Глава 5

Удар был хорош. Голова Генриха откинулась назад, и он отлетел на пару шагов, едва удержавшись на ногах. Я почувствовал гордость за себя — так красиво его подловить удавалось нечасто. Да прямо скажем, совсем редко — даже нам с Ленкой. Насчёт остальных не знаю, но, по-моему, больше такое никому не удавалось. Было бы проще, если бы Генрих сражался честно — кулак против кулака, безо всякой магии-шмагии, — но он в принципе не верил в честную драку и магией пользовался вовсю, а победить в открытом бою Старшего Владеющего — задача всё-таки не для студента.

— Как я погляжу, у тебя уже неплохо получается избивать старого больного преподавателя, Арди, — Генрих зловеще ухмыльнулся.

Я мгновенно напрягся — подобные заявления обычно были прелюдией для разных болезненных ощущений. Одним из основных принципов Менски был тот, что студенту нельзя позволять зазнаваться, и он свято этого принципа придерживался. Судя по этой фразе, сейчас он как раз решил, что я слишком много о себе вообразил, и собрался максимально доходчиво объяснить мне, что это ошибка.

— А давай посмотрим — может быть, старый больной преподаватель тоже сможет тебя чем-нибудь удивить? — предложил он.

— Нисколько в этом не сомневаюсь, наставник. — Моя попытка примирения получилась довольно жалкой.

Генрих меня уже не слушал. Он сосредоточился, глаза у него потеряли фокус. Я попытался сократить расстояние и хорошим ударом прервать то, что он задумал сделать, но успел только дёрнуться. Внезапно накатила дикая боль, и глаза заволокло красной пеленой. Я уже ничего не мог сделать — все силы уходили только на то, чтобы держаться на ногах и не орать.

Постепенно боль ослабла, оставшись лишь болезненным эхом, и я начал приходить в себя. Генрих с интересом наблюдал за мной.

— Неплохо, Арди, — одобрительно заметил он. — Мало кто может при этом удержаться на ногах, да ещё и молчать. Но ты же понимаешь, что в реальном бою ты бы сейчас умер?

— Трудно было не понять, — криво усмехнулся я. — Это было очень доходчиво, наставник. Вот только я не понял, что это было. Расскажете?

— Расскажу, — согласно кивнул Генрих. — Но чтобы другим студентам тоже было понятнее… ладно, девушек сегодня трогать не будем.

Прошло буквально мгновение, и Иван рухнул на колени, подвывая от боли.

— Поднимайся, Сельков, — недовольно сказал Менски. — Арди держался гораздо лучше, а ведь я приложил его сильнее. Итак, студенты — кто-нибудь может сказать, что это было?

— Судя по ощущениям и полному отсутствию травм, это похоже на прямое воздействие на нервный узел, — выдвинул предположение я.

— Прекрасный вывод, Арди, — с удовлетворением сказал Генрих.

— Однако моя мать когда-то объясняла мне, что только целитель способен осуществлять прямое воздействие на организм, — продолжал я. — И даже целителю для этого требуется полный контакт.

— Всё верно, — подтвердил он. — Однако мы не исцеляем, а совсем даже наоборот. Да и вообще, ломать — не строить. Нам всего-то нужно запустить небольшой электрический разряд в нервный узел, а для этого необязательно быть целителем. Непосредственного контакта тоже не нужно, хотя расстояние всё равно должно быть очень маленьким — одна, ну, может быть, две сажени.

— То есть получается, что это абсолютное оружие, пусть только и ближнего боя? Так ведь можно кого угодно вывести из строя.

— Ничего подобного, — усмехнулся Менски. — Абсолютного оружия не существует, Арди. А конкретно воздействие на нервные узлы имеет крайне ограниченное применение. Реально его чаще всего используют для пыток — в качестве оружия оно слабо применимо.

— Расскажите подробнее, наставник, — попросил я.

— Всё очень просто — чтобы проломить естественную защиту организма, нужно иметь волю, намного превосходящую волю объекта. «Намного» — означает действительно намного, то есть против любых Владеющих это практически неприменимо. Разве что против таких, как вы, которые совершенно не умеют защищаться, но где таких найти?

«В Империи», — чуть было не ответил я. Но всё-таки смолчал — кто знает, может быть, от этого их как раз и учат защищаться, так что лучше лишний раз промолчать, чем лишний раз сказать глупость.

— То есть получается, что прямое воздействие на нервные узлы можно применять только на бездарных или на слабых необученных одарённых, — завершил объяснение Менски. — А с такими вы без труда справитесь множеством других способов, причём издалека.

— И зачем тогда нам это изучать? — мрачно спросил Иван. — Мы кого-то пытать будем?

— С чего ты взял, что будешь это изучать, Сельков? — ласково осведомился Генрих. — Ты до таких воздействий даже близко не дорос. Возможно, дорастёшь рангу к пятому–шестому, а пока что научись хотя бы сопротивляться.

— Нас, что ли, кто-то будет пытать? — Иван явно был в дурном настроении. Я его даже понимал — это было действительно очень больно.

— Обязательно, — подтвердил Менски с демонической ухмылкой. — Я, например. Начиная со следующего занятия, каждый из вас будет периодически получать дозу стимуляции. До тех пор, пока вы не научитесь держать постоянную защиту от подобных атак. И давайте без этих кислых рож, студенты — я это делаю не для своего удовольствия.

Он бросил взгляд на меня, и скептическое выражение моего лица мимо него не прошло.

— Да брось, Арди — ну какое от вас удовольствие? — поморщился он. — Это же в самом деле вам необходимо. Во-первых, кто-нибудь может действительно это на вас попробовать. А во-вторых, вы же на практику в этом году поедете на Север? Есть там такой интересный зверёк… точнее, пара зверьков… хотя может быть, на самом деле это один зверь, не знаю. В общем, один из этой пары немного похож на ласку — такой же маленький и стремительный. А второй — медлительный броненосец размером с телёнка. Они всегда вместе — если один погибает, второй сразу же умирает следом. Каким образом они размножаются и каким образом формируется пара, мы не знаем, хотя есть предположение, что они вместе и рождаются. Там, на Севере, зоологов довольно успешно едят, так что изучить вопрос поподробнее у них пока не выходит. Так вот, маленький член пары воздействует на нервные центры жертвы. У жертвы случается болевой шок, и пока жертва занята своими переживаниями, милый зверёк раздирает ей что-нибудь — обычно горло или брюхо, — когти у него как кинжалы. А потом туда подползает второй член команды и несколько дней кормится. А маленький зверь питается его экскрементами.

— Фу, — выразила общее мнение Ленка.

— Полностью согласен с тобой, Менцева, — кивнул Генрих. — Кому понравится, что его съедают в буквальном смысле дважды? Так вот, чтобы ваша практика не закончилась таким вот неприятным аккордом, вам и нужно научиться сопротивляться прямой стимуляции нервных узлов.

— Получается, наставник, — подал голос я, — что Север — это очень опасное место?

— Это безусловно так, — согласился он.

— А это нормально, что студенты туда едут?

— Вопрос дискуссионный, — развёл руками Генрих. — В разное время подход менялся. В какие-то периоды студенты ездили туда на практику. Потом начальство решало, что это слишком опасно, и практику назначали в безопасных местах. Потом начинали ездить опять, и цикл повторялся. Последние годы мы студентов на Север не возили, но сейчас на почве изменения учебных программ деканат решил опять попробовать.

— Ты куда сейчас? — спросила Ленка, когда боевая практика, наконец, закончилась. — А то, может, поедем к маме?

— У меня же факультатив по сущностям, — напомнил я. — Пропустить невозможно, я там единственный слушатель.

— Не понимаю, что за интерес ты в этом нашёл, — заметила она.

— А я вот не понимаю, почему тебя это не интересует. Даже не говоря о том, что мы с такими сущностями время от времени встречаемся, и стоит знать, кто есть кто — там ведь можно встретить Морену. Как можно пропустить шанс пообщаться с богиней смерти?

— Обойдусь как-нибудь без такого общения, — содрогнулась Ленка. — Она меня пугает до судорог. Почему она не пугает тебя — для меня полная загадка. Да и Милана не так уж проста. Она, конечно, объяснила насчёт своего прозвища, но мне кажется, что это объяснение было не совсем полным.

— Да ладно, Лен, ещё ты будешь разные глупости сочинять — засмеялся я. — Ты же не считаешь всерьёз, что она ест души?

— Не считаю, — признала она. — Но мне всё равно кажется, что с ней не всё так просто.

— Глупости, — повторил я. — И не будем об этом. Так зачем ты собралась к маме?

— Хочу с ней посоветоваться насчёт защиты от нового развлечения Генриха — он же прямо намекнул, что защититься довольно просто. Мне не хочется на себе это пробовать.

— А уж как мне-то не хочется, — скривился я при воспоминании об испытанных ощущениях.

— Больно было? — сочувственно спросила Ленка.

— Не то слово, — вздохнул я. — Правильно ты решила, Лен — езжай к маме. Наверняка она сможет что-то посоветовать, а вечером вместе попробуем как-то отработать защиту. Не хочу, чтобы ты такое испытала, да и сам повторения не хочу.

Аудитория привычно была пустой, и я так же привычно постучал в дверь… дверь чего? Я бы назвал это помещение каптёркой, но в учебном заведении такое название выглядело совсем неуместно. «Подсобка» тоже как-то не звучало. Я так и не успел до чего-то додуматься, когда из-за двери прозвучало: «Войдите».

— Здравствуйте, Милана! Здравствуйте, госпожа! — я заметил Морену, сидевшую чуть сбоку. — Рад вас здесь увидеть.

— Что, у вас опять вопросы, Кеннер? — насмешливо хмыкнула Морена.

— Вот как-то накопились, госпожа, — развёл я руками. — А кто, кроме вас, способен ответить на вопросы об основах мироздания?

— Можно подумать, что я на это способна, — фыркнула она. — Кеннер, неужели вы не понимаете, что с точки зрения Летящей, между мной и вами нет никакой разницы? Мы одинаково ничтожны.

— А, например, Гея? — заинтересовался я. — Насколько она значительна?

— Ни малейшего представления не имею, — пожала плечами Морена. — Поскольку Геи не существует, сложно судить о её значительности.

— В каком смысле «не существует»? — растерялся я.

— В прямом, — она с иронией посмотрела на меня. — Геи нет, есть некая сущность, которая когда-нибудь, возможно, обретёт сознание и станет Геей. А сейчас это совершенно безмозглый эмбрион, у которого нет сознания, а есть только примитивные инстинкты.

— Создание целых разумных рас трудно отнести на примитивные инстинкты, — возразил я.

— Инстинкты выглядят сложными, потому что это инстинкты сущности более высокого порядка, но по сути они примитивны. Она создаёт какую-то расу, бросает на полдороге, создаёт другую, выясняет, что эта другая начинает бесконтрольно пожирать созданных ранее, создаёт ещё одну расу в противовес. Я не провожаю души её существ, но я их вижу. Она насоздавала массу разных тварей, но практически не получает от них жизненного опыта. Вы знаете жизненный цикл чистильщиков?

— Я видел синих, но не знаю, заканчивается ли на них цикл трансформации, — честно ответил я.

— Видели синих? — удивлённо посмотрела на меня Морена. — Вы полны сюрпризов, Кеннер. Да, на синих цикл и заканчивается — когда приходит время, Гея забирает их душу. Так вот, этот сложнейший роевой разум даже после двух трансформаций отдаёт ей меньше опыта, чем одно-единственное человеческое существо. Не всякое, конечно, существо — у некоторых людей духовного развития не хватит и на среднюю крысу.

— То есть вы хотите сказать, госпожа, что вся эта сложнейшая система Нижнего мира работает вхолостую? — недоверчиво переспросил я.

— Практически вхолостую, — утвердительно кивнула она. — Это творение гениального идиота.

— Очень неожиданно, — пробормотал я. — И что будет, когда Гея станет, так сказать, настоящей Геей? То есть, когда она, наконец, обретёт сознание?

— По некоторым признакам — ничего хорошего для нас, — пожала плечами Морена. — К счастью, меня к тому времени здесь уже не будет, да и вас, наверное, тоже. Как минимум несколько миллионов лет у нас есть — должно хватить, чтобы развиться и свалить куда-нибудь подальше.

«Свалить» — забавный лексикон у богини смерти. Впрочем, слово в данном контексте выглядит удивительно уместно.

— Так что вы хотели спросить, Кеннер, насчёт основ мироздания? — с улыбкой напомнила Морена.

— Меня интересуют взаимоотношения Силы и Сияния, госпожа.

— Не такой уж сложный вопрос на самом деле, — хмыкнула она. — Сила определённо не чужда Сиянию, иначе мы, создания Сияния, не смогли бы с ней взаимодействовать. Сила и Сияние в чём-то похожи на вас с женой — вы вроде бы независимы, вы можете друг с другом не соглашаться, можете даже поссориться, но вы, по сути, одно и то же. Одно время была даже популярной теория, что Сила не пришла извне, а является просто другой гранью Сияния. Что Летящая была недовольна тем, что разумы в её Вселенной развиваются слишком медленно, и чтобы помочь им, приоткрыла ещё одну свою грань.

— Мне эта теория кажется сомнительной, госпожа, — заметил я. В отличие от неё, я точно знал, что в момент прихода Силы наша Вселенная разделилась, а это вряд ли произошло бы от простого открытия новой грани. Хотя ничего исключать нельзя, наверное.

— Я тоже не особо в это верю, — согласилась Морена. — И вообще считаю, что приход Силы был для всех нас несчастьем. Это ведь костыли — если человек с детства передвигается на костылях, его ноги атрофируются. У вас очень много магусов, и они развиваются гораздо быстрее, чем мы в своё время, но они пользуются заёмной силой. Рано или поздно неизбежно наступает момент, когда существовать на чужой силе становится невозможно, а своей-то у них нет. И тогда магус чаще всего погибает. За всё надо платить, и не все способны оплатить счёт — мы с тобой много об этом говорили, Лана.

— Да, госпожа, — согласилась Милана, — и вы меня полностью убедили.

— Прошу прощения, госпожа, но вы не учитываете один важный момент, — возразил я. — Жизнь людей коротка. Без Силы людям просто не хватает времени, чтобы накопить достаточно энергии для движения дальше.

— Но я же накопила, — она насмешливо посмотрела на меня.

— Но не у всех отец — верховный жрец, — сказал я, замирая от собственной наглости.

Морена погрузилась в раздумья.

— Вы не правы, Кеннер, — наконец сказала она. — Всё зависит исключительно от желания и упорства человека. Но я признаю, что доля правды в ваших словах есть. Конечно, никто не может возвысить потомка, так что пост моего отца здесь совершенно ни при чём. Но с другой стороны, кто, кроме жреца, стал бы заставлять свою дочь с младенчества закалять дух и тренировать волю? Я плакала ночами, но всё равно упорно делала все упражнения. А потом пришёл тот час, когда это спасло и меня, и отца — вот тогда я поняла, что Светлая Госпожа оценила мой труд и улыбнулась мне. Я стала заниматься ещё упорнее, и когда в мир пришла чужая Сила, я была готова.

— А вы уже обрели духовную форму, госпожа? — с любопытством спросил я.

— Нет, мне до этого пока далеко, — с ноткой грусти ответила она. — Я могу менять форму, хоть и не совсем свободно, и могу заглянуть на духовный план. Только лишь заглянуть на мгновенье. Мы, боги — хоть мне и не нравится это слово, — недостаточно для этого развиты. Да и не стоит так уж туда стремиться — это прекрасное место, но совершенно нам чуждое и очень, очень опасное. Думаешь, почему духи рвутся к нам? Им слишком трудно выжить там.

— Но разве исчезновение духа — это не переход в духовную форму?

— Обычно это так и называют, — согласилась Морена, — но это неверно. Когда дух исчезает, он просто переходит в форму энергетического тумана. Этот туман невидим обычным зрением, но он полностью принадлежит нашему миру. Такой фокус и я могу проделать безо всякой духовной формы.

Она улыбнулась и исчезла.

— Эээ… госпожа? — неуверенно позвал я.

— Она ушла, Кеннер, — отозвалась Милана. — Я это чувствую.

— Плохо, — с искренним сожалением сказал я. — У меня были ещё вопросы.

Милана заразительно захохотала, едва не пролив на себя чай.

— Нет, Кеннер, я всё же не устаю вам удивляться, — сказала она, утирая слёзы. — Вы спокойно задаёте вопросы, которые я ни за что не решилась бы задать, и что самое удивительное, получаете на них ответы. Вам бы в журналисты пойти — вы бы все секреты раскопали.

— Такого журналиста пристукнут раньше, чем он что-то раскопает, — заметил я, вовсе не чувствуя себя польщённым таким комплиментом. — Я сам бы такого первым и пристукнул.

— Пожалуй, — согласилась она, всё ещё улыбаясь. — Но я узнаю массу новых вещей, просто слушая ваши с Мореной разговоры. Я уже начинаю задумываться, кто здесь на самом деле студент, а кто преподаватель.

— Ну, я определённо не преподаватель, — саркастически хмыкнул я. — Вообще не понимаю, что вы видите такого необычного в моих вопросах. Вполне уважительных вопросах, кстати.

— Что необычного? — она стала серьёзной. — В самих вопросах нет ничего необычного, необычно то, что вы не боитесь их задавать. Понимаете, Кеннер, мир — очень опасное место, и полон очень опасных сущностей. Некоторые могут найти оскорбительными совершенно неожиданные вещи, и многие не терпят никаких вопросов, тем более личных. Я просто не устаю поражаться, насколько Морена доброжелательно к вам относится. В общем, будьте всё-таки поосторожнее с теми, кто заведомо сильнее вас и достаточно опасен.

Я невольно рассмеялся.

— А вы знаете, что меня совсем недавно предупреждали, что вы опасны? Только не спрашивайте кто.

— Не знаю, но не удивляюсь, — она тоже улыбнулась. — Моя сила для многих непонятна, а непонятное всегда считается опасным. Восприятие душ — очень редкий дар, мало кто понимает его возможности. А вообще, мы все опасны, все те, кто перешагнул определённый порог. Посмотрите хотя бы на свою мать — казалось бы, каких опасностей можно ожидать от целительницы? А ещё многие побаиваются вашу бабушку Стефу Ренскую — никто про неё ничего толком не знает, известно только, что она очень сильна. Когда о человеке слишком мало известно, это всегда вызывает настороженность — просто непонятно, чего от него можно ждать.

Забавно, что именно Стефа предупреждала меня, что Милана опасна. Вот так Высшие и живут, похоже — ничего друг про друга не знают, и друг друга побаиваются.

— Думаю, вы правы, Милана, — кивнул я. — Спасибо за предупреждение, постараюсь быть осторожнее. А вот, кстати, раз уж мы заговорили об опасных сущностях — не знакома ли вам, случаем, некая Тамила Лапа?

— Очень опасна, — не раздумывая отозвалась Милана. — Очень.

— А можно подробнее? — попросил я.

— Да я о ней практически ничего не знаю, Кеннер, — извиняющимся тоном сказала она. — Была одна история, широко известная в узких кругах — с ней как-то поссорилась Драгана Ивлич. Что-то там Гане от неё понадобилось, она к ней пришла, а та отнеслась к Ивлич безо всякого уважения. Ну, вы же сами знаете — Гана у нас девушка резкая и неуважения не терпит. В общем, слово за слово, они там крепко поругались, и дело кончилось тем, что Лапа просто выкинула Драгану из дома и сказала ей больше не приходить.

Как же, помню, как Тамила о Драгане отозвалась — «та наглая соплячка».

— В общем, вы же понимаете, Кеннер, что человек, способный взять и вышвырнуть Драгану Ивлич за порог — это не тот, с кем стоило бы ссориться разумному человеку.

— А она вообще человек? — поинтересовался я.

— Точно была человеком когда-то, — ответила Милана, хотя в голосе её определённо чувствовалось сомнение. — А сейчас не знаю. Драгана после той стычки начала Лапой интересоваться, и всё-таки сумела кое-что про неё раскопать. Она лет так тысячи полторы назад была любовницей вожака ватаги повольников, «Лапа» — это как раз её кличка была. А потом её возлюбленный погиб, и она сама стала водить ватагу. Вот, собственно, и всё, что про неё известно. А потом она надолго исчезла и всплыла совсем недавно. Живёт тихо, никого вроде не трогает. А почему вы ею заинтересовались?

— Да затеял с ней небольшое совместное дело, — небрежно ответил я.

Милана закрыла рукой лицо.