Глава 12
МЕЛОДИЯ СМЕРТИ
Они сидели на кухне. Наталия предложила Саре водки, но та отказалась, сославшись на то, что не понимает вкуса спиртного и гораздо больше удовольствия получает от еды и хороших сигарет.
Она уже успокоилась и теперь молча рассматривала рисунок на чашке, — Надеюсь, вы понимаете, Наташа, — можно я буду вас так называть? — как я благодарна вам за все. А вы мне так и не расскажете, откуда вам было известно, что он?..
Наталия понимала, что эти вопросы будут неизбежны, и была готова к ним.
— Считайте, Сара, что это мое предчувствие. Я понимаю, что это звучит неубедительно, но больше мне вам сказать нечего. Бывают же у людей вещие сны, или, к примеру, результаты гадания настолько точно соответствуют реальности, что люди по слабости своей и незащищенности идут на все, чтобы только узнать, что ждет их в будущем. Но я сразу вас хочу предупредить, что никакой хиромантией я не занимаюсь, сны не разгадываю и даже не читаю мысли на расстоянии… Поэтому оставим эту тему. Главное, что все обошлось. Хотя могло бы закончиться и по-другому…
Она злилась на Логинова и не могла понять, почему он целый день отсутствовал на работе. Наталия звонила ему так часто, что какой-то мужчина, на которого она постоянно нарывалась, спросил ее, что же такое случилось, что она весь день висит на телефоне. Она ничего не ответила и повесила трубку.
А еще она боялась думать о том, что находящийся на свободе убийца не кто иной, как Сашка Иванов. Это не укладывалось в голове. Он только в одном случае мог убить человека — если бы сошел с ума. Но с другой стороны, все свидетельствовало против него: то, что убийцу зовут Саша, что он занимается французскими куропатками и что он молод и светловолос. Она не собиралась говорить Саре о том, что знакома с ним.
— Я понимаю, что вы взволнованы, но не могли бы вы подробнее описать его?
Но Сара не успела ответить. Кто-то позвонил в дверь. Обе женщины вздрогнули. Наталия едва дыша приблизилась к внутренней двери и открыла ее, затем прильнула к глазку внешней, металлической, двери.
— Наконец-то… — Она открыла и впустила Игоря. — Где ты пропадал, здесь столько всего произошло!
— Извини, я ездил в район. Какой-то идиот порезал всю семью… Ты-то сама как, в порядке? — Он хотел ее поцеловать, но она отстранилась и покачала головой:
— Я не одна.
Игорь принялся надевать шапку.
— Ты куда? — удивилась она.
— Но ведь ты же не одна… Я не могу компрометировать тебя…
— Или себя, господин прокурор? У меня сейчас Сара Кауфман, директор косметического салона «Кристина», на которую сегодня было совершено покушение тем самым парнем, который убил Лискину и Бедрицкую.
— Кауфман? — Игорь быстро разделся. — Ну и новости у тебя… Думал, хоть здесь все спокойно.
Он уверенно пошел на кухню, поскольку только там из всей квартиры горел свет, и, опустившись на табурет, перевел дух:
— Добрый вечер…
Сара кивнула ему и опустила голову. Она еще не знала, что перед ней прокурор города, а потому, приняв Игоря за приятеля Наталии, почувствовала себя третьей лишней и теперь обдумывала, куда бы ей податься.
— Для меня он, к сожалению, не добрый, — вздохнула она и поднялась из-за стола. — Мне пора.
— Сара, это Игорь Логинов. Прокурор. Я только что сказала ему о том, что на вас напали… Он занимается этим делом…
— Логинов? — Сара опустилась на свое место, и взгляд ее оживился. — Вы пришли сюда из-за меня?
Наталия только теперь поняла, как же напугана эта женщина.
— Почти, — невозмутимо произнес Игорь. — Ну, рассказывайте, что у вас там произошло. Только прежде я перекушу, ладно, а то с самого утра ничего не ел.
Он был в сером костюме, уставший и какой-то повзрослевший — совершенно не похожий на того Игоря, каким видела его Наталия утром. Видать, здорово ему досталось на работе.
Он между тем сходил в прихожую, принес дипломат, открыл его и принялся доставать продукты.
— Водку вы не пьете. — заключил он по каким-то только ему известным приметам и достал, наконец, бутылку сухого вина. — Времени у нас — целая ночь. Я буду есть, а вы рассказывайте. Заранее прошу меня простить…
— Игорь, я сделала так, как ты мне сказал. Пришла домой… — Она посмотрела на сидящую напротив нее Сару, не зная, то ли рассказывать ей о видениях, то ли нет. Но потом все же решилась: пусть она не думает, что Наталия водит дружбу с убийцей. — Пришла домой, села за рояль и начала играть.
— И ты увидела Сару? — закончил он за нее. — И решила ее предупредить?
— Да. Именно так все и произошло. Я не могла сидеть сложа руки и ждать, пока этот негодяй убьет ее.
— И вы ей поверили? — обратился он к Саре, которая слушала, не понимая, о чем идет речь. При чем здесь рояль?
— Так случилось, — сказала Кауфман, — что я несколько дней тому назад познакомилась с одним молодым человеком… Поэтому я решила прислушаться к совету Наталии. И теперь нисколько не жалею об этом… Если бы вы знали, что мне пришлось пережить… — И она рассказала Игорю о событиях сегодняшнего дня.
— Ну что ж, — задумчиво произнес Игорь, делая себе очередной бутерброд. Во время разговора он постоянно ел. — Давайте-ка ложитесь и выспитесь как следует, а завтра с утра ко мне. Будем составлять фоторобот.
Наталию так и подмывало рассказать ему о Саше Иванове, но проснувшаяся в ней женщина не пожелала рисковать своим, пусть и эфемерным, счастьем: она не хотела, чтобы Игорь знал, что у нее были отношения, пусть даже и платонические, с другим мужчиной. Она рассуждала так, потому что всегда старалась ставить себя на место других, а ей бы не понравилось, если бы открылось, что у Игоря была женщина, имеющая отношение (пусть даже только в стадии подозрения) к преступлениям. Она решила версию с Сашей проверить сама.
Проводив Сару в ванную, она вернулась на кухню к Игорю и сразу же оказалась в его объятиях.
— Да, странная ты женщина, — сказал он, целуя ее в ухо. — Неужели ты и правда увидела ее во время игры? Но ведь это же невероятно!
— Меньше всего мне бы хотелось сейчас говорить на эту тему, — разочарованно протянула Наталия, отстраняясь от него и собирая со стола грязные тарелки. — Неужели тебе больше нечего мне сказать! Если бы ты знал, сколько раз я тебе звонила сегодня. У моего телефона горло заболело.
— Оригинально.
— А если бы этот мужчина открыл дверь и набросился на меня? Вот что, что я, по-твоему, должна была делать?
— Да пойми ты… — Он усадил ее, как маленькую девочку, на колени и зарылся лицом в спадающие на ее плечи светлые локоны. — Я же был далеко от города. К тому же можешь резать меня на кусочки, но у меня до сих пор в голове не укладывается, что ты можешь что-то видеть… Ты не обижайся. Но я реалист. У меня работа такая. С живыми и мертвыми людьми, где все подчинено железной логике, корысти или же болезни. И никаких видений, предчувствий — ничего такого, что могло бы облегчить мою задачу. Мои люди месяцами бьются над убийствами, прежде чем найдут какую-нибудь зацепку. Но факты — упрямая вещь. Вы действительно сильно рисковали. Обещай мне, что этого больше не повторится…
— О чем ты?
— Ты не должна действовать самостоятельно. Ты должна говорить все мне, а уж потом мы вместе решим, что делать. Я до сих пор не могу понять, зачем эта Сара, неглупая на вид женщина, решилась на это свидание.
— Что же тут непонятного? — удивилась Наталия. — А если у нее с ним были серьезные отношения? Почему она должна была безоговорочно поверить мне? Хорошо еще, что не выставила меня из своего роскошного салона за эту галиматью. Посуди сам, вот к тебе пришли бы и сказали, чтобы ты не встречался со мной. И что, ты бы так сразу и послушался?
Игорь устало откинулся на спинку стула.
— Да, понимаю. А что ты будешь делать в следующий раз, если снова увидишь потенциальную жертву?
— Буду звонить тебе, как и сегодня. Но если тебя не окажется на месте, знай: я снова разыщу эту женщину и постараюсь предупредить ее об опасности.
— Ну и дела… — Он достал из нагрудного кармана блокнот. — Ручка есть? Запиши тогда телефоны моих людей… Манджинян Арнольд, ему придется все рассказать. Он мой друг, он поймет. Сергей Сапрыкин. Вот, списывай телефоны…
Послышались осторожные шаги. Распространяя приятный розовый аромат шампуня, вошла Сара.
— Знаете, я вспомнила его фамилию, — сказала она, смущаясь то ли от того, что ее личная жизнь на какое-то время станет достоянием чужих людей, то ли от того, что чувствовала себя явно третьей лишней.
«Господи, пронеси», — подумала Наталия и услышала:
— Иванов.
Наталия постелила ей в гостиной на диване, а сама вернулась на кухню и оставалась там до тех пор, пока за ней не пришел Игорь. Он вошел почти голый и возмущенно стал делать какие-то знаки: крутил пальцем у виска; складывал ладони, как ребенок, под щеку и склонял голову набок; изображал из двух пальцев ноги человечка, бегущего по ладони другой руки. Он звал ее спать, а она делала вид, что не понимает.
Наконец он не выдержал и просто за руку вывел ее из кухни.
— Подожди, — прошептала она, косясь в сторону дивана, на котором спала Сара. — Как ты думаешь, она проснется, если я что-нибудь сыграю на сон грядущий?
Дурашливость Игоря как рукой сняло. Она поняла по его виду, что он совершенно забыл о ее видениях и видел сейчас в ней только женщину. С одной стороны, она была благодарна ему за это, но с другой — ее коробило при мысли, что он так несерьезно относится к ее дару. Она совершенно запуталась и теперь стояла, глядя ему в глаза, и не знала, что ей делать: идти в спальню и забыть обо всех убийствах или, чувствуя свою значимость и ответственность, попытаться узнать что-нибудь новое о готовящемся преступлении.
— А можно, я послушаю, как ты играешь? — спас положение Игорь.
Наталия отвела взгляд: она не могла без дрожи смотреть на его крепкое, сильное и стройное тело, на руки, которые он словно нарочно прятал за спину, чтобы не схватить ее и не отнести на кровать.
— Конечно. — Она сделала жест, приглашая его войти в ее кабинет.
Оставшись в кромешной темноте, Наталия села за рояль, а Игорь присел прямо на пол, на ковер, а потом и вовсе лег и, расслабившись, закрыл глаза:
— Ну давай, я слушаю.
«Мог бы сказать и понежнее», — пронеслось у нее в голове, но она убедила себя в том, что такую цельную натуру, как Игорь, все равно вряд ли переделаешь, и, открыв крышку инструмента, подхватила блуждающую где-то в подсознании медленную джазовую мелодию, взяв несколько глубоких, проникновенных аккордов.
И тут же оказалась в аэропорту. Ярко освещенный зал, голос дикторши, объявляющей посадку на чартерный рейс до Стамбула, монотонный гул, напоминающий жужжащий улей, застывшие в самых разных позах пассажиры, ожидающие отправления, запах кофе; и свежих булочек из буфета, прозрачные двери, выпускающие из сектора только что прибывших пассажиров… Крупный план: молодая женщина в длинной черной дубленке, украшенной шелковым черным же орнаментом, и высокой шапке из серебристой лисы. Пол-лица закрывают черные очки. («И это в декабре?») Женщина высока, стройна, весь ее багаж составляет большая дорожная сумка и черный, с позолоченными планками, несессер в форме миниатюрного чемоданчика с ручкой.
Видение расплывчато. Вот она вышла из здания аэропорта и идет по направлению к стоянке такси. Возле нее тормозит машина, кажется голубые «Жигули», — мужчина, сидящий за рулем, о чем-то спрашивает. Она останавливается и отвечает. Гул самолетов заглушает ее голос. Наконец женщина кивает в знак согласия, водитель тотчас выходит из машины (лица его не видно, он в черной кожаной куртке и синих джинсах, без шапки, цвет волос темный), берет из ее рук сумку и открывает багажник, затем распахивает переднюю дверцу и помогает женщине сесть. Дверь закрывается. Женщина в ловушке.
Наталия напрягает зрение, чтобы рассмотреть мужчину. Да, пожалуй, есть в нем что-то от Саши Иванова. Но ей страшно даже думать об этом. Она открыла глаза. Она дышит так, словно ей не хватает воздуха. Она вновь в темной комнате.
— Ты видел? — спрашивает она и, не получив ответа, поворачивает голову. Логинов спит, распластавшись на ковре. Он ничего не видел и не слышал. От досады Наташа чуть не плачет. — Проснись. — Она опускается перед ним на колени и начинает теребить его за плечо. Он открывает глаза. — Игорь… Я снова видела его. Он встретил в аэропорту женщину, погрузил в багажник своей машины ее дорожную сумку и повез куда-то… Проснись же.
— Кого повез? Сумку?
— Ты что, смеешься надо мной? Он повез женщину! Надо срочно позвонить в аэропорт и спросить, откуда только что прибыл самолет… Пассажиры выходили из сектора. Ее надо спасать.
Игорь сел и резко мотнул головой:
— Незачем звонить в аэропорт… Я знаю все рейсы наизусть. Ты лучше скажи, который час.
Она включила свет и посмотрела на настенные часы:
— Половина третьего.
— Четыреста шестьдесят пятый рейс из Москвы. Этим рейсом должны были возвратиться моя сестра с мужем. — Он вскочил и бросился в прихожую к телефону. — Алло, мама? Это я. Виолетта не звонила, у них планы не изменились?.. Нет? А что с ним случилось? Позвонила? Ну, слава богу. Значит, скоро приедет. Я перезвоню.
Он вернулся к Наталии.
— Сестра уже прилетела, но до дома еще не доехала. Позвонила из аэропорта и сказала, что скоро будет.
— У нее есть черная длинная дубленка? — онемевшими губами спросила Наталия.
— Есть, а что?
— А шапка из серебристой лисы?
— Тоже есть. — Игорь недоуменно пожал плечами. — Ты ее видела. Она же к тебе Димку приводила.
— А она носит зимой солнцезащитные очки в пол-лица?
— Да. Она говорит, что таким образом спасается от морщин.
— Но ведь ты только что сказал, что твоя сестра должна была прилететь с мужем… Где же он?
— Дела задержали. Это случается довольно часто, — сказал Игорь и как-то странно посмотрел на нее. — Ты что, видела Виолетту?!
— Понимаешь, она была у меня всего пару раз, еще в ноябре, и не в дубленке, а в плаще. А та женщина, которую я только что видела в аэропорту, была в очках, поэтому лицо мне рассмотреть не удалось. Игорь, но если твоя сестра одета так, как я только что тебе описала, то она в опасности… Она села в голубые «Жигули» к этому подонку, и он ее куда-то повез… Мне страшно.
Он смотрел на нее как на сумасшедшую. Но потом, быстро сопоставив факты, сжал кулаки.
— Я не знаю, что у тебя там в голове, но если с Виолеттой что-нибудь случится, я себе этого никогда не прощу. Подожди, вот только перезвоню, вдруг она уже приехала?
Он перезвонил домой, и Наталия из отдельных реплик поняла, что Виолетта дома еще не появлялась.
Логинов быстро оделся.
— Ты куда? — встрепенулась Наталия. — В аэропорт? Возьми меня с собой!
— Нет. Сиди дома. Обе сидите. И никуда не высовывайте носа. Ты меня хорошо поняла?
— Но где ты его будешь искать? Подожди, может, мне еще раз посмотреть!
Он снова уставился на нее как на умалишенную. Потом взял себя в руки. Он и сам не представлял, где ему сейчас искать сестру. Город большой.
— Хорошо, тогда я позвоню к себе, предупрежу, чтобы проверяли все голубые «жигули», а ты давай иди, смотри…
Она, дрожа всем телом, вернулась в кабинет, закрыла за собой дверь и села на вертящийся стул. Коснулась клавиш. Возникли какие-то лихорадочные, несвязные звуки, которые, нагромождаясь друг на друга, грозили спуститься в низкий регистр и там захлебнуться в нервозности и черноте диссонансов.
Она видела освещенную тусклой желтой лампочкой узкую прихожую, где прямо на полу валялась черная дубленка, а поверх нее — шапка из серебристой лисицы. Рядом стояла сумка и черный с позолотой несессер. Сначала было тихо. Никакого движения: ни внешнего, ни звукового. И вдруг послышался страшный грохот. Словно упало что-то тяжелое. Вроде шкафа. «А теперь ори, тебя все равно никто не услышит», — прозвучал приглушенный мужской голос. Но определить, принадлежал ли он Саше Иванову или нет, было невозможно. Ей хотелось, чтобы картинка сменилась, чтобы вместо прихожей появилось что-то более конкретное, но видение словно застыло на месте. И вдруг раздались звуки, от которых у нее заледенела кровь в жилах: играли на виолончели. Только уже не «Сурка», а что-то авангардное, непонятное, режущее уши. «Тебе нравится?» — спросил мужчина, сделав небольшую паузу. Ответа не прозвучало.
Наталия прекратила игру. Замерла на какое-то мгновение, затем снова опустила пальцы на клавиши.
Теперь она увидела машину, стоящую на обочине дороги. Голубые «Жигули». Она узнала эту улицу, дом. Она довольно часто бывала там…
Выбежав из кабинета, она поняла, что опоздала: Игоря нигде не было.
Наспех нацарапав записку Саре, чтобы она не выходила из квартиры, Наталия бросилась на улицу и увидела хвост отъезжающей черной «Волги». «Ну почему он не дождался меня? Ведь я знаю, где их искать!»
И вдруг она почувствовала, что сзади прямо на нее мчится машина. Она едва успела отскочить, как машина, мазнув по воздуху зеленым огоньком, полетела мимо, а потом резко остановилась и дала задний ход. Такси. Вот счастье-то.
— Скорее, вон за той «Волгой»!
Таксист, тучный пожилой мужичок в толстом свитере и грубых твидовых брюках, седой и ужасно похожий на Деда Мороза, довольно быстро обогнал «Волгу» и посигналил, как попросила его Наталия. «Волга» остановилась. Логинов открыл дверцу и выглянул.
— Ты почему не дождался меня? — расплачиваясь, с таксистом, спросила Наталия. Она быстро пересела в «Волгу» и заплакала. — Значит, так. Если это повторится еще раз, то чтобы я тебя больше не видела. Ты все понял? Я могу реально помочь тебе, а ты закрываешь глаза на очевидные вещи.
Между тем они летели на огромной скорости по пустынным улицам, и машину то и дело заносило на поворотах.
— Не реви. И так сыро. Что ты там еще увидела?
— «Жигули» стоят на Академической улице, дом шесть. Я даже могу назвать квартиру. Больше того — его имя…
Логинов резко затормозил. Повернул к ней искаженное злобой лицо:
— И ты все это время морочила мне голову какими-то видениями? А сама знала имя убийцы?
— Но ведь и ты знал. Тебе же Сара сказала. Почему ты не связался с прокуратурой и не дал задание найти Иванова? Ведь ты же сам палец о палец не ударил, а меня в чем-то обвиняешь… Знаешь что, ты прав, я больше не буду рисковать своей жизнью. У меня создается такое впечатление, что никто во всем городе не занимается раскрытием этих чудовищных убийств. Ты носишься по всей области, разве что без симфонического оркестра в твою честь, вместо того чтобы загружать информацией своих специалистов, которые должны искать человека, использующего это смертоносное шило или иглу… Ты ничего не сделал, чтобы отыскать виолончелиста, который из-за отвращения к себе или виолончели заставляет несчастных женщин выслушивать эти мерзкие звуки… Ты забыл, что надо прочесать все дачные поселки в районе железнодорожного переезда, где убийца мучает, а затем оставляет на дороге свои жертвы. Вы все тратите время попусту… — Она резко открыла дверцу, вышла из машины и пошла в противоположную сторону. По щекам ее текли слезы. Все внутри протестовало против такого хамского к ней отношения. «Волга» дала задний ход. Игорь приоткрыл дверцу и схватил ее за руку:
— Ладно, хватит хлюпать. Садись. Пойми, из аэропорта не вернулась моя сестра, а ты тут концерты устраиваешь. Садись, кому говорят!
Конечно, он был прав. Сейчас не время выяснять отношения и упражняться в красноречии.
Наталия села в машину, и они помчались на Академическую.
К этой женщине он не испытывал никакого сексуального чувства. И не потому, что она была некрасивой. Как раз наоборот. Виолетта Логинова обладала помимо замечательной, породистой внешности незаурядным умом, который сквозил в ее черных, полных блеска и огня глазах. Она довольно быстро сообразила, что ее повезли в противоположную сторону от ее дома.
— Куда вы меня везете? — сухо спросила она, чувствуя, как внутри от страха все похолодело. — Только не говорите, что там перерыто. Вы что, собираетесь меня ограбить? Или изнасиловать? Или сразу уж убить?
Он занервничал. Четкого плана в отношении своей пленницы у него еще не было. Главное для него заключалось в том, чтобы отыскать ее в аэропорту и добиться того, чтобы она села в его машину. Дальше он намеревался действовать по обстоятельствам. В других жертвах его возбуждал страх в их глазах, который придавал ему уверенности и благотворно действовал на потенцию. Вид обнаженного тела женщины, вынужденной подчиняться ему, мужчине, более сильному существу, вызывал все более сильное похотливое чувство.
Одновременно с физическим удовлетворением он получал еще более полное душевное. Он наказывал и унижал этих сытых и холеных самок, упивался их беззащитностью и сбитой спесью, хохотал в душе над их попытками как-то смягчить приговор, таящий в себе смерть, перед которой они были бессильны.
С Виолеттой все было по-другому. Морально первой напала она. И тогда он понял, что она будет сопротивляться до последнего. Что будет драться до тех пор, пока у нее не кончатся силы. Он продолжал ехать молча, не считая нужным отвечать ей. Машина летела на полной скорости, давая гарантию, что женщина не выпрыгнет на ходу, это слишком опасно. Единственное, что она сможет сделать, это попытаться помешать ему вести машину. Но для этого нужна физическая сила. И вдруг он услышал:
— Ты, урод, у меня родной брат — прокурор. Разве ты не чувствуешь, что для тебя уже запахло паленым? Быстро сворачивай на Шелковичную. Ты что, не можешь найти способ заработать деньги нормальным путем? Мозгов не хватает или руки вставлены не тем концом? Или у тебя нет женщины, которая смогла бы удовлетворить твое хилое и больное тело? Значит, сам виноват. Для тебя, что ли, мы с мужем зарабатываем деньги, чтобы ты сейчас ограбил меня? Или, быть может, я надела сегодня французское белье, чтобы ты своими мерзкими лапами стащил его с меня?
Она ударила его по рукам примерно так же, как он сам ударил в свое время Катю Бедрицкую. И тут с ним что-то произошло. Эта женщина надавила на самые больные его места. Работа, деньги, женщины… Он знал, что будет ее насиловать, что она сделала все, чтобы раздавить его как мужчину, уничтожить… Но она всколыхнула все его остальные чувства, которые теперь с новой силой замутили его и без того замутившееся сознание: ненависть, злобу, жестокость, отчаяние и бессилие одновременно. Ему оставалось доехать до дома всего один квартал. Ничего. Он потерпит. Он подождет, Вот она, Академическая улица. Он резко притормозил и, сразу же повернувшись к женщине, сильно, наотмашь ударил ее по лицу. Голова ее откинулась назад и стукнулась о стекло. Звук был глухой, потому что на женщине была шапка. Тогда мужчина сорвал шапку и еще раз стукнул ее головой о стекло. Женщина потеряла сознание.
Он быстро вышел из машины, открыл дверцу и взвалил бесчувственную пленницу к себе на спину. Отнес в квартиру, затем вернулся за виолончелью. Пока он нес инструмент по лестнице, приятное постукивание напомнило ему о том, что там, внутри, находится еще более музыкальный инструмент — заточенное шило, которое, вонзаясь в сердце жертвы, впечатляет куда больше, чем музыка. Даже Бетховена.
Включив в большой комнате свет, он взглянул на лежащее на диване бесчувственное тело, не спеша разделся, сел и стал ждать, когда женщина очнется.
Потом встал, снял с женщины дубленку и швырнул ее в прихожую. Сходил в машину за ее вещами. Затем вернулся, сел на стул, взял в руки виолончель и начал играть. Это уже был не Бетховен.
Это было собственное сочинение, свободное, непредсказуемое, оно не подчинялось ни одному из музыкальных канонов, в нем не было ни мелодии, ни гармонии, только масса невысказанных чувств. Мужчина с остервенением водил смычком по струнам и от производимых им звуков испытывал такое головокружение, как от выпитого вина. Он закрыл глаза и вспомнил музыкальную школу, которую ненавидел всеми фибрами своей души.
Он никогда не мог понять, почему необходимо искать мучительными методами подбора, левой рукой скользя по грифу, нужный звук, если есть инструмент более конкретный и простой — фортепиано. Там если уж ты взял ноту «до», так она и прозвучит как «до» и не надо напрягаться. Кроме того, виолончель не давала ни малейшей возможности физически расслабиться. Даже если он откидывался всем корпусом на спинку стула, то рука все равно вынуждена была придерживать инструмент. Но родители сами были виолончелистами и все давно решили за него. И только их преждевременная смерть освободила мальчика от этого ненавистного ему инструмента.
После того как его взяла на воспитание тетка, многое изменилось в его жизни. Исчезла виолончель, но осталась музыка. Но все равно, шли годы, а мальчику, уже давно превратившемуся в мужчину, до сих пор снился экзамен в музыкальной школе. Он сидит с виолончелью в руках и пытается правильно сыграть мелодию «Сурка», но пальцы скользят мимо, в зале раздается смех… Он начинает снова и понимает, что его никто не слушает. Небольшой зрительный зал, забитый до отказа родителями, учителями и учениками, расплывается у мальчика перед глазами, превращаясь в размытое цветное пятно. После экзамена он возвращается в класс, запирается изнутри, срывает с головы тесный жаркий парик, под которым скопился пот, и вытирает голову и глаза большим носовым платком. Он рыдает; в дверь стучатся родители, а ему кажется, что он уже умер, что его больше нет, что он умер там, на сцене, где был осмеян…
Женщина разлепила веки и, увидев водящего смычком по струнам мучителя, сразу все вспомнила. Жгучая ненависть снова захлестнула все ее существо. Она вспомнила, как нежно прощалась несколько часов тому назад с мужем в московском аэропорту, как стремилась домой к своим близким, Димке, маме и Игорю, и как села в машину к этому преступнику. Но она не дастся ему живой. Она будет бороться до последнего и, если получится, сама убьет этого мерзавца.
Он играл (если, конечно, это можно было назвать игрой) с закрытыми глазами. На ее счастье. И на ее счастье, она была не связана. Не имея представления о том, на каком этаже находится, Виолетта могла рассчитывать только на окно. Она уже приметила тяжелую пепельницу, которой запросто можно было бы разбить стекло и выпрыгнуть… Но если это пятый этаж (а дом пятиэтажный, она заметила это, когда они подъезжали), то она разобьется. А не лучше ли запустить этой пепельницей ему в голову? Она непроизвольно пошевелилась, и он тотчас же прекратил свою игру. Виолетта резко поднялась, схватила пепельницу, швырнула ею в мужчину, но промахнулась; раздался страшный грохот — она попала в застекленный книжный шкаф, разбила стекло…
— А теперь ори, тебя все равно никто не услышит, — сказал он спокойно, доставая из виолончели шило.
— Что тебе от меня нужно? — звенящим голосом спросила она, понимая, что стоит уже одной ногой в могиле.
И он понял наконец, что добился своего: в ее глазах заплясали огоньки страха.
Он положил шило рядом с собой на стул и заиграл что-то диссонирующее и наводящее ужас. Это была мелодия смерти. Во всяком случае, для Виолетты.
— Тебе нравится?
Вместо ответа женщина вдруг резко вскочила и бросилась на него, опрокинув навзничь вместе с проклятой виолончелью. Она хотела схватить упавшее со стула шило, но оно откатилось в противоположный угол комнаты.
— Ты, мерзкий ублюдок, тебя расстреляют… Ты еще ответишь за все, еще ответишь… — Она колотила его кулаками по лицу, но чувствовала, что теряет силы. И когда он обеими руками попытался схватить ее за плечи, чтобы перевернуть на спину, поняла, что надо бежать… Стоит еще немного помедлить, как ее уже ничто не спасет.
Виолетта вскочила с пола и бросилась в коридор, но споткнулась о собственную же сумку и упала, почувствовав, как кто-то сзади пытается схватить ее… Вскочив на ноги, она успела навалиться всем телом на какую-то дверь, ведущую, очевидно, в другую комнату, и, оказавшись в темном холодном помещении, ломая ногти, заперлась на засов изнутри. Ее всю колотило. Она стала шарить по стене в поисках выключателя, но, когда вспыхнул свет, женщина закричала от ужаса: прямо перед ней, раскачиваясь от ветра, врывавшегося в комнату через открытое окно, висело тело. Это был мужчина. В комнате все было разгромлено, валялись опрокинутые стулья, под ногами хрустело битое стекло. Некогда роскошный, персикового цвета ковер был вымазан запекшейся кровью и посыпан пеплом. Разбитая настольная лампа с шелковым пестрым абажуром была засунута в аквариум, потрескавшийся в нескольких местах от находящегося в нем зеленоватого льда с погибшими от мороза золотыми рыбками.
Виолетта метнулась к распахнутому окну. Первый этаж. Она не поверила своим глазам. Проворно взобралась на подоконник и, в последний раз оглянувшись на качающегося посреди комнаты покойника, подвешенного к перекладине небольшого спортивного комплекса, спрыгнула в снег. Окна выходили на глухую стену соседнего дома. Поэтому-то никто из живущих рядом не мог видеть картину убийства в раскрытом окне…
Виолетта обежала дом. Возле подъезда стояли голубые «Жигули». Если ей удастся, она заведет машину хорошо известным ей способом. Но убийца подстраховался: оставил на всякий случай дверцу открытой, и даже ключи валялись на сиденье. Похоже, он подготовил себе путь к отступлению. Ему и в голову не могло прийти, что этими ключами воспользуется его потенциальная жертва.
Виолетта включила зажигание — мотор завелся; она облегченно вздохнула и нажала на газ.
