменить адрес или уехать из страны. Тут для них с каждым днем будет все опаснее и опаснее, – наставлял Пабло, прощаясь с матерью.

И он снова оказался прав. Ночью 18 декабря, когда мы с семьей Энао праздновали канун Адвента в общем холле здания «Альтос», внезапно появился один из телохранителей и сообщил, что прибыли агенты «Поискового блока». Я попытался уйти за дом, откуда тропинка вела к соседнему гаражу, помня, что в этом гараже всегда стоит наготове машина. Но едва начав эту попытку бежать, я буквально лбом уперся в несколько винтовок.

Празднование прекратилось. Часть мужчин, женщин и детей – всего около тридцати человек – отвели в сторону и разделили на группы. После тщательного обыска нас попросили предъявить документы, и я решил представиться.

– Меня зовут Хуан Пабло Эскобар Энао. Мне пятнадцать лет, мой отец – Пабло Эскобар. Я живу в этом доме, и мои документы сейчас наверху, в моей комнате.

Агент мгновенно вызвал своего командира, полковника полиции. Полковник же отвел меня в сторону, махнул двум своим людям и сказал:

– Если он двинется или даже моргнет – стреляйте.

Затем, связавшись по рации со школой Карлоса Ольгуина, центром операции «Поискового блока», он объявил, что меня заберут для допроса.

К счастью, среди наших гостей были жена и один из сыновей Альваро Вильегаса Морено, бывшего губернатора Антьокии, который также жил в этом здании. Узнав о происходящем, он спустился вниз в пижаме и тапочках, чтобы поговорить с полковником и убедиться, что рейд проводится в соответствии с законом. К моменту, когда он пришел, более сотни элегантных гостей уже два часа стояли под бдительными взглядами агентов «Поискового блока», не смея лишний раз двинуться.

Присутствие политика успокоило взрослых, возмущавшихся обращением с детьми и требовавших, чтобы им хотя бы разрешили поесть. Полиция согласилась, но мужчинам не позволили ничего. Я оказался с мужчинами, хоть мне и было всего пятнадцать.

– Скоро заявятся друзьяшки, с которыми ты тусовался пару дней назад, – сказал офицер.

Я не ответил, поскольку понятия не имел, о чем он говорил.

– За мной! – крикнул он.

– Куда вы меня ведете, полковник?

– Никаких вопросов. Марш за мной, или я потащу тебя. Давай, шагай.

Один из офицеров, державших меня на прицеле, ткнул мне оружием в живот, как бы намекая на то, чтобы я начал двигаться. Я никогда не забуду, с каким страданием на меня смотрели мать и ее родственники, задаваясь вопросом, что за судьба меня ждет.

Когда мы вышли в фойе, шедший впереди полковник приказал мне остановиться. Помещение вдруг заполнили люди в капюшонах, и все как один нацелили на меня винтовки. Я был уверен, что меня собирались расстрелять.

– Два шага вперед. Повернись направо. Теперь налево. Теперь повернись спиной. Назови свое полное имя. Говори! – приказала одна из фигур в капюшоне – невысокий мужчина с хриплым голосом.

Потом меня оттолкнули в сторону, и тот же человек задал тот же вопрос каждому мужчине, присутствовавшему на вечеринке. Из женщин такому обращению подвергли только мою мать и Мануэлу.

Через несколько минут полковник приказал отвезти меня в школу «Карлос Ольгуин». Я спросил, за что меня арестовывают, если ничего противозаконного не нашли. Все, что он ответил, – что «Поисковый блок» устроит «вечериночку» с «сынком Пабло».

Когда в три часа ночи меня вывели к машине, к дому наконец прибыл представитель прокуратуры. Он сказал офицерам, что они не могли арестовать несовершеннолетнего, и потребовал снять с меня наручники. Я понимал, насколько мне повезло, что он появился. После долгого спора между прокурором и руководителем полицейской операции агенты «Поискового блока» покинули здание. Было семь утра 19 декабря. Полиция уехала, но мы с матерью и Мануэлой все еще были в ужасе. Мы действительно стали главной мишенью врагов отца.

Три дня спустя, 21 декабря, нас навестил один из отцовских телохранителей и поделился ошеломляющей новостью: Пабло лично участвовал в нескольких операциях. Он ставил себе две цели: продемонстрировать всем, что он не сломлен, и вдохновить людей, которые все еще оставались частью его военной машины.

По словам телохранителя, отец возглавив группу из пятидесяти человек, установил два блокпоста на шоссе Виа-Лас-Пальмас с целью привлечь внимание «Поискового блока», а когда это произойдет, взорвать полицейские грузовики при помощи припаркованных с обеих сторон дороги машин с динамитом. А все то время, пока Пабло и его людям пришлось ждать, они, надев нарукавные повязки Административного департамента безопасности, останавливали автомобили, ехавшие из аэропорта Хосе Мария Кордоба, и, изучив документы, пропускали их дальше.

На рассвете 20 декабря отец возглавил вооруженную группу, взорвавшую дом в районе Лас-Акасиас, из которого капитан Фернандо Посада Ойос, глава полицейской разведки Медельина, проводил операции против картеля. Несколько машин окружили здание, и один из людей отца заложил мощный заряд под стеной спальни офицера. После взрыва они отыскали мужчину среди завалов и добили его.

23 декабря отец послал за нами, чтобы вместе отпраздновать Рождество и Новый год. Мы встретились в поместье в Белене, на окраине Медельина, и остановились в доме дворецкого. Отец заказал фейерверки, мы с Мануэлой выпустили шарики, а мать приготовила пудинг и пончики на импровизированном очаге. Два дня мы провели семьей, в компании одного лишь Ангелочка.

Мы часами сидели на балконе деревенского дома, примостившегося на краю оврага. Заметив, что земля под нами перекопана, я спросил отца, что там спрятано. На его губах заиграла озорная улыбка, но ответа не последовало. Позже, однако, я услышал, как он попросил Ангелочка перенести взрывчатку в более безопасное место.

Начало 1993 года, последнего в жизни отца, выдалось лихорадочным, напряженным и крайне жестоким. Отпраздновав Новый год с отцом, мы отправились в прекрасную усадьбу близ городка Сан-Херонимо в двух часах пути от Медельина на запад. Ее мать подарила мне, полностью заново отделав дом, и нам было особенно обидно говорить отцу, что ему не стоит к нам туда приезжать, потому что там небезопасно.

Именно в то время, когда мы были в поместье, мы увидели в теленовостях, что отец привел в исполнение один из своих ключевых планов: заставить правительство смотреть на него как на политического преступника. Эту возможность он обдумывал больше десяти лет – с тех пор, как в 1981 году установил тесные отношения с М-19. Итак, отец отправил генеральному прокурору де Грейффу сообщение, в котором заявил о создании вооруженной группировки «Мятежная Антьокия» и осудил насилие, убийства и пытки, совершаемые «Поисковым блоком». К этому заявлению он добавил, что, учитывая обыски и аресты в офисах его адвокатов, у него «не оставалось иного выбора, кроме как бросить судебную тяжбу и начать организованную вооруженную борьбу».

Его новое дело, разумеется, стало горячей темой в СМИ, и буквально на следующий же день к нам без предупреждения приехали тетя Лус Марина и Марта Лихия – старый друг семьи и жена печально известного медельинского наркобарона.

Безутешная Лус рассказала нам, что около полудня, когда она болтала с Мартой в своем магазине в Эль-Виверо, заявился до зубов вооруженный Карлос Кастаньо в сопровождении двадцати человек на нескольких грузовиках. Кастаньо, который к тому времени уже покинул Медельинский картель и возглавил собственную военную группировку, намеревался увезти тетю, но его остановило присутствие сеньоры Лихии, так что он только поздоровался и уехал восвояси.

По словам Лус, еще не отошедшей от шока, выскочив на крыльцо, они увидели колонну дыма, поднимающегося откуда-то неподалеку, и, испугавшись, бросились к нам в Сан-Херонимо. Позже тетя узнала, что дым шел от ее собственного дома в Эль-Диаманте. В один день она и двое ее маленьких детей остались абсолютно ни с чем.

Позже мы узнали, что перед тем, как поджечь здание, люди Кастаньо забрали оттуда одно из самых ценных произведений искусства из коллекции моей матери, которое перевезли в дом Лус после взрыва под окнами «Монако»: картину «Рок-н-ролл» гениального Сальвадора Дали, небольшую, но очень и очень дорогостоящую. Именно ее Кастаньо предлагал вернуть матери во время переговоров о мире.

В руинах дома тети Лус Марины еще можно было разглядеть обломки и очертания множества произведений искусства, которые не удалось спасти от огня: бесценную картину Клаудио Браво и скульптуры таких мастеров, как Игорь Миторай, Фернандо Ботеро и Эдгар Негре.

– Да что там, я даже трусов не смогла спасти, – простонала тетя, когда я безуспешно попытался успокоить ее.

– Будьте начеку, этот человек способен на все, – прежде чем попрощаться и отправиться обратно в Медельин предупредила нас Марта Лихия, имея в виду Карлоса Кастаньо.

В тот день враги отца впервые посягнули на его семью. Будущее стало еще мрачнее. Однако родственники не были единственной мишенью. «Армия безумцев» Пабло также получила серьезный удар: погибли Хуан Карлос Оспина, Затычка и Виктор Гранада.

ВОЙНА РАЗГОРЕЛАСЬ. ОТВЕТОМ НА ЭТИ НАПАДЕНИЯ СТАЛИ БОМБЫ В ТРЕХ РАЙОНАХ БОГОТЫ. В СВОЮ ОЧЕРЕДЬ ЭТИ УЖАСАЮЩИЕ ВЗРЫВЫ УСКОРИЛИ ВЫХОД НА СЦЕНУ ГРУППЫ, В ИТОГЕ ОКАЗАВШЕЙСЯ ДЛЯ ОТЦА СМЕРТЕЛЬНОЙ: ЛОС-ПЕПЕС.

В качестве дебюта группировка совершила двойные атаки, демонстрирующие прежде всего то, что семья Пабло Эскобара у них на прицеле. 31 января они взорвали загородный дом бабушки Эрмильды в Эль-Пеньоле и два автомобиля у входа в здания «Абедулес» и «Альтос», в которых жили довольно многие из семей Эскобар Гавирия и Эскобар Энао.

Нападения снова заставили нас бежать, а отца – искать нам новое укрытие. Ангелочек отвез нас в квартиру на Авенида-Ла-Плайя в нескольких кварталах от Авенида-Ориенталь в центре Медельина. Там нас ждал отец, и впервые он сам настоял на необходимости покинуть страну из-за надвигавшейся на семью лавины насилия. Он предложил мне поехать в Штаты вместе с Мануэлой, женой дяди Фернандо Мартой и их двумя детьми. Ах да, и еще со Снежком и Пушком – щенками французского пуделя, которых сестра потребовала взять в путешествие. Под конец разговора отец заметил, что, если я хочу, я могу отправиться со своей девушкой, но, конечно, сначала следовало поговорить об этом с ней и ее семьей.

– Завтра вечером привези Андреа, мы все обсудим. Только убедись, что за тобой никто не следит, – сказал он.

В сопровождении Ангелочка я без предупреждения помчался к ее дому. Впервые я появился там в сопровождении лишь одного телохранителя и на машине, которую Андреа никогда не видела. Но она не удивилась ни тому, что мой отец захотел поговорить с ней, ни тому, что по дороге к убежищу я попросил ее не открывать глаза, пока я не скажу, что мы приехали.

– Что ты сделала с моей семьей? – вместо приветствия заявил отец Андреа, которая без особого успеха пыталась скрыть свой страх перед его зловещим голосом. – Никто из моих двоих детей не хочет ехать в Америку без тебя!

Все-таки он постарался хотя бы немного снять напряжение.

Времени на споры и долгие раздумья не было, и в ту же ночь я вместе с матерью отправился поговорить с Тринидад, матерью Андреа. После двадцатиминутного разговора будущая свекровь уже не возражала против нашей поездки, хотя и сказала дочери несколько пророческих слов:

– Милая, готовься страдать.

Днем 18 февраля у нас все было готово к поездке в Майами, назначенной на десять утра следующего дня. Отец советовал нам быть в аэропорту заранее, часов за пять, но два вопроса оставались нерешенными: если мы приедем в аэропорт так рано, то где мы укроемся, чтобы нас никто не увидел? И второй: как нам добраться до аэропорта, чтобы нас не выследили?

С первой проблемой справиться было относительно просто: решили отправить одного из людей отца на незасвеченной «Мазде», чтобы он ждал на стоянке аэропорта, пока не начнется регистрация на рейс. Это решало и другой, менее сложный, но все же важный вопрос: багаж. Нам удалось уговорить одного знакомого Пабло в аэропорту, чтобы он забрал наши чемоданы из машины и присмотрел за ними, пока мы их не заберем.

Вторая проблема была сложнее. Приходилось учитывать, что Лос-Пепес отследят нас и попытаются что-нибудь предпринять по дороге, даже если нас будет сопровождать целая армия телохранителей. Поэтому было решено, что мы с Андреа поймаем на улице такси, доедем до заднего крыльца отеля «Нутибара» в центре Медельина, а там сядем в шаттл, который раз в час направляется в аэропорт по шоссе Медельин-Богота. Мануэла, Марта и обе наши двоюродные сестры поедут чуть позже, другой дорогой, в сопровождении двух телохранителей.

Так мы и поступили. На борт шаттла поднялось не так много постояльцев, но все равно всю дорогу я дико нервничал: парень вел машину, как ненормальный, не заботясь ни о своей жизни, ни о жизни беспомощных пассажиров, а из страха привлечь к себе внимание я ничего не мог сказать. За шаттлом на благоразумном расстоянии следовали Нос и Японец. Еще дома я на всякий случай передал Японцу список имен и телефонов региональной прокуратуры, местных и национальных СМИ, а также личные телефонные номера ряда видных журналистов. Он все время должен был следить за мной, за каждым мельчайшим движением, и если бы что-то вдруг вышло из-под контроля, позвонил бы им. Это был наш план Б.

Как и планировалось, мы приехали довольно рано и укрылись в припаркованной на стоянке машине отца. Не в силах уснуть, мы с Андреа были рады хотя бы возможности прикрыть глаза ненадолго. Прошло почти три часа, объявили регистрацию, пришло время идти в аэропорт. Мы протерли глаза, вышли из машины, и я тут же почувствовал себя не в безопасности.

– Все пропало! – прошептал я несколько раз.

Андреа посмотрела на меня растерянно, не понимая моей паники. Для нее, не привыкшей жить в страхе, это было всего лишь еще одним утром в аэропорту Рионегро. Но я видел людей, которые явно не ждали ни своего рейса, ни прилетающих родственников, да и одеты были несообразно месту. Видел людей, двигавшихся не как гражданские. Практически под знаком «Парковка запрещена», рядом с двумя полицейскими, я заметил белый «Шевроле» с номером, который отец упоминал в связи с Лос-Пепес.

– Давай поскорее зайдем в аэропорт. Мне не нравятся люди вокруг. После паспортного контроля мы будем в большей безопасности. Давай поторопимся, – сказал я Андреа.

Едва не затоптав стоявших в очереди людей, игнорируя их возмущенные возгласы, мы вошли в ближайшую будку паспортного контроля. Агент Административного департамента безопасности просмотрел каждую страницу моего паспорта, внимательно изучил мою подпись и отпечаток пальца, несколько раз взглянул на туристическую визу в США и, поскольку я был еще несовершеннолетним, на разрешение на выезд из страны, подписанное и заверенное несколькими днями ранее отцом, который, чтобы не покидать укрытия, зарегистрировал подпись у нотариуса по гражданским делам.

Сотрудник пограничной службы посмотрел на меня с презрением. Он явно пытался найти причину, которая не позволила бы мне пройти, но так и не смог. У него не оставалось другого выбора, кроме как стиснуть зубы и поставить печати в оба паспорта.

В зале ожидания за темным стеклом я мог разглядеть мужчин в гражданской одежде с капюшонами, вооруженных винтовками и автоматами. Группами по шесть человек, будто служба безопасности, они патрулировали коридоры. Я насчитал больше двадцати человек. Пассажиры, сотрудники авиакомпаний, ресторанов и даже уборщики беспокойно переглядывались. Никто не знал, что это за люди и почему они здесь. Они не смогли бы предъявить удостоверения, но ни один полицейский даже не подошел к ним. В аэропорту висела гнетущая тишина.

Разобравшись с паспортным контролем, мы прошли через металлодетектор, рентген, собак, вынюхивающих наркотики, полицию и все остальное. Сестра, кузины и тетя тоже стояли в очереди. Их тоже попытались задержать, но затем, когда все наконец прошли, мне резко стало легче дышать.

Однако практически сразу появились агенты антитеррористического подразделения, а следом за ними несколько мужчин принесли наши чемоданы и начали их открывать.

– Нет-нет-нет, минуточку! Пожалуйста, подождите! Нельзя же вот так потрошить багаж моей семьи. Я с удовольствием дам вам их осмотреть, но только по одному, чтобы я мог за вами наблюдать. Я готов лично ответить за содержимое каждой сумки. Но поторопитесь, пожалуйста, самолет вот-вот взлетит!

За происходящим наблюдала немаленькая толпа, однако агенты целую вечность обыскивали чемоданы, которые уже несколько раз до этого проверили. Они совершенно очевидно добивались, чтобы мы опоздали на рейс.

Понимая, какие ужасы нас ждут, если их попытка увенчается успехом, я притворился, что у меня чешется ухо, в то же время пытаясь отыскать в толпе за тонированным стеклом Японца. Я хотел дать ему знак, что нас остановили, чтобы активировать план Б. Отыскав его наконец, я чуть-чуть изменил движение кисти, изображая телефон, и он, получив послание, тут же исчез.

Один из агентов заметил, как я подаю сигнал, и просканировал толпу, пытаясь найти в ней человека, к которому я обращался. К счастью, эта попытка не увенчалась успехом, и он сердито спросил меня:

– С кем, черт возьми, вы разговаривали?

– Ни с кем, у меня просто чесалось ухо, – довольно неубедительно соврал я.

У нас с полицией завязался спор. Я сказал им, что их действия переходят все границы, что нам нужно успеть на наш самолет, и показал им свой паспорт с печатью выезда и действующей визой. Ответственный за ситуацию офицер ответил, что они просто выполняли свои обязанности. Но их тактика проволочек сработала. Самолет улетел без нас, и никаких других рейсов в тот день не было. В тот момент я почувствовал себя в совершенном одиночестве – единственным человеком, ответственным за жизнь и безопасность трех девочек, девушки и взрослой женщины.

Через несколько минут к нам подошел начальник полиции аэропорта:

– Ну все, давайте расходитесь. Вы пропустили свой рейс, теперь вам нужно уйти.

– Мне жаль говорить вам это, но мы никуда не пойдем. Вы намеренно сделали так, чтобы мы пропустили рейс, а снаружи нас ждут Лос-Пепес. Вам же видно их отсюда? – я указал на вооруженных людей за стеклом. – Вы хотите, чтобы мы ушли, значит, вы хотите, чтобы нас всех убили? Мне ужасно жаль, но я объявляю вас ответственным за нашу безопасность и сохранение наших жизней. И вам придется ответить перед моим отцом за все, что случится с нами, начиная с этого момента.

Ситуация была крайне странной. Настолько, что я даже не смог удивиться, когда внезапно прибыли журналисты, хотя видеть огни и вспышки их камер сквозь темное стекло было настоящим облегчением. Появление репортеров спугнуло вооруженных людей – они тут же куда-то исчезли. Впрочем, это не значило, что они уехали.

В этом хаосе передо мной вдруг предстал спаситель: пятидесятилетний мужчина, которого я никогда раньше не видел. Его звали Дионисио и он работал в местной авиакомпании.

– Сеньор, я знаю, что вы в затруднительном положении. Если я могу чем-то помочь, можете на меня рассчитывать.

Я на мгновение задумался, а затем шепотом попросил его помочь мне проникнуть в какой-нибудь кабинет с телефоном и книгой с номерами.

– Без проблем, сейчас найду ключи. Когда я дам вам знак из того конца коридора, скажите полиции, что идете в туалет. Они знают, что вы все равно отсюда не уйдете.

Это сработало. Вскоре я оказался в кабинете, не имея ни малейшего понятия, что делать дальше. Мы тщательно спланировали, как попадем в аэропорт, но даже не задумались о плане побега.

Первое, что я сделал – это попытался отыскать в телефонном списке Aeroes – авиакомпанию, принадлежащую отцу. «Они могут прислать за нами вертолет, – думал я. – Пусть даже он попадет на фото, и его потом конфискуют… Сейчас речь идет о спасении наших жизней…» Однако их номера я не смог найти. Я уже было собирался сдаться, когда через маленькое окошко заметил вертолет компании Helicol Landing.

– Для кого прислали этот вертолет? Он мне нужен, – сказал я Дионисио.

– Нет, сеньор, никак невозможно, это для администрации. Они несколько часов его ждут, и у них уже есть план полета, – сказал он.

Тогда я нашел в телефонном справочнике номер Helicol Landing и попросил Дионисио заказать вертолет на свое имя. И – о чудо! – они согласились дать судно, как только подготовят его! Через некоторое время, когда вертолет должен был вот-вот прибыть, мы направились к выходу на площадку, но полицейские преградили нам путь. Ситуация снова могла бы затянуться, если бы вдруг не появился представитель прокуратуры, которому позвонил Японец. Полиции снова ничего не оставалось, кроме как отпустить нас.

Казалось, мы прождали на площадке целую вечность. Нам пришлось все-таки бросить багаж – он слишком много весил. И все равно, как только мы начали готовиться к посадке, снова явился полковник из «Поискового блока».

– Мы ищем твоего гребаного отца, чтобы убить его, – сказал он.

– Желаю удачи, полковник.

– В другой раз ты не уйдешь. И если я снова увижу тебя или твоего отца, я вас убью!

От ярости полковник сжимал кулаки, но так и не рискнул меня ударить: по другую сторону решеток, отделявших вертолетную площадку, несколько операторов с телекамерами хищно следили за каждым его движением.

Наконец он ушел, а Андреа, Каталина, Марсела, Марта, Мануэла, ее няня Нубия и я забрались в вертолет и направились в аэропорт Олайя Эррера. Естественно, захватив с собой Снежка и Пушка. Там нас ждал сотрудник генеральной прокуратуры. Мне пришлось оплатить ему такси, потому что денег у него не было. Буквально в те же секунды, как мы приземлились, появился репортер регионального телеканала «Телеантьокия». Я попросил их всех подождать и укрылся в местном офисе, чтобы решить, как быть дальше. Часы тикали, и было очевидно, что новая встреча с Лос-Пепес – лишь вопрос времени. Наконец я придумал план.

– Смотрите, как обстоят дела, – сказал я репортерам. – Они собирались убить нас всех в аэропорту, и нам едва удалось спастись. Я дам вам интервью, обещаю, но мне нужна ваша помощь.

– Все, что вам нужно, – ответили они.

– Мы собираемся поехать кое-куда. Следуйте за нами на своей машине, не прекращая снимать. Важно вести съемку все время – на тот случай, если с нами что-то произойдет.

Они согласились, и мы на максимальной скорости направились к зданию «Альтос». Мой план казался безумием, потому что на дом совсем недавно нападали, и даже рядом с ним становились легкой мишенью. Но чтобы спасти мою семью, я должен был привезти их в место, которое знал лучше, чем свои пять пальцев.

В подвале здания «Альтос» я дал таксисту семьсот долларов на чай за стремительную поездку из аэропорта. Затем я поговорил с репортером и дал первое в моей жизни интервью, объяснив, что произошло, и обсудив с ним, собирается ли отец когда-нибудь сдаться. Я ответил на все вопросы, на какие только мог, а затем двинулся по лестнице к открытому бассейну. Вдоль одного из его бортиков бежал небольшой ручей – там мы, как всегда делали, оставили зазор вдоль границы участка, чтобы сохранить для себя возможность уйти во двор соседнего дома, где у нас была квартира и ждал автомобиль с ключами в замке зажигания и полным бензобаком.

Моя сестра и остальные уже ждали меня там, рядом с внедорожником «Мицубиси».

Вот так мы и сбежали. Позже мне рассказали, что вскоре после того, как мы ушли, в «Альтос» нагрянули пять грузовиков, битком набитых людьми в капюшонах, и эти люди перевернули его вверх дном, разыскивая нас. Но мы в это время уже входили в квартиру «00» в здании «Сейба-дель-Кастильо», чтобы быстро переодеться в чистое и продолжить двигаться: об этом убежище Лос-Пепес тоже уже знали.

Мы спустились в подвал, сели в «Рено 4» и поехали в квартиру на Авенида-Ла-Плайя, откуда утром отбыли в аэропорт. Там нас встретила мать, рыдающая из-за сообщений о нашей сорванной поездке. Мы долго обнимались, а потом я объяснил, что в этой квартире теперь тоже было небезопасно: Снежок и Пушок попали в телерепортаж, а значит, в любую секунду соседи могли уведомить полицию о том, что здесь живет семья Пабло Эскобара. Я едва закончил говорить, как раздался звонок в дверь. Пришел Ангелочек.

– Босс послал меня за вами. Нужно убираться: это убежище небезопасно. Хуанчо, босс сказал, что нужно достать деньги из тайника. С этой квартирой покончено.

– Поможешь открыть? Нужна крестовая отвертка, – ответил я, кивая на шкаф, где был устроен тайник.

Минут пять мы безуспешно бились над ним, но винты были затянуты наглухо.

– Рамон, – таково было еще одно имя, которое мы дали Ангелочку, – придется взламывать.

– Не беспокоишься, что мы наделаем шума?

– Я больше беспокоюсь об этих деньгах и о времени, которое мы потеряем, пытаясь достать их. К тому времени, как соседи пожалуются на грохот, нас тут уже не будет, и они больше никогда нас не увидят.

Мы пинали тайник снова и снова, без особого успеха, но с большим шумом. Потом мы отыскали на кухне огромный молоток и сумели пробить стенку шкафа. С каждым ударом мы чувствовали себя еще на шаг ближе к приходу полиции.

Наконец мы запихали деньги в портфель и сбежали. В тот же день полиция устроила рейд на эту квартиру. Они буквально наступали нам на пятки.

Всю дорогу мы не открывали глаз, а Ангелочек навернул несколько лишних кругов и поворотов на пути к ближайшему укрытию. Я думаю, этот дом находился рядом с театром Пабло Тобона Урибе, но, разумеется, не могу быть в этом уверен. Как только он закрыл дверь гаража, а мы открыли глаза, перед нами предстал отец. Мануэла выбралась из машины и поцеловала его в щеку, и мать заключила их обоих в объятия.

– Привет, пап, не думал, что снова увижу тебя так скоро. Ты не представляешь, из какой передряги мы выбрались. Просто чудо, что мы тут, – сказал я, обняв и поцеловав его.

– Не волнуйся, сынок, главное, что с тобой все в порядке и что ты со мной. Я кое-что видел по телевизору и слышал по радио. Ты отлично придумал с вертолетом, – он улыбнулся и похлопал меня по плечу.

Андреа и я провели ночь в комнате с односпальной кроватью, даже второго матраса не нашлось. С того дня мы всегда спали в одной кровати. Я долго молился перед сном, пытаясь успокоиться, чтобы заснуть и оставить свой страх в руках Господа.

Вечером в субботу 20 февраля, когда мы в маленьком кабинете смотрели кабельный телеканал Univisión, в новостях сообщили, что посол Моррис Басби аннулировал наши американские визы.

– Ничего, мир большой. Есть еще Европа и Азия… Австралия, наконец… она тоже могла бы стать неплохим вариантом. Оставь это мне. Я достану вам визы. Или вы можете путешествовать под фальшивыми именами, а я потом найду вас, – громко сказал отец, стараясь подбодрить нас.

Повисло молчание.

– Или есть другой вариант… Мы можем прятаться вместе. Я имею в виду, вы останетесь со мной, и мы ненадолго укроемся в джунглях. Теперь, с поддержкой партизанского отряда Армии национального освобождения, я верну прежнюю силу.

На этом разговор закончился. Мать, рыдая, закрылась в своей комнате. Она была готова отправиться в джунгли с мужем, хотя и не считала это хорошей идеей, но не хотела подвергать опасности детей.

Всю эту неделю мы с матерью и Андреа носили отцовскую одежду, потому что другой у нас не было.

– Смотрите, чтоб кто-нибудь там не спутал вас со мной! – пошутил отец, впервые увидев нас в своих вещах.

Вот так, прячась, в чужой одежде, 24 февраля я отпраздновал свое шестнадцатилетие. Не было ни фото, ни видео, ни гостей, только домашний десерт. Невозможно даже сравнивать с вечеринкой в честь моего пятнадцатилетия в здании «Альтос», на которой было более ста двадцати гостей в черных галстуках, три оркестра, фуршет, искусственный остров в бассейне и прочая роскошь.

На следующий вечер семичасовая программа принесла еще одну скверную новость: днем, никого не предупредив, Джованни Лопера по прозвищу Модель сдался антьокийской прокуратуре. Пабло был ошеломлен: он только что потерял преемника Пинины.

В течение следующих нескольких дней Лос-Пепес нанесли несколько болезненных ударов по тем, кто публично соглашался с моим отцом по юридическим или политическим вопросам. 27 февраля они разрушили поместье «Корона», принадлежавшее Диего Лондоньо Уайту. 1 марта убили его брата Луиса Гильермо. 2 марта – Эрнана Дарио Энао, управляющего Неаполитанской усадьбой и, по утверждениям властей и СМИ, родственника матери (на самом деле, конечно, никакого родства между ними не было). А 4 марта Лос-Пепес убили отцовского адвоката Рауля Сапату Вергару.

Из новостей мы также узнали, что погиб Чопо – застрелен в собственной квартире в здании Коммерческого банка Антьокии, прямо в центре Медельина, где он и Пабло встречались всего несколько дней назад. Так мы окончательно поняли, что отцу вынесли смертный приговор. Когда о смерти Чопо сообщили в новостях и показали фотографии его квартиры, Пабло уже знал, как это могло произойти.

– Его сдал Грязный Хуан. Он попался полиции и под пытками отдал им ключи от квартиры. Чопо думал, что Хуан ничего не расскажет о нем, и спал крепко – конечно, полиция взяла его с легкостью.

Чопо был бесстрашным человеком, с большим удовольствием нарушавшим закон. И одним из немногих, кто называл Пабло по имени, кто остался ему верен, не бросил его и не сдался.

– Папа, что ты собираешься делать теперь? Ты почти один, не осталось никого, кто мог бы тебя защитить, – с тревогой спросил я.

– Посмотрим, сынок, – задумчиво ответил он.

– Папа, о тебе даже некому позаботиться. По-моему, нам сейчас стоит разделиться, чтобы мужчины прятались в одном укрытии, а женщины – в другом. Как ты говорил раньше – для их же безопасности. Если вдруг за тобой придут, и с тобой будут женщины, представь себе, какая резня случится. Мы должны их защитить. Я, конечно, останусь с тобой в любом случае, – сказал я, дрожа от страха.

Отец довольно долго молча смотрел на меня и в итоге согласился.

– Да, думаю, сейчас это лучшее решение. А дальше посмотрим. От Ангелочка сейчас больше пользы в борьбе, не в четырех стенах, но делать две вещи одновременно он не может.

Впервые отец принял мое предложение. Признание того, что я нужен ему рядом, ясно показало, что мы кубарем летим вниз: ему больше не к кому было обратиться. И то, что Ангелочек теперь был единственной связью отца с внешним миром, само по себе означало огромный риск, поскольку там, снаружи, Пабло уже не мог его контролировать.

Итак, Ангелочек собрался идти на встречу, и отец дал ему три часа – в наших условиях целую вечность. Оставаться все это время в доме было безумно рискованно, но, увы, не больше, чем спалить хорошее убежище без причины. Ангелочек едва ушел, когда отец повернулся ко мне и спросил:

– Грегори, давай покатаемся, пока ждем его возвращения. Ты надолго застрянешь в душе? Думаю, где-то на час? Я не могу ждать так долго. Пропусти душ, и пойдем. Или мне лучше поехать одному?

– Десять минут, папа, я приму душ и оденусь за десять минут, и можем ехать куда угодно. Просто дай мне собраться.

– Хорошо, тогда двигай.

Через пятнадцать минут мы сели в припаркованный в гараже «Рено». Отец был одет в рубашку-поло, джинсы и темную кепку, а на его лице красовалась густая борода.

По его приказу я закрыл глаза, когда мы уезжали. Я невольно представил, что будет, если Ангелочка арестуют и заставят выдать местонахождение отца, и меня охватила тоска пополам со страхом. Я никогда не был согласен с жестокими методами отца, но даже не задумывался о том, чтобы его бросить. Однако теперь это означало расставание с остальной частью семьи.

– Папа, разве можно оставлять женщин одних? – неуверенно спросил я.

– Нам нужно почаще быть не с ними ради безопасности. Не переживай. Мы просто покатаемся, пока ждем. Я дам тебе знать, когда можно будет открыть глаза.

Я недоумевал, как мой отец мог просто поехать кататься по городу, кишащему полицейскими и контрольно-пропускными пунктами, созданными для поимки самого разыскиваемого в мире человека? И все же это был наименее рискованный вариант.

Вскоре отец разрешил мне открыть глаза, и первым, что я увидел, была автобусная станция в районе Ла-Милагроса, который я проезжал по дороге в школу. Отец вел машину спокойно, соблюдая все правила, дорожные знаки и сигналы светофоров, чтобы слиться с другими водителями. И все равно поездка с ним по пригородам на северо-востоке Медельина походила на русскую рулетку длиной в два с половиной часа, пока он не велел мне снова закрыть глаза, и мы поехали обратно.

Чтобы отвлечь меня, отец рассказывал, что видит на улице. Мы были уже недалеко от убежища, никаких странностей он не замечал, все казалось прекрасным. Он сказал, что мы еще немного попетляем по окрестностям, а потом запаркуемся.

Когда мы вернулись, Ангелочек уже был дома, и я с облегчением выдохнул.

Доральба, экономка в убежище, оказалась прекрасной швеей, мы убедились в этом, еще только глядя на одежду, которую она шила себе. Когда протерлись любимые джинсы отца марки New Man, сшитые из тонкой ткани, она предложила ему сшить такие же, чтобы у него было несколько пар про запас. Идея ему очень понравилась.

– Будет здорово, если вы поможете с джинсами. И позвольте спросить вас еще кое о чем… Не могли бы вы сшить мне несколько полицейских мундиров? – спросил он, явно продумывая свой следующий ход.

Через пару дней отец сообщил, что из-за повальных обысков в центре города было бы безопаснее уехать. Ангелочек отвез отца в новое укрытие и через два дня вернулся за нами. Два небольших домика в Белен-Агуас-Фриас, где нам предстояло провести как минимум Пасхальную неделю, получили у нас прозвище «Абурриландия», поскольку из-за того, что нас могли обнаружить, мы снова не могли ничем заняться.

Наше положение и без того было трудным, но отец осложнил его еще больше: пытаясь заставить правительство выполнить его требования, он снова задействовал тактику заминированных машин. 15 апреля взрыв на углу 93-й и 15-й улиц в Боготе убил несколько человек и повредил здания. Однако вместо того, чтобы поставить правительство на колени, это нападение лишь заставило Лос-Пепес удвоить атаки на отца и остальной картель.

Увидев в новостях фото и видео жертв и разрушений в торговой части города, я сказал отцу, что не согласен с его неизбирательным насилием, из-за которого гибнут невинные люди.

– Не забывай, что первыми жертвами стали ты, твоя мать и твоя младшая сестра, когда они подложили бомбу к зданию «Монако», – сердито ответил отец. – Не я все это придумал. Я лишь использую то же оружие, которым они пытались уничтожить самое ценное для меня – вас.

– А я против любого насилия, папа. Это только усугубляет ситуацию, мы с каждым взрывом только удаляемся от решения. Как можно поддерживать теракты, убивающие невинных детей? Серьезно, папа, насилие – не выход! Лучше было бы найти другой путь!

– А разве ты и твоя сестра не были невинными детьми, когда вам подложили бомбу? Как, по-твоему, я должен вести войну против правительства – такого же террориста, как и я, если не хуже? Как мне бороться с Лос-Пепес и их ручной полицией? Разве ты не заметил, что из всех наркоторговцев преследуют только одного – меня? По крайней мере, если я решил быть бандитом, я им и являюсь. Не то что они – днем в форме, а вечером в своих капюшонах.

– Папа, войны против власти никто не выигрывает. Мы все проиграем.

Вскоре после этого отец решил, что пора покинуть «Абурриландию», и мы отправились в другой загородный дом в Белене, просторнее и удобнее тех двух, с впечатляющим видом на Медельин. На заднем дворе даже были конюшни и небольшой ветхий свинарник. Это была самая дальняя усадьба района, и здесь же заканчивалось шоссе. Широкие веранды дома позволяли отцу часами любоваться городом, а с одной из них открывался неплохой вид на дорогу.

С соседями общался человек отца по прозвищу Красавчик, и он же кормил четырех коров, которых отец купил, чтобы придать месту «нормальный» вид. Животные стали для нас настоящим развлечением. Отец приносил парное молоко, и мы пили его еще теплым. В те краткие мгновения мы забывали о неопределенности нашего будущего и тяжелом положении, в котором оказались.

Мы, как могли, старались развлекать себя. Как-то раз мы решили отремонтировать ветхую хижину, которую отец назвал «Ямой». Пешком до нее было минут пятнадцать от главного дома, зато на машине туда никак нельзя было попасть. Ангелочек заделывал бесчисленные щели и прорехи в крыше, а я начал красить стены; скоро ко мне присоединились Мануэла с отцом. Так прошло несколько дней, и даже такой возможности скоротать время мы были рады.

Оставалось решить проблему с электричеством. Проводка в доме была такой слабой, что включить маленький телевизор мы могли, только выключив весь свет. Как-то раз телевизор отключился, потому что Андреа пошла в ванную.

– Выключи свет, мы смотрим новости! – закричали мы с отцом в унисон.

– Извините, извините, я забыла, – ответила она. – Милый, принеси мне фонарик.

В другой раз потерялся Снежок, маленький белый пудель. Мы звали и звали его, но безрезультатно. В конце концов мы обнаружили его на другой стороне улицы в компании других собак. Он прыгал по кустам и явно не собирался возвращаться, пока ему не надоест. Сестра внимательно следила за ним из окна, молясь, чтобы никто его не украл: мы не смогли бы выбежать на улицу, чтобы спасти его.

Пока мы были в бегах, родители общались с семьей и друзьями через разработанную ими систему: Ангелочек в назначенных местах забирал корреспонденцию отца, а письма матери – Андреа. Обычно эти двое вместе уезжали в Медельин и там расставались, чтобы встретиться и вернуться в установленное время, ни минутой раньше, ни минутой позже. Из-за того, что каждый из них мог быть похищен, и риска раскрыть цепочку, по которой корреспонденция попадала в руки отца, была необходима строгая пунктуальность.

25 мая 1993 года Мануэле исполнилось девять. Когда она с моей девушкой и Красавчиком каталась верхом недалеко от усадьбы, к Андреа подошли двое в униформе муниципальных работников и спросили, не жена ли она Фабио Очоа Васкеса. Та ответил отрицательно, и все трое поспешили домой, чтобы предупредить отца.

– Собирайте только самое необходимое и берите животных. Мы уезжаем. Можем отправиться через горы обратно в «Абурриландию» – она с другой стороны этой горы, я знаю туда тропинку, – сказал Пабло.

Он очень старался, чтобы его не услышала Мануэла, но она подошла ближе, и пришлось импровизировать.

– Дорогая, на твой день рождения у меня есть приключение-сюрприз. Сначала мы покатаемся на лошадях, а потом немного пройдемся и посмотрим на лесные цветы. Уверен, тебе понравится!

Красавчик и Ангелочек навьючили белую лошадь большим мешком с фруктами и овощами, а также огромным чемоданом с пачками денег, тремя пистолетами, тремя автоматами АК-47 и боеприпасами. Мать очень хотела взять с собой праздничный торт, который с большим трудом доставили в убежище, так что и его погрузили на одну из лошадей.

Через полчаса поспешных сборов мы наконец отправились в путь и вскоре потеряли из виду отца, который сказал Красавчику, что будет ждать нас дальше по дороге с Мануэлой, Снежком и Пушком. Узкая тропинка с каждой минутой становилась все более скользкой, – накрапывающий дождь перерос в настоящий ливень.

Моя мать шла в каком-то метре от лошади, сразу за ней – я, а за мной – Андреа. Внезапно мы услышали громкий скрежет подков о камни. Белая лошадь встала на дыбы, и вес багажа заставил ее опрокинуться и кубарем покатиться к нам. Андреа побежала вниз, я за ней, а за нами – мать, крича и подталкивая меня в спину. С краю тропы был небольшой выступ вдоль границы какого-то участка, обтянутой колючей проволокой. Андреа кое-как забралась туда, и, хотя она едва там умещалась, в отчаянии я подумал: «Если туда помещается один человек, то, наверное, поместятся и двое», – и прижался к ней, стараясь не дотрагиваться до колючей проволоки. Мать, должно быть, подумала так же: «Если поместились двое, то и трое уместятся». Если бы она не смогла втиснуться к нам, лошадь бы ее покалечила.

Происшествие осталось позади, и мы, взяв себя в руки, пустились в путь длиною в целый день. Минутах в десяти от дома мы догнали отца, который как ни в чем не бывало играл с Мануэлой.

– Сколько еще, папа? – устало спросил я.

– Мы почти на месте. Худшую часть, подъем в гору, мы одолели. Смотри, там внизу маленький домик. Видишь крышу и коров?

Когда мы, наконец, добрались, мы были на грани переохлаждения; нам предстояло как минимум принять душ (оказавшийся еще холоднее дождя) и сменить промокшую одежду (на чуть менее сырую, но совсем холодную). Мы пытались устроить себе хотя бы подобие нормальной жизни. Пока мать готовила поесть, мы изо всех сил пытались зажечь костер. Потом пришло время спать, и мы вошли в недостроенный дом, кишащий всевозможными жуками, – они слетелись на свет, который Красавчик не подумал выключить. Избавиться от них нам так и не удалось. Из-за ужасного холода мы с Андреа никак не могли заснуть, несмотря на объятия друг друга и два слоя одежды. В конце концов нам пришлось нагреть постель феном.

Признавая вопиющее ухудшение нашего положения, отец заявил, что продолжит работать над старой идеей объединиться с партизанами Армии национального освобождения.

– Я уже вышел с ними на контакт. Они обещали мне часть своей армии за миллион долларов. Никто не сможет поймать меня в джунглях. Я могу залечь там на время, попробовать восстановить бизнес, накопить силы и тогда уже пойду дальше с «Мятежной Антьокией». Другого выхода я не вижу. Правительство само заявило, что не собирается вести со мной переговоры. Они просто хотят меня убить.

Я молчал. Я не знал, как реагировать на эту несбыточную мечту. Отец не раз доказывал, что способен избежать любой опасности, но наша нынешняя реальность сильно отличалась.

Пребывание в этом укрытии было таким утомительным и некомфортным, что в конце концов Пабло сам предложил нам вернуться в «Яму», и мы с радостью согласились.

3 июня 1993 года была моя очередь нести вахту. Я включил радио и услышал объявление: умер мой дядя Карлос Артуро Энао.

Ужасно расстроенный, я побежал рассказать об этом отцу и обнаружил, что он обнимает плачущую перед телевизором мать. Пытаясь нанести удар Пабло, Лос-Пепес убили одного из ее братьев, человека, не причастного ни к какому насилию и зарабатывавшего на жизнь продажей швабр в Картахене. Но он сделал ошибку – отправился в Медельин навестить жену и детей в то время, когда банда контролировала аэропорт Рионегро. В ту ночь мать потеряла второго брата. Марио и Карлоса забрали жестокость и насилие, а Фернандо постепенно убивали сигареты, злоупотребление наркотиками и разбитое сердце.

Отец старался оставаться в максимальной изоляции от внешнего мира, и, вероятно, поэтому мы несколько недель не замечали никакой слежки. Пабло не рисковал подолгу оставаться на одном месте, и в течение следующих нескольких месяцев мы часто меняли убежища. Из «Ямы» мы отправились в небольшой домишко в Ла-Кристалине, очень красивом районе в Магдалена Медио, оттуда – в квартиру недалеко от штаба Четвертой бригады в Медельине, а затем – в комплекс «Сурамерикана» возле Ла-Макарены.

Теперь, когда я пытаюсь вспомнить подробности нашей жизни в то время, я не могу сказать, как долго мы пробыли в каждом из убежищ. В тот год мы не следили за календарем. Неважно, какой был день – воскресенье, понедельник или пятница, – мы не видели разницы, думая только о своей безопасности. Единственное, что мы знали точно, – перебираться из одного места в другое лучше всего под дождем.

– Полиция не любит мокнуть. Так что дождь – идеальное время для переезда. Когда идет дождь, никого на блокпостах нет, – сказал отец.

Да, наше отношение к дождю отличалось от общепринятого. Для нас он был неким защитным покровом, позволявшим передвигаться по городу незаметно. Нередко дождь становился сигналом к тому, что пора переехать.

Итак, мы прибыли в комплекс «Сурамерикана» под обложным ливнем, вошли в него через подвал и поднялись в трехкомнатную квартиру на десятом этаже. В кладовке этой же квартиры устроился Ангелочек. Из окон квартиры открывался прекрасный вид на город. Люди, которые нас там встретили – молодая пара, потерявшая работу, с грудным ребенком и без жилья, – уже какое-то время заботились об укрытии, но их будущее выглядело крайне неопределенным.

– Я обещал им эту квартиру и машину, когда они станут нам не нужны, – пояснил отец. – Даже уже записал на их имя. Жизнь в подполье, конечно, сложная штука, но теперь у них хотя бы есть деньги.

Лучшим местом в квартире был небольшой балкон, с которого было хорошо видно город и передвижения «Поискового блока» и военных конвоев. Мы проводили там довольно много времени.

Однажды ночью отец, сидя на балконе, закурил косяк с марихуаной. На лице матери появилось неодобрительное выражение, и она заперлась в комнате, где крепко спала Мануэла. Андреа молча наблюдала за этой сценой из гостиной, листая какие-то журналы. Я же сидел между отцом и дымящим такой же папиросой Ангелочком. Тогда я впервые увидел Пабло курящим, но не удивился: он никогда не лгал мне о своем пороке, да и я не осуждал его.

Как-то раз отец признался, что в Неаполитанской усадьбе он уходил из дома именно тогда, когда он собирался покурить марихуану. Теперь же он прочел мне настоящую лекцию о видах и различиях наркотиков, опасностях и рисках употребления, их эффектах и степени привыкания, и в завершение сказал, что если я когда-нибудь захочу попробовать, то лучше сделать это не с друзьями, а с ним.

Мы не могли ходить в школу, но в большинстве убежищ учителей Мануэле заменяли Андреа и мать. По маминому распоряжению нам присылали задания из школы, так что у сестры всегда были уроки по расписанию, будь то в городе или в джунглях. Помимо прочего, это помогало занять время. При длительном заточении скука настигает намного раньше, если не знать, чем занять разум и тело. Чтобы не сорвать последний год старшей школы, я тоже получал ксерокопии домашних заданий от самых прилежных учеников, хотя и не слишком охотно выполнял их – мне было трудно сосредоточиться.

В атмосферу нашей повседневной жизни, и без того не самую благостную, вскоре добавил тяжести знаменитый астролог Маурисио Пуэрта, опубликовав предсказание, что отец умрет в этом году.

– Возможно, – провозгласил он, – что во время этого планетарного транзита Эскобару предстоит свидание со смертью.

– Тата, попробуй найти этого парня, выяснить, кто он такой и что он скажет тебе, – предложил отец, что несказанно нас удивило, поскольку он всегда скептически относился к предсказаниям и всему подобному.

Матери удалось связаться с Пуэртой и отправить ему наши имена, даты и время рождения. Через некоторое время мы получили кассеты с записью его предсказаний, но лично встретились с ним в Боготе лишь после смерти отца. Слова астролога позже повергли нас в шок – они действительно сбылись. Так, например, он утверждал, что мы в течение многих лет будем жить в городе на берегу одной из крупнейших рек в мире – впрочем, не уточнив, какой именно. А затем мы поселились в Буэнос-Айресе, городе, омываемом водами Рио-де-ла-Плата. Должен сказать, что и другие его предсказания о нашей жизни до сего дня оказывались верны.

Тем не менее, как всегда, нам пришло время снова переезжать. Мы дождались наступления темноты и с закрытыми глазами поехали в старый дом почти на окраине города, получивший у нас название «Милашка» в честь семилетнего мальчика, который жил там со своими родителями – смотрителями убежища. В этом доме даже имелся небольшой внутренний дворик рядом со столовой и гостиной, откуда через защищавшую от посторонних решетку открывался вид на небо. Там мы отметили День отца, и каждый из нас написал Пабло открытку, – такова была наша традиция.

Через несколько дней отец согласился отпустить мать, сестру и Андреа провести день-другой в доме учительницы Альбы Лии Лондоньо, чтобы Мануэла сменила обстановку, посмотрела на новых людей и в целом немного развеялась. Я же решил остаться с Пабло.

Около пяти часов вечера смотрители собрались за продуктами и увидели, что полиция ставит блокпост на улице прямо перед домом. Пабло удостоверился в происходящем через щель в оконной раме и сурово проинструктировал главу семьи:

– Нам придется отложить поход по магазинам, пока эти люди не уйдут. Затаимся здесь в тишине. Не включайте свет, телевизор, радио, вообще ничего не включайте. Милашке тоже нельзя шуметь, если он захочет поиграть – пусть идет на кухню. Не шумите, пока я не скажу, что уже можно. Вроде бы они не ищут меня, но я не хочу, чтобы это вышло у них даже случайно.

Ситуация была по-настоящему напряженной. Отец сказал, что нужно создать впечатление, будто дом пуст, чтобы полиция проигнорировала его. Он провел немало времени у глазка входной двери и время от времени просил меня посмотреть, что там делает полицейский, стоявший всего в десяти сантиметрах от нас. Силуэт офицера был прекрасно виден – с винтовкой в руках, направленной в небо, и в шляпе с загнутыми вверх полями.

Шли дни, а блокпост все был на месте. Одни полицейские сменялись другими. У нас закончилась еда: все, что осталось – кастрюля позеленевшего супа мондонго, который мы прокипятили, добавив еще воды и кубик куриного бульона. Больше есть было нечего.

Все эти дни меня одолевали то одни, то другие страхи. Я прошел через оптимизм, принятие, отрицание, отчаяние и ужас, просто представляя себе град пуль в том случае, если полиция вдруг ворвется в дом, и отец попытается дать им отпор.

– Папа, а что если эти люди останутся там на месяц? Как мы отсюда уйдем, если они должны думать, что дом пуст?

– Не волнуйся, сынок. Они могут уйти в любую минуту. Расслабься, это отличный метод похудения, – сказал он, улыбаясь, словно мы были в захватывающем приключении.

Неделю мы провели в глубоком молчании, к которому нас принуждала боязнь быть обнаруженными. Мы практически не разговаривали. Повезло, думал я, что мать, Мануэла и Андреа уехали, иначе было бы еще хуже. На столе лежало чуть более двух миллионов долларов наличными. Мы могли бы скупить весь супермаркет, но никто не мог выйти из дома. Ощущение бессилия подавляло. Находясь рядом с отцом, я испытывал крайне странную форму «бедности».

НАКОНЕЦ ЧЕРЕЗ ВОСЕМЬ ДНЕЙ, КОГДА НАШИ СИЛЫ БЫЛИ УЖЕ НА ИСХОДЕ, ПОЛИЦИЯ СНЯЛА ПОСТ. В ТОТ ЖЕ ДЕНЬ ХОЛОДИЛЬНИК СНОВА БЫЛ ПОЛОН, А БЛИЖЕ К ВЕЧЕРУ ВЕРНУЛИСЬ МАТЬ, МАНУЭЛА И АНДРЕА. МЫ НЕ СТАЛИ РАССКАЗЫВАТЬ ИМ ОБ УЖАСНОМ ОПЫТЕ, ПРИОБРЕТЕННОМ В ИХ ОТСУТСТВИЕ.

Передвижение от укрытия к укрытию не прекращалось, и далее мы отправились в голубой дом. Не прервалась и переписка отца: хотя Лос-Пепес и угрожали его адвокатам все чаще, один из них, Роберто Урибе, согласился получать сообщения, которые отец отправлял через Ангелочка.

Содержание этой переписки сильно изменилось за последние два месяца. К концу июля 1992 года отец снова заговорил о том, чтобы вывезти нас из страны, хотя доверия к прокуратуре не испытывал.

– Не волнуйся, Ула, – сказал отец. – Роберто Урибе уже занимается вашим отъездом. Это главное условие моей капитуляции. Генеральный прокурор де Грейфф пообещал устроить вам убежище в другой стране, и когда он это сделает, я сдамся.

Улой Пабло теперь дразнил мою мать, потому что теперь ей приходилось готовить, убирать и гладить – то есть выполнять обязанности Эулалии, нашей экономки, поскольку роскошь ее услуг стала нам недоступна с тех пор, как мы пустились в бега.

Конечно, мы с Мануэлой заметили, что родители часто и подолгу обсуждают наше будущее. Их разговоры, однако, всегда упирались в необходимость разделить семью: они оба сходились на том, что мы с сестрой больше не должны прерывать учебу.

– За границей с вами ничего не случится, – сказал мне отец. – Мне уже пообещали подыскать для вас страну, в которую можно переехать. А я тем временем спрячусь в джунглях с Армией национального освобождения. Какое-то время мы не увидимся, пока я не буду готов сдаться властям. Если вы отправитесь со мной в джунгли, с вами тоже ничего не случится, но тебе нужно закончить школу, а там это никак не выйдет. Вы двое – наш приоритет, так что я решил, что наилучший выход – это остаться в здании «Альтос» под защитой генерального прокурора, хотя твоя мать и сомневается пока. Я уполномочил агентов прокуратуры переехать в квартиру 401 уже сейчас, чтобы организовать ваш переезд, но вам незачем отправляться немедленно. Скоро день рождения вашей мамы, и мы вполне можем провести его здесь, все вместе.

Несмотря на все разговоры родителей, которые я уже слышал, предстоящая разлука обрушилась на меня как ведро ледяной воды. Я думал о своем будущем и об отце. Я словно стоял на перекрестке. Я был уверен, что его вторая капитуляция принесет в Колумбию мир и что он не упустит эту возможность. Союз с партизанами Армии национального освобождения был шагом в пропасть. Но, по правде говоря, верность отцу оставляла мне единственный способ: посоветовать ему сдаться без дополнительных требований.

В эти тихие дни наше настроение было на нуле, нас постоянно одолевало гнетущее чувство тоски. 3 сентября 1993 года матери исполнилось тридцать три года. Мы, конечно, отпраздновали этот день, но скорее по привычке, чем потому, что кто-то действительно хотел повеселиться. Впервые это событие прошло без суеты, и даже еда отдавала неуверенностью.

Через два дня, 5 сентября, мы смогли хоть на немного забыть о горечи нашего нынешнего бытия. Футбольная сборная Колумбии со счетом 5:0 обыграла команду Аргентины в финальном отборочном матче чемпионата мира, который должен был пройти в США в 1994 году. Сидя в маленькой гостиной голубого дома, мы праздновали каждый гол. Но тот день я никогда не забуду не только из-за игры, но и потому, что уже много лет не видел отца таким счастливым.

И все же однажды настал день нашего отъезда. 18 сентября 1993 года. Тогда я впервые увидел, как он плачет. Я тоже был на грани рыданий, но сдержался и попытался утешить отца, глядевшего в пол с глазами на мокром месте. Теперь была моя очередь успокаивать его и призывать продолжить, уверяя, что все получится. Я знал о проблемах, но никогда не сомневался, что отец сможет найти способ сдаться. Жизнь заставила нас выбирать между верной смертью где-то в колумбийских джунглях и нашей эмиграцией и капитуляцией Пабло.

Отец крепко обнял Мануэлу и мать. С Андреа он прощался в последнюю очередь и к этому моменту из-за слез уже не мог говорить. И, тем не менее, я все еще был преисполнен оптимизма.

– Что ж, как ни жаль, теперь нам пора идти, – сказал я срывающимся голосом, а затем в последний раз обнял его и поцеловал в щеку.

Снова обретя дар речи, отец сказал, что продолжает верить, что агенты генеральной прокуратуры – «хорошие люди», что они сдержат слово и примут решение о судебном преследовании Лос-Пепес. Его слова успокоили меня, – он впервые выразил хоть какое-то доверие к государственному аппарату. Кому он действительно не доверял, так это собственному брату Роберто.

– Хуанчо, Тата, позаботьтесь о Мануэле. Если со мной что-то случится, и у Роберто еще будут деньги, может быть, он вам и поможет, но если нет – защитите Мануэлу. Он вполне способен похитить ее. Передайте генеральному прокурору эти адреса. Я слышал, на Лос-Пепес не открыли охоту только потому, что у них нет информации. Теперь будет. Ладно, отправляйтесь. Я проеду за вами несколько кварталов, чтобы убедиться, что все в порядке. И не забудьте сообщить мне по радио, когда приедете.

Мы вышли из дома, я сел за руль зеленого шевроле и направился в здание «Альтос». Я постоянно поглядывал в зеркало заднего вида и замечал там, позади, машину отца и Ангелочка. Я был уверен в нашей безопасности, но мне казалось неоправданным риском стремление отца следовать за нами практически до дверей нового дома. Около одиннадцати часов вечера я повернул налево и подъехал к воротам здания. Отец, будто ждал именно этого момента, дважды просигналил и наконец уехал.

Мы поднялись на третий этаж, где нас ждали агенты прокуратуры. Отец говорил нам, что они прибудут небольшими группками, чтобы никто не догадался, что они там для нашей защиты. Ради безопасности все должно было быть сделано с максимальной секретностью.

Я несколько раз постучал в дверь, но никто не открыл. Позвонил – и тоже ничего. Я уже начал было волноваться, когда услышал голос:

– Кто там? Назовитесь.

– Я Хуан Пабло Эскобар Энао, сын Пабло Эскобара, со своей семьей. Мы здесь по указанию отца – хотим встать под вашу защиту. Пожалуйста, откройте дверь.

– Вы вооружены?

– Вооружены? Зачем, ради всего святого?!

Они медленно открыли дверь, не произнеся больше ни слова. Два вооруженных агента смотрели на нас сверху вниз с таким выражением на лицах, словно ожидали немедленно вступить в схватку со свирепым зверем. В глубине коридора еще несколько мужчин целились в нас из винтовок Р-15 и автоматов МР5.

– Расслабьтесь, ребята, это всего лишь мы. Простите, что разбудил вас. Идите спать, обсудим все завтра. Мы собираемся подняться в нашу квартиру и тоже лечь спать.

– Нет, подождите. Для вашей безопасности с вами всегда должны быть по крайней мере двое, – сказал один из агентов, Альфа – судя по всему, главный среди них.

– Ну хорошо. Тогда пойдем и вместе посмотрим, как там дела наверху. Потому что в этой квартире мебели будет маловато.

Место, где я познакомился с агентами А1 и Имперцем, действительно было практически пустым: три матраса, голая кухня и никакой еды или питья. Однако решать эту проблему мы собирались потом: сейчас было слишком поздно – даже свет в доме уже повыключали.

На другой день мать поговорила с соседкой, и та одолжила нам несколько тарелок, кастрюль и сковородок, и даже экономку, которая минуту спустя прибыла с подносом, полным еды.

Еще через два дня приехал Хуан Карлос Эррера Пуэрта по прозвищу Нос, мой друг детства, ставший со временем личным телохранителем; с собой у него были восьмизарядный дробовик и действующая охранная грамота. Я попросил его остаться со мной, потому что не мог отделаться от ощущения, что нам нужна дополнительная защита. Однако агенты прокуратуры сочли его присутствие подозрительным, поскольку единственными людьми, уполномоченными на прямое взаимодействие со мной, были А1, Альфа, Имперец и Пантера, и хоть мы постепенно и научились сосуществовать, А1 заявил, что Нос должен уйти, поскольку у него нет разрешения охранять нас.

– Послушайте, А1. Насколько я понимаю, вы присматриваете за нами, потому что это часть договора моего отца с генеральным прокурором и правительством, согласно которому он должен капитулировать. Мне не нужно ваше разрешение, чтобы пригласить кого-то в мой собственный дом, я под вашей защитой, а не под домашним арестом. Или я что-то не так понял?

Нос никуда не уехал, больше того, мне удалось сделать его нашим телохранителем. А благодаря вмешательству Имперца в течение следующих нескольких дней наши отношения с A1 улучшились, и мы даже начали играть в футбол в подвале.

Тем не менее спокойная жизнь в здании «Альтос» оказалась короткой: вскоре на нас напали Лос-Пепес. Как-то часов в пять вечера мы услышали взрывы, похожие на фейерверки. Я осторожно выглянул в окно и увидел четыре автомобиля, остановившихся на перекрестке улиц Трансверсаль-Инферьор и Лома-дель-Кампестре. Из машины вылезли вооруженные люди в штатском, и то, что сначала показалось баловством подростков с фейерверками, превратилось в открытый огонь по фасаду дома.

Мы спрятались в кладовке хозяйской спальни, а Нос, укрывшийся за большим цветочным горшком, сказал, что ответить им не сможет – у него не было достаточно дальнобойного оружия. Через несколько минут прибыли взволнованные А1 и Альфа с оружием наготове.

– A1, почему бы вам не пойти за ними и не схватить их? Они же прямо тут, под носом, и прямо сейчас стреляют, – сказал я в отчаянии.

– Вы же видите, что я не могу! – попытался он оправдаться. – Моя задача – защищать вас, а не ловить и арестовывать бандитов!

– Так зачем же нам охрана из двадцати с лишним агентов, если на нас нападают, а вы ничего не делаете? – настаивал я.

В итоге машины, конечно, уехали. Однако нападение усугубило и без того неприятные проблемы со сном у Мануэлы, а Андреа из-за нервов совсем потеряла аппетит настолько, что через несколько дней упала в обморок, и нам пришлось везти ее в клинику в сопровождении Носа и пятнадцати агентов прокуратуры.

Здание «Альтос» постепенно превращалось в крепость. Из десятков мешков с песком агенты возвели три баррикады – одну на крыше охранной сторожки, где круглосуточно дежурил кто-то из агентов, две другие – на выходящих на улицу углах дома. Кроме того, из Боготы прислали еще больше людей, и число охраняющих нас агентов выросло до сорока. Все они были вооружены винтовками, пистолетами и автоматами. Коридоры здания постоянно патрулировали, а на крыше здания установили сирену, которую мы вскоре и опробовали: раздались выстрелы, и все побежали занимать свои позиции. Мы спрятались в дальнем углу гардеробной главной спальни, а Нос встал на страже, чтобы никто не прошел через комнату. Каждая проходящая минута казалась вечностью. Пока мать, сестра и Андреа молились, я через дверь разговаривал с Носом.

Когда все снова стихло, агент прокуратуры, представленный нам как Автобомба, пояснил, что трое мужчин обстреляли дом из окон автомобилей. Один из них выпустил подствольную гранату, попавшую в фасад пятого этажа здания.

Через несколько часов из Боготы с новостями от генерального прокурора прибыл Пантера.

– Де Грейфф просит вас о доверии и терпении. Он хочет, чтобы вы знали: он действительно пытается найти страну для вашей эмиграции. Он не тянет время, он действительно очень хочет, чтобы Пабло Эскобар капитулировал, просто вся эта тема очень деликатная, нужно все сделать как можно незаметней, и из-за этого требуется больше времени.

Мне хотелось информировать отца обо всем, что происходит, и я начал записывать все подряд на видеокамеру. Я часами торчал на балконе, снимая автомобили, хоть на минуту показавшиеся мне подозрительными. Мои записи походили на видеодневник в жанре триллер: я записывал каждую странную ситуацию, происходившую с нами, и каждую атаку.

Как-то раз Имперец очень сильно напугал нас, сообщив, что «Поисковый блок» проводит масштабную операцию в Белен-Агуас-Фриас и что они практически вышли на след отца, при помощи триангуляции радиотелефонного разговора между нами. Истинным мотивом агента, однако, оказалось желание понаблюдать за моей реакцией и проверить, может ли их догадка быть правдой.

Через несколько дней мы получили письмо от отца, в котором он описывал леденящие кровь подробности его чудесного спасения. Завидев, как к его укрытию подъезжает полиция, он понял, что его выдал радиотелефон. Однако у отца было преимущество: гора была очень крутой и труднопроходимой, поэтому он сразу же побежал прочь вдоль отвесных скал, по дороге потеряв радио и фонарик. Отец очень испугался и даже было подумал, что все-таки встретил свою смерть – настолько усталость, дождь и холод истощили его силы. Наконец, добравшись в один из районов Белена, он – будучи безумно грязным – стал центром всеобщего внимания, что было рискованно само по себе. Но, по счастью, из-за бороды его никто не признал, и отец относительно спокойно поймал такси до дома двоюродной сестры.

После этого я снова на некоторое время потерял связь с отцом – до 6 октября 1993 года, когда в квартиру вбежал Имперец со словами:

– Я слышал, они схватили парня по имени Ангелочек. Ты его знаешь? Кто это? Мне передали, что он и его брат погибли в перестрелке с полицией в Медельине.

– Я мало что о нем знаю. Ничего особенного. Я видел его пару раз в Ла-Катедраль, но по большому счету он был никем, – ответил я, изо всех сил сдерживая слезы. Я понимал, что эта новость означала, насколько они на самом деле близки к поимке отца.

Вечером 31 октября мы устроили в доме небольшую вечеринку по случаю Хеллоуина, пригласив нескольких соседей. Ничего действительно интересного в сравнении с нашими прошлыми празднествами, но по крайней мере мы могли попытаться замаскировать страх и тревогу слоем грима, который наносила женщина, нанятая матерью, чтобы помочь Мануэле с костюмом. Нос праздновал вместе с нами, но все же сокрушался, что не сможет увидеть наряд собственного, еще совсем маленького сына, будучи занят моей охраной.

Агенты, наблюдавшие за нами, никак не могли понять, как мне удавалось продолжать переписку с отцом. Никто из нас никогда не покидал квартиры, всех входящих и выходящих из здания тщательно обыскивали, и все же сообщения де Грейффа он получил. Им не приходило в голову, что прямо у них под носом нам бескорыстно помогали несколько человек.

Так, например, одна из администраторов здания, Алисия Васкес, питала к нам симпатию еще с мирных времен. Зная, что мы не можем выйти даже на парковку для посетителей, она предложила помочь, чем сможет. Агенты никогда не обыскивали Алисию, так что она получала корреспонденцию для нас на свой адрес и проносила ее к нам.

Еще одним человеком, помогавшим нам с письмами, была Нубия Хименес, няня Мануэлы. Она время от времени встречалась с Альбой Лией Лондоньо, нашей учительницей, которой Ангелочек переправлял послания от Пабло.

И все же секрет нашего общения с отцом довольно скоро раскрыли. Нос очень хотел повидаться с сыном и попросил разрешения уйти. Я разрешил, но попросил его выбрать путь вдоль ручья, что бежит рядом с бассейном, – тот самый, которым мы бежали от Лос-Пепес в день неудавшейся поездки в США.

– Нет, Хуанчо, не заставляй меня мочить ботинки и топтаться в этой канаве. Мне помогут агенты прокуратуры. Я уже спросил их, и они согласились. Не волнуйся, обратно я вызову такси и последнюю часть пути пройду пешком.

Он проигнорировал все мои мольбы, посоветовав расслабиться: Альфа, А1 и Имперец собирались отвезти его к дороге на Эль-Побладо на том же «Шевроле», на котором мы прибыли в убежище.

Мои худшие опасения оправдались. Нос должен был вернуться в воскресенье 7 ноября ближе к вечеру, но так и не вернулся. Его тело тоже не нашли. Лос-Пепес хорошо поработали.

Через два дня, во вторник 9 ноября, жилой комплекс «Лос-Альмендрос» заполонили вооруженные до зубов люди в капюшонах и, выбив двери, вытащили из квартиры Альбу Лию Лондоньо. Больше мы никогда о ней не слышали.

Узнав о похищении и гибели Альбы Лии, я понял, что необходимо предупредить Нубию Хименес, няню Мануэлы. Она и Альба Лия были звеньями одной цепи, а значит, и ей наверняка угрожало похищение.

Я бросился в пустую квартиру, набрал ее номер и в панике висел на линии, пока наконец трубку не поднял ее сын, сказав, что его мать только что спустилась вниз к такси.

– Беги за ней скорее, пожалуйста, не дай ей сесть в такси! Ее собираются убить! Беги сейчас же, скорее! – закричал я, а мальчик бросил трубку и помчался за Нубией.

Я дрожал и молился, прижимая телефон к уху в надежде, что мальчик успеет догнать мать и спасти ее. Я висел на линии, пока, наконец, снова не услышал шаги ребенка, и он полным расстройства голосом не сообщил, что не успел остановить мать. Ее обманом заставили отправиться на встречу с учительницей, которая, как я знал, уже пропала.

В охоте за моим отцом наступил новый этап. Лос-Пепес понимали, что если будут отслеживать каждое звено нашей линии связи с ним, то в конечном итоге выйдут и на самого Пабло. И поскольку это было их единственной целью, другие жизни не имели значения. Точно так же, как и для моего отца. Теперь мы расплачивались за его действия.

Я подумал о том, кого еще могла бы назвать Нубия, если Лос-Пепес будут пытать ее, и предложил Андреа составить список таких людей. Несмотря на то, что почти все, кто был с нами связан, скрывались, мы все-таки обнаружили телохранителя по прозвищу Трибилин, который по-прежнему жил в своем доме в Энвигадо. Скорее всего, он должен был стать следующей жертвой.

Мы не знали его точного адреса, но один человек из здания «Альтос» его для нас нашел, и мы послали туда домработницу, чтобы та его предупредила. Сорок минут спустя женщина вернулась обратно в слезах.

– Я уже добралась, но тут подъехало несколько машин с вооруженными людьми в капюшонах, – растерянно сказала она.

Ничего уже нельзя было сделать. Лос-Пепес ранили Трибилина в перестрелке и увезли с собой.

После той ночи я почти не выпускал из рук оружия, оставленного Носом у нас дома. Я знал, что в списке Лос-Пепес оставалось не так много имен. Почти все, кто был связан с отцом, были мертвы, а те немногие, кто был жив и не в бегах, гнили в тюрьме. Мы, его семья, оставались единственными, кто еще уцелел. Поэтому мать, сестра и двое детей учительницы, приехавшие к нам днем, решили спать на матрасах в гардеробной. Андреа, все еще полная смелости, в знак поддержки оставалась со мной в квартире.

Эти ночи были самыми мучительными в моей жизни. Я буквально закрывал один глаз, чтобы дать отдохнуть второму. Воцарившийся хаос и невозможность связаться с отцом усложнили возможность выезда из страны. Казалось, этот процесс застопорился. Мы убедились в этом, когда Пантера принес нам сообщение от Аны Монтес, главы прокуратуры нации и правой руки де Грейффа, которая требовала, чтобы отец сдался, прежде чем они найдут для нас страну выезда. Они больше не желали помогать нам с получением убежища. Теперь это был настоящий шантаж. Мы буквально жили бок о бок с врагом.

Учитывая враждебную атмосферу и нависшую над нами угрозу смерти, мы решили попытаться уехать в Германию, ни с кем не советуясь и не согласовывая этот план. Мы заставили подставного человека купить нам билеты, но оказалось, что правительство зорче, чем мы полагали: они быстро узнали, что мы запланировали рейс во Франкфурт.

Ана Монтес приехала в Медельин раньше, чем мы его покинули, и не с пустыми руками. Она холодно сообщила, что Генеральная прокуратура выдвинула против меня два обвинения: в изнасиловании нескольких молодых женщин в Эль-Побладо и в незаконной перевозке товаров. Было ясно, что они снова попытаются сделать все, чтобы мы не смогли покинуть страну.

– Послушайте, сеньора, – сказал я, глядя ей в глаза, – ваше обвинение в том, что я изнасиловал нескольких женщин, просто невероятно. Уж простите меня, но скорее женщины изнасилуют меня, чем наоборот. Я не преувеличиваю, мне слишком часто приходится отталкивать от себя женщин, которым хочется любой ценой провести время с сыном Пабло Эскобара. Уверяю вас, мне просто не нужно никого насиловать.

– Мы еще не полностью проверили информацию, однако несколько девушек заявили, что один из насильников утверждал, что приходится родственником Пабло Эскобару и что у него были светлые волосы, поэтому мы и предположили, что они говорили о вас. Я готова поверить вам в этом, но что вы скажете насчет коробки с оружием, которую вы пронесли в здание? – спросила Ана Монтес в полной уверенности, что теперь-то поймала меня.

– Оружие? Кто видел это оружие? Тем более в коробочке? Вот что я вам предлагаю, сеньора: я останусь здесь, а вы берите людей, сколько хотите, и обыщите квартиру. Если желаете, можете по кирпичикам разобрать все здание, пока не найдете эту коробочку, которая вас так беспокоит. Вам даже не нужен ордер, я вам разрешаю.

– Хорошо, хорошо, я верю, верю. Надеюсь, вы мне не лжете. Я вернусь в Боготу, мне нужно работать. В обыске нет необходимости. Но передайте своему отцу, чтобы он сдался, и тогда мы вытащим вас из страны. И скажите ему еще, чтобы он не медлил с решением, потому что скоро нам придется отозвать вашу охрану, и вам останется только тот уровень защиты, который колумбийское правительство предлагает всем своим гражданам.

– Но как вы можете так поступить? За что, ради всего святого? – воскликнула мать. – Как вы можете оставить моих детей и меня без защиты? Вы не имеете права! Мы здесь, потому что вы этого хотели, потому что вы обещали вывезти нас из страны и дать нам убежище в обмен на капитуляцию моего мужа. А теперь вдруг угрожаете лишить нас защиты!

Наконец в один из последних дней ноября мы отправились в Боготу, чтобы сесть на прямой рейс во Франкфурт. Но, как мы и опасались, Германия отказала нам во въезде, хотя наши документы были в полном порядке. По требованию правительства и прокуратуры нам пришлось вернуться в Колумбию.

29 ноября в аэропорту нас встретили чиновники из генеральной прокуратуры и сообщили, что единственное место, где они готовы гарантировать нашу безопасность – резиденция «Такендама», эксклюзивный апарт-отель в центре Боготы. Мы провели там следующие несколько часов, не имея ни малейшего понятия о местонахождении отца. Мы лишь надеялись, что скоро он выйдет на связь.

2 декабря Пабло проснулся несколько раньше обычного и включил радио, через которое получал вести о нас. Меж тем мы встали в семь часов утра, несмотря на усталость от путешествия в Европу и обратно менее чем за сорок восемь часов. Мне поступило несколько телефонных звонков с просьбами об интервью как от местных СМИ, так и от нескольких известных в Европе, Азии и Штатах. Всем им я ответил, что мы не делаем никаких заявлений и не даем комментариев. Накануне я сказал пару кратких фраз по радио, но единственной их целью было дать отцу знать, что у нас все в порядке, и поздравить его с днем рождения.

Около половины второго, когда мы уже заказали обед в номер, нам сообщили, что приедут четыре армейских генерала поговорить со всей семьей. Отказаться от встречи было невозможно. После нескольких формальных любезностей они заверили нас, что здание находится под охраной сотни солдат и что в порядке исключения для нас полностью освободили двадцать девятый этаж.

Пока мы разговаривали, зазвонил телефон, и я, как обычно, ответил. Это оказался сотрудник ресепшена.

– Добрый день, у меня на линии сеньор Пабло Эскобар, и он хочет с вами поговорить.

– Привет, «бабуля», как дела? – сказал я отцу. – Не волнуйся, мы в порядке, все хорошо.

Это не был оговоренный заранее код, но я знал, что он поймет: рядом кто-то посторонний. Отец неохотно повесил трубку, все же он очень хотел поговорить с нами.

Пока мы продолжали разговор с генералами, я переживал, что отец больше не позвонит, однако через несколько минут телефон снова зазвонил.

– «Бабушка», не нужно больше звонить, у нас все хорошо, – повторил я, но он попросил не вешать трубку и позвать к телефону мать, которая тут же поспешила в соседнюю комнату.

Я проводил генералов до двери и пошел предупредить мать, чтобы она не слишком долго разговаривала по телефону: звонок наверняка отслеживали. Она кивнула и, всхлипывая, сказала отцу:

– Береги себя, ты же знаешь, как ты нам нужен.

– Не волнуйся, милая, моя единственная цель в жизни – бороться за вас. Я скрываюсь в пещере, в полной безопасности. Сложная часть пути пройдена.

Во время третьего телефонного звонка я сообщил ему, что накануне разговаривал с журналистом Хорхе Лесмесом из журнала Semana, и он предложил прислать фирменный конверт с парой вопросов о нас и о нашей ситуации. Эта идея мне нравилась, потому что ответы можно было тщательно обдумать. Другие репортеры хотели, чтобы интервью проходило в прямом эфире.

– Соглашайся, а когда пришлют вопросы, сообщи мне, что они хотят узнать.

Удивительно, но отец, похоже, отказался от привычных мер предосторожности. Краткость телефонных разговоров, его страховка в течение почти всей двадцатилетней криминальной карьеры, теперь казалась ему неважной. Отца, похоже, действительно не волновало, что «Поисковый блок» и Лос-Пепес могут отследить звонок, как это случилось совсем недавно в Агуас-Фриас, когда ему лишь чудом удалось спастись.

– Папа, не звони больше. Они же убьют тебя, – сказал я с тревогой. Но отец проигнорировал просьбу.

Где-то после двух часов дня мы получили список с вопросами от Лесмеса. Когда отец снова позвонил, он включил громкую связь и попросил меня зачитать их, а Лимон записывал. Я прочел первые пять вопросов, после чего отец прервал меня и сказал, что перезвонит через двадцать минут.

В назначенное время он снова позвонил, и я начал записывать его ответы. В тот момент мне хотелось быть врачом или стенографисткой, чтобы писать побыстрее.

– Я тебе сейчас перезвоню, – сказал Пабло, когда мы были уже на середине списка.

Я лениво листал журнал, казалось, всего минуту, а затем снова зазвонил телефон, и я подумал, что это отец.

– Хуан Пабло, это Глория Конготе. Полиция заявила, что вашего отца только что убили в медельинском торговом центре «Обелиско», – сообщила журналистка.

Я ошеломленно молчал. Это было просто невозможно. Я же разговаривал с ним всего семь минут назад.

– В «Обелиско»? Что там делал мой отец? Очень странно…

– Информацию подтверждают.

Я сделал знак Андреа, и она включила радио. Там уже шло обсуждение того, что отец, вероятно, погиб в ходе полицейской операции…

Когда гибель отца подтвердилась окончательно, журналистка, которая все еще висела на линии, попросила нас сделать какое-нибудь заявление. Она его получила, однако я по сей день сожалею о том, что сказал:

– Мы не хотим сейчас разговаривать. Но кем бы ни были эти сукины дети, я готов своими руками убить их.

Я повесил трубку и заплакал. Мы все рыдали. Я на какое-то краткое время разогнал свою печаль, начав представлять, как отомщу. Моя жажда мести была непреодолимой. Однако очень быстро в голове промелькнула мысль, ставшая решающей в моей судьбе. Передо мной предстали два пути: стать еще более смертоносной версией отца или навсегда отказаться от его примера. В это мгновение я вспомнил множество мгновений депрессии и скуки, которые мы испытали, будучи с ним в бегах. Тогда-то я и осознал, что не могу принять путь, который сам так часто критиковал.

Я тут же позвонил Ямиду Амате, директору телепрограммы новостей CM&, объяснил, что у меня вышло с Глорией Конготе, и попросил о возможности сделать новое заявление, более отражающее реальность: «Я хочу однозначно заявить, что не собираюсь мстить кому бы то ни было за смерть отца. Единственное, что меня сейчас волнует – будущее моей многострадальной семьи. Мне предстоит немало работы, чтобы мы смогли двигаться в верном направлении: получить образование, стать уважаемыми людьми и сделать все возможное, чтобы в нашей стране наконец настал мир».

Последующие события уже стали историей. Отец умер 2 декабря 1993 года в три часа дня, но до сих пор многие аспекты его жизни и сама его смерть остаются предметом исследований, дискуссий и спекуляций. За двадцать один год, прошедший с того дня, было сделано множество различных предположений о том, кто выпустил пулю, убившую Пабло Эскобара. Последняя известная мне версия появилась в сентябре 2014 года, когда я придавал этой рукописи окончательный вид: в книге «Как мы убили босса» экстрадированный экс-лидер Объединенных сил самообороны Колумбии дон Берна – Диего Мурильо Бехарано – утверждал, что этот выстрел принадлежит его брату Родольфо по прозвищу Сид.

Кто убил отца? По правде говоря, это не имеет значения. Что, на мой взгляд, имеет и что мне хотелось бы подчеркнуть, – то, что судебно-медицинская экспертиза, проведенная в шесть часов вечера в тот же день специалистами Джоном Хайро Дуке Альсате и Хавьером Мартинесом Мединой, указывает, что в отца выстрелили трижды, один раз со смертельным исходом.

Первая пуля была выпущена из пистолета неизвестного калибра человеком, охранявшим черный вход в дом, где прятался Пабло. Когда он выбрался на крышу и увидел, что окружен, отец рванулся назад, пуля попала ему в плечо и прошла через нижнюю челюсть, где застряла между зубами.

В судебно-медицинском заключении упоминается вторая пуля, попавшая в его левое бедро с выходным отверстием диаметром три сантиметра. Однако на фотографиях, сделанных через несколько мгновений после его смерти, на его штанах нет следов крови. И на снимках из морга, где его обнаженное тело лежит на стальном секционном столе, ран на левой ноге тоже не видно.

Нет сомнений, что отец, раненный в плечо, упал на крышу и не мог бежать. Поэтому я хочу основное внимание сосредоточить на третьем выстреле, который мгновенно убил его. Пуля попала ему в «верхнюю часть конхи правого уха с выходной раной неправильной формы с вывернутыми краями в нижней левой преаурикулярной области». Пуля, калибр которой в отчете не упоминается, вошла в голову через правую сторону и вышла через левую.

У меня нет желания разжигать новую дискуссию, но я абсолютно уверен, что эту пулю отец выпустил сам, именно так, как всегда собирался застрелиться, чтобы его не схватили живым: в правое ухо. За время охоты на него он несколько раз говорил мне, что в день, когда столкнется лицом к лицу со своими врагами, он расстреляет по ним лишь четырнадцать из пятнадцати патронов из пистолета Sig Sauer, а последний оставит для себя. На фото тела Пабло на крыше можно рассмотреть, что пистолет Glock остался в кобуре, однако Sig Sauer валяется рядом, явно использованный.

Последний раз отец упомянул о возможности самому забрать свою жизнь во время рейда, разговаривая с одним из своих людей по радиотелефону. Я не смог забыть эту фразу. И конечно же, я не знал, что у «Поискового блока» осталась запись и что я снова услышу эти слова спустя много лет после смерти отца:

«Этим ублюдкам никогда, бл*дь, не взять меня живым!»

Даже в самых тяжёлых обстоятельствах мы писали друг другу письма, и это делало нашу семью крепче.

ПЕРЕВОД ПИСЬМА:

Твоё присутствие – лучший подарок на этот канун Рождества.

Ты – лучший сын, и это знание даст мне сил преуспеть во всех сражениях и трудностях.

Жизнь ставит на нашем пути множество испытаний, но все они сделают нас ещё сильнее, неуязвимее и ближе друг другу.

Люблю тебя всем сердцем и душой.

Твой папа

24 декабря 1992 года.

После побега из «Ла-Катедраль» отец снова связался с правительством, чтобы обсудить условия новой капитуляции. Но они так и не договорились.

ПЕРЕВОД:

Я приму все обвинения, но мне нужно знать, какие именно, и я хочу, чтобы прокуратура была готова согласовать эти обвинения со мной.

Мне нужна гарантия, что меня ни под каким предлогом не переведут в другую тюрьму.

Защита моей семьи имеет исключительно важное значение.