Когда встанешь, чтобы помолиться Господу Богу Твоему, прежде всего установи для себя закон – предстоять не лениво, расслабленно и небрежно, а так, чтобы не помышлять о суетном и тленном; кроме того, пусть смолкнут бесчинные голоса и усмирятся движения и взмахи рук, – представим их Богу как бы связанными и стянутыми, ноги же поставим благочинно и изгоним все земное из помыслов: злопамятство и гнев, ярость и ненависть и плотские вожделения, – и очи понудим к слезам, и всего себя устремим к небесам. И встанем так, как говорит иерей: «Станем добре». А «добре стоять» в это время означает стоять так, как подобает предстоять Богу, со страхом и трепетом и с трезвящейся бодрой душой.
Лучник, который хочет успешно пускать стрелы, сначала старается встать как подобает и, встав со вниманием против знамен, со тщанием берется за стрелы. Так и ты, желая поразить лукавого диавола во главу, прежде позаботься о благочинии чувств, потом о благосостоянии внутренних помыслов, чтобы благополучно пускать в диавола стрелы, то есть чистую молитву. Молитву же я имею в виду не такую, что лишь на устах держится, но исходящую из глубины помыслов; подобно тому как деревья, которые, пустив корни в глубину, не ломаются от ветра, так и молитва, из глубины мысленной воссылаемая, простирается в высоту. Потому пророк говорит: «Из глубины взываю к Тебе, Господи» (Пс. 129:1).
Видишь, как следует говорить и молиться! Из глубины сердечной. Не той худой молитвой, что разленения исполнена, но с прилежанием и с болезнующей душою и сокрушенной мыслью: это и есть молитва, возводящая к Небу.
Как воды: пока они текут по ровной земле, не поднимаются к высоте, когда же соберут их, перегородив поток, они, стесненные, быстрее всякой стрелы взлетают к высоте. Так и человеческая мысль: пока она пребывает без страха и в небрежении о себе, широко разливается и растекается; когда же стеснят ее скорбные дела и печальные обстоятельства от долу, тогда, сильно сжимаемая, она воссылает к высоте чистые и благомощные молитвы. ‹…›
Так, собирая мысль извне и обращая внутрь, отгоним разленение и изнеможение и, изгнав из помыслов все земное, все устремимся к Небу. И словно стоя близ Престола Славы, помыслим, с кем вместе хотим мы призывать Бога? – Предстоя с херувимами, летая мыслью с серафимами, будучи плотью сопричтен бесплотным силам, сподобился ты предстояния общему Владыке.
Всем этим будем возгревать свою совесть, и пусть скорбит она и утесняется: скорбящий таким образом во время молитвы всегда может привлечь в свою душу Божественную сладость, проистекающую от слез.
Преподобный Иосиф Волоцкий
Самый опасный неправильный образ молитвы заключается в том, когда молящийся сочиняет силою воображения своего мечты или картины, заимствуя их, по-видимому, из Священного Писания, в сущности же из своего собственного состояния, из своего падения, из своей греховности, из своего самообольщения, – этими картинами льстит своему самомнению, своему тщеславию, своему высокоумию, своей гордости, обманывает себя. Очевидно, что все, сочиняемое мечтательностью нашей падшей природы, извращенной падением природы, не существует на самом деле, – есть вымысел и ложь, столько свойственные, столько возлюбленные падшему ангелу. Мечтатель с первого шага на пути молитвенном исходит из области истины, вступает в область лжи, в область сатаны, подчиняется произвольно влиянию сатаны. Святой Симеон Новый Богослов описывает молитву мечтателя и плоды ее так: «Он возводит к небу руки, глаза и ум, воображает в уме своем» – подобно Клопштоку и Мильтону – «Божественные совещания, небесные блага, чины святых ангелов, селения святых, короче – собирает в воображении своем все, что слышал в Божественном Писании, рассматривает это во время молитвы, взирает на небо, всем этим возбуждает душу свою к Божественному желанию и любви, иногда проливает слезы и плачет. Таким образом мало-помалу кичится сердце его, не понимая того умом; он мнит, что совершаемое им есть плод Божественной благодати к его утешению, и молит Бога, чтоб сподобил его всегда пребывать в этом делании. Это признак прелести. Такой человек, если и будет безмолвствовать совершенным безмолвием, не может не подвергнуться умоисступлению и сумасшествию. Если же не случится с ним этого – все же ему невозможно никогда достигнуть духовного разума и добродетели или бесстрастия».
Святитель Игнатий (Брянчанинов)
Не желай видеть чувственно Ангелов, или силы, или Христа, чтоб с ума не сойти, приняв волка за пастыря и поклонившись врагам – демонам.
Преподобный Нил Синайский
Большая часть людей, когда поют псалмы и молитвы делают, устами только произносят псалмы и молитвы. А ум их ведет беседы с бесами.
Преподобный Симеон Новый Богослов
Для живой христианской души естественна устремленность к Богу. Устремленность к Богу находит свое выражение прежде всего в молитве к Богу. Молитва есть обращение к Богу, беседа с Богом. Следовательно, для ищущего естественно обратиться к искомому, для любящего – отдаться любимому.
Но хорошо молиться очень трудно. Что это значит? Казалось бы, при устремлении души к Богу молитва как естественное выражение устремленности должна вылиться из человеческой души свободно, без напряжения; молитва должна быть счастьем для человека, как естественно обращение любящего к любимому при земных отношениях людей и как оно для любящего радостно и легко. Очевидно, если молитва к Богу стала для человека непосильным трудом, – это результат того, что в нас нет такой устремленности к Богу и захвата любовью, какие имеют место в земных отношениях людей, когда обращение к предмету влечения совсем не труд, а счастье и удовлетворенность.
Вот причина труда молитвы. В нас нет захвата любовью, потому что душа наша не может собраться с силами, она – больна и расслаблена.
Что же нам делать? Ждать, когда придет любовь, когда придет захват, когда душа соберется с силами? Казалось бы, так. Нет, не так! Если тело болит и расстроено, то его лечат, чтобы к нему вернулись силы. А ведь для души лекарства не нужны. Для души подателем сил, целителем ее расслабления является Бог. И несобранность души, и отсутствие захвата, и трудность молитвы приходится лечить тем же обращением к Подателю Его цельбы, то есть той же молитвой. Значит, не приходится ждать, когда придет молитва. Тут-то и получает свое место искусство молитвы.
Какое это великое искусство! Ради него отдавались жизни; для обучения ему передавались глубочайшие постижения пережитого. И они хранятся Церковью в сокровищнице подвижнических творений.
Одним из больших врагов хорошей молитвы является рассеянность, когда человеческий ум, быстротечный, как крылатый конь, не сосредоточивается на словах молитвы, а перебрасывает сознание от одной мысли к другой. Или бывает, когда, помимо слов молитвы, мысль неотступно преследует какой-нибудь навязчивый помысел и нет от него избавления. Или бывает, что слова молитвы совсем плохо проникают в сознание, оставаясь на периферии мысли и не захватывая души, они идут, как обязательный урок, и молитва почти механична.
Как бороться с этим?
Способы борьбы с помыслом во время молитвы распадаются на две группы. В первую войдет перечень общих условий, обеспечивающих в молитве сосредоточенность и устойчивость мыслей, каковая сама по себе будет гарантией твердого порядка мыслей и будет содействовать успешной борьбе с нежелательным помыслом, проникшим в сознание. Во вторую группу войдет перечень средств, условно обеспечивающих устойчивость помыслов, указывающих, как выправить сознание, если враг уже ворвался и разбрасывает молитвенную мысль.
Первым условием доброго порядка мысли и успешности борьбы с сумятицей мыслей будет твердость христианской идеологии молящегося.
Конечно, христианская идеология предполагается в христианине сама собой, и она нужна верующему человеку на каждом шагу его жизни, особенно в доброй молитве. Она нужна для того, чтобы глубже входить в слова молитвы, быстро воспринимать их своею мыслью, как свое, как имеющее связь со всем своим. При глубоком понимании естественно создается захват молитвой, хотя бы и умственной, так как сознанию дается пища для него привычная и ценная, которой оно дорожит и к которой само тянется.
Вот почему мы и говорим о твердой идеологии, то есть верующему надо с отчетливостью иметь: а) полное христианское мировоззрение и б) с такой же четкостью знать, почему он лично в жизни воспринял это мировоззрение, не сойдет с него ни на шаг и будет поступать согласно ему.
Вторым условием доброй молитвы будет перевод идеологии в жизнь – воспитание христианского настроения, христианских навыков, недопущение в себя ничего расслабляющего, то есть созидание христианской жизни.
Опять-таки предполагается само собой, что в каждом живом христианине должно быть стремление к христианской жизни. Эта связь жизни и веры нигде так не ощущается, как в молитве. Чем глубже разрыв между принятием христианской идеологии и действительностью, тем неустойчивее молитва и, наоборот, чем теснее связь веры и жизни, тем цельнее молитва.
Воспитание христианской жизни на основе христианской идеологии – это дело всей жизни, христианский подвиг. Для успеха в нем есть свои средства и свои способы. Рост в этом подвиге дает сразу же рост молитвы. Без него нет фундамента для молитвы.
Теперь о способах удержать устойчивость мысли в самом процессе молитвы. Их можно назвать несколько.
1. Надо приступить к молитве в совершенно спокойном состоянии духа (в житейском смысле), то есть когда душа, мысли не расстроены, не отвлекаются какой-то заботой, каким-нибудь неотложным делом, не ввергнуты в гнев или в иную страсть и не находятся в их плену. Потому лучше для молитвы назначить определенный час дня и определенное количество времени, чтобы не искушаться помыслом: «Когда-то я успею сделать и то и другое?» Когда для каждого занятия будет установлено свое время, тогда помыслу житейских забот не будет оснований смущать молящегося. Когда при душевном волнении душа сама просится к Богу, например в скорби или в радости, тогда сама устремленность души подсказывает возможность и даже желательность молитвы.
2. Вставши на молитву, не надо обременять сознание мыслью, что надо выполнить какой-то определенный молитвенный урок, задание, правило. Если такое сознание будет преобладающим, то враг будет искушать мыслью: «Успею ли я? Надо торопиться… Как много осталось…» Этим враг вносит сумятицу в мысли и поверхностную торопливость и рассеянность.
При житейской занятости исполнение молитвы лучше связывать с определенным количеством времени, а не с количеством прочитываемых молитв, то есть надо сделать так: по тщательном обдумывании и по совету с духовником положить себе ежедневно на вечерней молитве прочитывать установленное правило. Предположим, что тщательное, неспешное выполнение его требует час времени, и вы в своем обиходе выделите этот час.
Старайтесь приступать к молитве с мыслью, что вам надо поплакать перед Господом во время молитвы, а сколько вы успеете прочитать молитв – это неважно. Если вы не будете искушаться мыслью: «Успею ли я так много?», то увидите, что и молитва будет глубже, и вы будете успевать все выполнить, да еще от себя помолитесь своей молитвой.
3. Когда при рассеянии мыслей или обуревании каким-либо помыслом слова молитвы плохо усваиваются сознанием и механичны, хорошо добиваться полной сознательности повторением одной и той же фразы и мысли молитвы, принуждая сознание проникнуться этой мыслью. Причем повторять одну и ту же мысль с напряжением на ней сознания надо до тех пор, пока все сознание целиком не уйдет в эту мысль, отчего в душе появится удовлетворенность, что она овладела умом, подчинила его, и он послушен в ее руках.
Когда повторением одной фразы достигнете этого, тогда можно продолжать чтение молитвы далее. Так бывает не один раз в процессе молитвы. Надо сейчас же прерывать скачок мысли в сторону и, принуждая сознание через настойчивое повторение одной фразы, одной мысли, заставить свою мысль вернуться на правильный путь и опять подчинить ее себе.
4. Когда при длительном неотступном обуревании каким-либо помыслом: например, когда упорно напрашивается мысль о каком-нибудь уклоне в поведении, о заинтересованности кем-либо или чем-либо, о всевозможных планах на будущее – можно дать видимое удовлетворение помыслам, как бы уступать им, а в действительности обезоружить их, а себя укрепить. Тогда можно прервать молитву и дать ход помыслам, как бы вступая с ними в беседу: «Хорошо, а дальше что, дальше что?» И помысл приведет к самоистреблению, потому что если идеология верующего крепка и подвигом жизни настроение его определено, то, конечно, чем дальше пойдет развитие помысла и предполагаемого им чего-то нового и заманчивого, тем больше будет обнаруживаться расхождение между предполагаемым и тем испытанием, чего держится христианин.
Таким образом, отпущенный на волю помысл сам заведет мысль в тупик, обнаружит свою внутреннюю лживость и тем обессилит себя. Тогда исчезнет и запретность помысла (он удовлетворен) и пропадет заманчивость его. От помысла останется только фальшь, сулящая золотые горы и гиблая в своем существе. Мы как бы уступили врагу, но с «коварной» целью – вскрыть его «фонды» и посрамить, а самим еще больше укрепиться в своем вечном и непоколебимом.
5. Хорош для упражнения мысли при молитве такой способ ее возношения, который по опыту дает большую сосредоточенность, то есть если сосредоточенность лучше достигается, когда у молящегося перед глазами текст молитвы, то пусть он молится, имея всегда перед собой книгу. Если же он лучше сосредоточивается, когда его ничто не рассеивает, даже зрение, то пусть замыкается в своем уме и книгой пользуется лишь для отрывочного наполнения слов молитвы (особенно когда молитвы знакомы).
6. Для привития сосредоточенности в молитве стоит еще держаться и такого порядка: если при молитве в сердце развилась сердечная теплота, устремление души к Богу, то надо остановиться на тех словах молитвы, которые особенно глубоко переживаются душой и захватывают ее, и присоединить к ним свои слова молитвы; когда же горение души удовлетворено, продолжать книжные слова молитвы. Однако тут надо руководствоваться и таким соображением: если вы ведете положенную молитву, то при переходе на молитву от себя нельзя перескакивать на другие предметы, чтобы не было беспорядочности в молитве, а воздыханиями своей души углублять ту мысль, которую вызвала у вас молитва.
Иное дело, когда по исполнении положенной молитвы душа разгорелась и просит своей молитвы. Тогда надо дать ей полную свободу молиться такими воздыханиями, которые Бог положит ей на сердце. Сердечная молитва не по книжке, а от себя всегда должна быть удовлетворяема и не стесняема ни предметами, ни временем, потому что эта молитва полной сосредоточенности, когда Господь незримо ощущается; душа как бы предстоит Ему и отдается Господу без отвлечения в сторону.
Вот, с Божией помощью, какими способами можно направить себя при молитве и бороться и с рассеянностью, и с обуреванием помыслом. Однако надо всегда помнить, что на указанные средства нельзя смотреть, как на медицинские средства, которые неминуемо принесут желанный результат даже при их механическом применении.
Надо пояснить, что молитва всегда остается подвигом, который совершается с великим трудом и только с помощью Божией.
Наш долг смиренно молиться, молиться с возможным духовным искусством, не ослабевая и не смущаясь тем, что при нашей человеческой немощи молитва наша всегда будет недостаточной и неровной.
Бывают дни, когда Господь за наш искренний труд дает нам великое утешение в молитве, когда душа переполнена и крылата и нет для нее тела и земли; а бывают дни, когда немощь Адамова обнаруживает свои права… То придет душевная усталость, то физическая болезнь и усталость, и тогда ум скован и не может войти глубоко в молитву, и вздохи безжизненны и слова вялы. Но не надо огорчаться и падать духом! Надо все равно с постоянством «воздавать молитву Господу, уповая, что к Богу не изнеможет всяк глагол», возносимый в вере. Аминь.
Священномученик Григорий (Лебедев), епископ Шлиссельбургский
Г. Гоффман. Христос в Гефсиманском саду