Вход Господень в Иерусалим

Это торжество Христово пред Его последними страданиями – единственное торжество, принятое Им на земле, тесно связано с воскрешением Лазаря четверодневного.

Лазарь был единственный друг Христов, не принадлежащий к числу апостолов. Он был верстах в тридцати от Перусалима, когда получил из Вифании весть, что Лазарь сильно болен и просьбу поспешить Своим приходом. Но Христос пробыл еще два дня на том месте и затем только пригласил учеников Своих идти в Иудею. Христос сказал, что Лазарь уснул, что Он идет разбудить его. Ученики, поняв слова Христа в ином смысле, сказали: «Если уснул, то выздоровеет». Тогда Христос открыл им всю истину: «Лазарь умер; и Я радуюсь за вас, что меня не было там, дабы вы уверовали».

Вифания, где жил Лазарь, где Христос так любил бывать у него, лежала всего в трех верстах от Иерусалима. Так как, насколько можно заключить, семья его была богатая и пользовалась значением, то в доме усопшего собралось иного оплакивающих его евреев.

Когда Христос приблизился к Вифании, шел уже четвертый день со дня смерти Лазаря.

Услыхав о приходе Спасителя, подвижная, впечатлительная Марфа кинулась навстречу ко Христу, тогда как сосредоточенная Мария, предававшаяся наедине своему горю, ничего, вероятно, не знала о том. Из уст Марфы послышался как бы упрек Христу, что Он не пришел раньше: «Если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой. Но и теперь знаю, что чего Ты попросишь у Бога, даст Тебе Бог». На это Христос сказал ей прямо: «Брат твой воскреснет», но не поняла Марфа всей силы этих слов, думая что Христос говорит об общем воскресении.

Марфа поспешно позвала сестру свою, Марию. Бывшие у них в доме иудеи последовали за Марией, думая, что она пошла плакать на гробе брата.

И вот Мария увидела Учителя, который всегда был у нее в мыслях, которого она призывала всеми силами души, когда брат ее умирал, в предчувствии, что Иисус сильнее смерти и повелит смерти отойти от Лазаря; и из ее измученной груди вырвалось такое восклицание, как из уст Марфы: «Господи, если б Ты был здесь, не умер бы брат мой!»…

Больше ничего не сказали ее вообще молчаливые уста. Мария как бы намекала, что и теперь не все потеряно. Мария, крикнув Господу о страдании своем, отдается на Его волю.

То самое, что Марфа с некоторою таинственностью сообщила сестре о приходе Учителя, показывает, что положение Христа было уже тогда небезопасно. Но все было забыто при встрече двух осиротевших сестер с Божественным другом почившего.

Глубокое волнение охватило душу Христа пред зрелищем этой сосредоточенной скорби Марии, чуткой Его ученицы. Людские слезы имели всегда власть над сердцем Иисусовым, и тут, пред слезами Марии и плачущих евреев, среди которых, кроме наемных, по обычаю, плакальщиков, были, конечно, и друзья Лазаря, искренно его оплакивающие, Христос «восскорбел духом». Волна чувства лишила Его возможности говорить… Да и что говорить пред такою скорбию! Христос произнес только: «Где его положили?»

«Господи, пойди и посмотри», – отвечали Ему…

И вот Он на пути ко гробу… Вспомнились Христу беседы тихого, привязчивого Лазаря, так искренне Ему преданного, отдавшего Христу всю силу чувства, какую может дать человеческое сердце. Вспомнились Ему эти дорогие посещения Лазарева дома, где Он отдыхал среди этих трех бесхитростно любивших Его людей… И слезы заволокли Божественный взор.

– Посмотрите, как Он любил его, – раздалось вокруг, в толпе. Некоторые же плунасмешливо прибавляли: «Как это Он, отверзший очи слепому, не мог спасти Своего друга от смерти».

Богатые евреи хоронились в то время в пещерах, высеченных горизонтально в скале. Плита или тяжелый камень заваливали обыкновенно гроб. Иисус приказал отнять камень. Ужасно должно было быть зрелище четверодневного мертвеца, сильно разложивщегося в знойном воздухе южной весны. Марфа поэтому предупреждает Учителя: «Господи, уже смердит, ибо четыре дня он лежит во гробе». Но Христос уже определенно говорит о чуде: «Если будешь веровать, увидишь славу Божию»…

Со властью было слово Христово – и началась работа по отваливанию камня, что, конечно, не могло быть сделано вдруг…

Кто опишет настроение тех священных минут; охватившее толпу предчувствие чего-то чрезвычайного, что должно сейчас произойти, это сплошное море голов, старание продвинуться ближе к пещере, горящие лихорадочно нетерпением глаза… Марфа, суетливо помогающая работе, сдержанное перекликание трудящихся над тяжелой плитой. Звонко раздающиеся в тишине удары и скрежет ломов по камню, неподвижность застывшей, как статуя, Марии, и в центре всей этой картины – окруженный учениками Христос…

Христос безмолвно молился… Дух Его вознесся к небу и там, у престола Отца, требовал чуда. И чудо совершалось уже во мраке и смраде заваленной еще камнем пещеры… Победа Христа, Источника жизни, над смертью уже совершилась… Волею Того, кто из небытия словом создал мир, кто из горсти земли сотворил по образу Своему человека, волею воплотившегося Бога распадавшаяся зловонная плоть человека восстановилась в прежней красоте…

Камень был отвален. Водворилась мертвая тишина. Христос приблизился ко входу в пещеру и завершил Свою молитву благодарностью Отцу: «Отче! Благодарю Тебя, что Ты услышал Меня; Я и знал, что Ты всегда услышишь Меня. Но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что Ты послал Меня».

И замолк Христос, и потом властно раздался Его зов:

– Лазарь, гряди вон!..

Бывает действительность прекраснее сна и выше мечты… Это произошло тогда, когда из погребальной пещеры вышел обвитый пеленами Лазарь, за несколько минут до того лежавший гниющим трупом…

* * *

Чудо воскресения Лазаря было славнейшим из чудес Христовых.

Воскрешение дочери Наира и сына вдовы Наинской было совершено вскоре по их кончине. Лазарь был мертвец четырехдневный. Немногие люди были свидетелями тех воскресений, а здесь. В трех верстах от Иерусалима, кипевшего сотнями тысяч народа, сходившегося на праздник Пасхи, какую широкую огласку должно было получить это появление из гроба, по слову Христа, мертвеца смердящего.

Поэтому старейшины иудейские так и поспешили с убиением Христа, что слава Его после этого чуда стала слишком блистательна.

Лазарь четырехдневный, по преданию, прожил еще по воскресении своем 40 лет. Он послужил первенствующей церкви в сане епископа и был утешен на месте служения своего приездом Богоматери.

Когда апостолы разошлись по вселенной в страны, указанные кинутым ими жребием, тогда и Богоматерь отправилась в Эфес, выпавший по жребию Иоанну Богослову и посетила, по преданию, Игнатия Богоносца в Антиохии и Лазаря Четырехдневного на острове Кипре, где он был епископом.

Лазарь, которого апостол Варнава рукоположил во епископа, сильно сокрушался тем, что не давно не видал Богоматери, – сам же он не мог придти в Иерусалим, так как против него сильно замышляли иудеи, хотевшие некогда убить его, как живое свидетельство чудодейственной силы Христовой. Богоматерь узнала о желании Лазаря и написала к нему утешительное послание, в котором просила его прислать за нею корабль, обещая свое посещение. Можно представить себе радость Лазаря при получении послания Богоматери и удивление его смирению Пресвятой Девы!

Корабльбыл поспешно снаряжен и послан за Богоматерью, и Пречистая Дева в сопровождении Иоанна и еще нескольких спутников подплыла к Кипру. Плавание сперва шло благополучно и корабль быстро прорезал Средиземное море. Но волею Божиею внезапно поднявшаяся буря пригнала корабль к горе Афонской, где Богоматерь привела местных жителей ко Христу.

Лазарь, не получая никаких сведений о Богоматери, находился в величайшем беспокойстве. Но вскоре безмерная радость сменила его печаль. Он увидел, наконец, ту, к которой так давно стремился и с величайшим ликованием встретил чудную гостью.

Богоматерь рассказала ему о всем происшедшем со времени ее отъезда из Иерусалима, при чем с особою радостью передавала об успехе ее проповеди на Афоне.

* * *

«Сего ради и срете Его народ, яко ведяще Его сие сотворша знамение».

В этих ясных выражениях говорит Евангелие о торжественной встрече, устроенной Христу народом в Иерусалиме, хотя эта встреча и не следовала непосредственно за чудом.

После воскресения Лазаря имя Христа было у всех на устах. Когда чрез иудеев, пришедших из Вифании, стало известно, что Христос, снова бывший в Вифании собирается в Иерусалим, начали готовить торжественную, небывалую встречу Победителю смерти. Вышел Спаситель пешком. Когда Он достиг Вифагии, небольшого поселка, стоявшего между Вифанией и Иерусалимом и красовавшегося своими садами смоковниц, Христос послал в это селение двух учеников с приказанием привести к Нему ослицу, привязанную с осленком и объяснить владельцу, что они надобны Господу. Все так и случилось. На осленке этом еще никто не ездил, и поэтому он был особенно пригоден для этого торжественного случая. Ученики накрыли осла своими одеждами, и началось шествие, в котором простые, непосредственные люди, пораженные чудом воскрешения Лазаря, ликовали вокруг Виновника чуда.

Вероятно, кто-нибудь из учеников вел осленка за повод. Когда шествие тронулось, народ начал расстилать по дороге свои одежды и, срезывая или сламывая ветви маслин и смоковниц, разбрасывал их по дороге. И над всем этим ликованием стояли еще громкие ликования: «Осанна сыну Давидову, благословен Грядый во имя Господне, Осанна в вышних!»

Так славил народ Того, вокруг которого через гнесколько дней должно было бушевать море ненависти и раздаваться безумные крики: «распни, распни Его!»

Вход Господень в Иерусалим

Постепенно поднимаясь в гору Елеонскую, средь деревьев и зеленых полей, дорога круто поворачивала на север, и тут открывался внезапно Иерусалим, раньше скрытый отрогом горы. В прозрачном воздухе, залитые солнцем блестели мраморные вершины храмовых зданий. Вид отсюда был так прекрасен, что часто путешественники пред ним столбенели… И Христос, глядя на расстилавшийся пред Ним во всем своем великолепии священный город, заплакал о нем. Он плакал о том, что не усвоит себе Иерусалим того счастья духовного, которое нес ему Христос, что не отдастся своему Мессии и что страшная кара Божия падет на него.

И в предведении Божественной природы, в ушах Его звуки «осанна» заглушались ревом толпы: «распни. Распни Его!»… А далее враги облагали Иерусалим окопами и разоряли его, побивали детей и не оставляли камня на камне.

Действительно, разрушение через 50 лет Иерусалима было ужасно. Император Тит не хотел разрушать храма. Но невероятное упорство иудеев вынудило его к крайним мерам. Если б после разрушения Иерусалима подвели к нему человека, хорошо знавшего Иерусалим, он бы спросил: «Где же тут был город?»

Около Иерусалимских стен и в долине Кедронской во множестве расположились богомольцы, разбив тут палатки. Видя приближающееся шествие и узнав, кто идет, новая толпа присоединилась к той, что двигалась из Вифании, и народ срывал ветви с пальм, которых было много тогда в окрестностях Иерусалима.

C бессильной злобой смотрели фарисеи на это торжество Христа и решились требовать, чтобы Он запретил эти клики.

– Если они умолкнут, то камни возопиют…

И вот шествие уже двигается по Иерусалиму, залитому народом, которого, как говорят, собиралось к празднику Пасхи до 3-х миллионов… Смотря на шествие, все спрашивали: «Кто этот человек?» и сопровождающие отвечали: «Это пророк Иисус из Назарета Галилейского».

Обряд «шествия на осляти» в древней Руси. Худ. В. Шварц

* * *

На христианство произвело глубочайшее впечатление это торжество Христа перед Его страданием, и церковь устроила великолепный праздник в память этого дня полный захватывающих символов.

Не многие счастливые страны обладают пальмовыми деревьями, и великая русская страна облюбовала себе вместо пальм скромную вербу, с которой и встречает в своих церквах «Грядущего на вольную страсть, нашего ради спасения», Христа своего.

Чудный праздник весны, над которой веет уже незаходимая радость Пасхи. Двойной праздник – Воскрешения Лазаря и Входа в Иерусалим. Оба события отражены в торжественном тропаре: «Общее воскресение прежде Твоея страсти уверяя, из мертвых воздвиг еси Лазаря, Христе Боже… тем же и мы, яко отроцы победы знамение носящее, Тебе, Победителю смерти, вопием: Осанна в вышних, благословен грядый во имя Господне!»

В чьем сердце не теплилась умиленная безбрежная вера, когда, стоя в церкви, под священный распев этих слов, с вербой в руках и окруженный со всех сторон, точно проросшими повсюду в храме пучками верб, он вспоминал свое детство, и такое же вот чувство прямодушного восхищения, с каким бежали в тот памятный день за Христом, размахивая плотно зажатыми в слабых ручонках ветвями, еврейские дети…

Милая, счастливая верба! Она первая открывает собою весну… О возрождении мира, о возрождении духа говорят ее нежные белые барашки, и место ее в человеческом жилье в почете: у иконы…

* * *

В Вербное Воскресенье царская Москва утешалась торжественным обрядом – «шествием на осляти».

После ранней обедни государь выходил в Успенский собор в сопровождении бояр и других чинов.

Крестный ход из собора к храму Василия Блаженного на Красной площади. Где был придел Входа Господня в Иерусалим, шел в следующем порядке: две хоругви, иноки и диаконы по два в ряд, священники по три в ряд, протопопы и запрестольный образ, два креста хрустальные и иконы, затем соборные ключари и патриарх в малом облачении с посохом. Около патриарха справа несли в бархатном ковчеге большое Евангелие, а слева – большой золотой, крытый жемчугом крест «на мисе» и малое Евангелие. Все московское духовенство должно было являться на этот крестный ход. Прибывали и многие иногородние.

Как и в день Богоявления, государь выходил к обедне с боярами, и как тогда, стрельцы охраняли путь.

Всюду по пути расставлялась верба.

Дойдя до Василия Блаженного, называвшегося тогда Покровским собором, государь в сопровождении высших чинов и патриарха входил в придел Входа в Иерусалим. На паперти государь облачался во все одежды своего сана.

Между тем на богато убранном бархатами и сукнами лобном месте (круглый помост Василия Блаженного, откуда читали царские указы и откуда иногда цари говорили с народом) ставили аналой под золотой бархатной пеленой с Евангелиями и несколькими иконами.

Путь к лобному месту к Спасским воротам ограждался перилами. По всей площади были рассыпаны стрельцы. Близ лобного места стоял в белой суконной поляне конь; коня берег патриарший боярин и пятеро дьяков в золотых кафтанах. Тут же стояла на особой повозке верба больших размеров, изукрашенная искусственной зеленью, цветами и плодами. Повозка была обита красным сукном и украшена разноцветной расписной решеткой. Запряжено в нее было шесть лошадей в цветных попонах. На голове красовались перья. На украшение вербы патриаршими людьми изводилось много забот. Так о вербе 1668 года сохранилась следующая запись: «вся зеленуется, якоже бы сейчас расцвела; листы супины зеленые и плодя видятся, яко бы от земли изросли, и яблока большая и средния, и завязья малыя, и птицы всякие различны виды видятся; и около вербы перила учинены: столбики писаны разными красками и сукном одеяны и 6 впряжено добрых лошадей.».

C Покровского собора патриарх с государем сходили на лобное место. Здесь патриарх подносил государь пальмовую финиковую ветку – ваийю, а кроме того, и русскую вербу, ствол которой был обшит бархатом. Такие же вербы и ваийи патриарх раздавал знатнейшим лицам.

Затем диакон начинал читать Евангелие и доходил до слов: «посла два от ученик». Тогда соборный протопоп с ключарем подходили к патриарху и брали от него благословение идти за приготовленной лошадью.

Патриарший боярин спрашивал у них: «Что отрешаете осля сие?» – когда они брались за узду. Они отвечали: «Господь требует». Затем приводили лошадь к лобному месту. Патриаршие дьяки несли за лошадью разноцветные сукна и ковер, которые и возлагали на лошадь.

Патриарх, держа в одной руке Евангелие, а в другой – крест, благословив государя, садился на лошадь. Открывалось шествие, начиная от нижних чинов. Везли в нарядной повозке вербу, по которой за перилами стояли и пели стихиры мальчики из патриарших певчих. Затем шло духовенство с иконой, ближайшие к государю люди и, наконец, государь во всем парадном своем одеянии, поддерживаемый под руки ближними людьми, держа конец повода лошади. Средину повода держал, направляя лошадь, один из знатнейших бояр. Под уздцы держали коня и патриаршие дьяки. Перед государем стольники несли царский жезл, вербу, свечу и полотенце. По обе стороны шли бояре и знатнейшие люди с вербой. Патриарх с лошади осенял народ крестом. Затем шло знатнейшее духовенство. Патриарха оберегали его бояре и дьяки. Шествие замыкалось «гостями».

По всему следованию шествия дети стрельцов, мальчики – подростки от 10 до 15 лет, расстилали разноцветные сукна. Сукна эти имели длины 6 аршин и 4 ширины, и к каждому куску было приставлено по шесть мальчиков. При Алексее Михайловиче число этих детей доходило до 800. В большинстве случаев эти сукна поступали в пользу детей, но порой сукна отбирались и им выдавали по 8 алтын на человека.

Когда шествие вступало в Спасские ворота, начинался общий звон не только в Кремлевских, но и во всех московских церквах, продолжавшийся до входа царя и патриарха в Успенский собор. Нарядную вербу ставили у нижних дверей. Протодиакон дочитывал Евангелие, патриарх брал у него вербу, и они взаимно лобызались. Затем государь шел в одну из придворных церквей.

Этот праздник был, так сказать, по преимуществу патриарший праздник, поэтому у патриарха в этот день бывал стол, к которому приглашались кроме духовных властей, придворные чины, участвовавшие в шествии, а также стрелецкие начальники, охранявшие путь.

Патриарх благословлял иконами боярина и дьяка, которые вели лошадь и дарил их серебряными кубками и дорогими мехами и материями. Патриарх в этот день посылал государю и всему царскому семейству кушанья, бывшие за обедом, которые относили государю, равно как и кубки с винами, – патриаршие стольники.

Такие же блюда рассылал патриарх и лицам, участвовавшим в ходу. Наконец, кормил в этот день патриарх и стрелецких детей, расстилавших сукна по пути.