Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Все мы по-разному воспринимаем Рождество. У обычного человека оно ассоциируется с блестками, Санта-Клаусом, рождественскими песнями, играющими на дудочках рождественскими эльфами, дружеским общением и жарко пылающими кострами.
Но для семейного врача время искусственно растянуто. Пациенты, похоже, думают, что Рождество длится около шести месяцев, в течение которых медицинский центр будет закрыт наглухо. Поэтому появились такие понятия, как рождественские антибиотики (на всякий случай, вы же понимаете) и предрождественский осмотр.
Для нас, скорее всего, это будут жарко пылающие пациенты…
Я люблю Рождество. Мне нравятся рождественские гимны, теплые встречи, холод на улице, приходящие в гости друзья, горячее виски и ледяное пиво, невинность, волшебство…
Но я слишком его люблю. Это все равно что запах кофе или предложение заняться любовью, сделанное красивой женщине. Последнее никогда не будет соответствовать вашим ожиданиям, и после него нужно обязательно покурить, а то и выпить кофе.
Но вместо моих прекрасных фантазий мы имеем безвкусную коммерческую феерию, безделушки в магазинах с октября, системы оповещения населения в торговых центрах, орущие «Счастливого Рождества». Вот вам маленькие вертепы на рождественских открытках: удивительно модная дева Мария в темно-синем платье; довольно пожилой Иосиф, смирившийся, хотя и немного подавленный; мягкий приглушенный свет, как будто и вправду горит небольшой костерок; солома — на вид мягкая, как перина; безукоризненно ухоженные животные, благосклонно взирающие на все это.
Кто-нибудь из вас имел несчастье оказаться в конюшне холодной декабрьской ночью? У моего дяди были коровы, которых он держал, похоже, чтобы досадить мне (ну, я так думаю), так что сия горькая чаша меня не миновала.
Зимой в конюшне неуютно настолько, насколько можно себе вообразить: холодно, сыро, грязно, пахнет потными животными и коровьим навозом, солома мокрая и одновременно колючая. И если вам удалось бы разжечь огонь, то даже сырая солома вспыхнула бы, прежде чем вы бы успели сказать: «Иисус, помоги мне развести огонь», и все рождественское семейство сгорело бы мгновенно, а история стала развиваться совсем иначе.
Даже дарить и получать подарки не всегда здорово. Нам приятно думать, что рождественские подарки от пациентов — это символ щедрости и благодарности. Знак того, что наши отношения не только холодные и профессиональные и что забота, которую мы им даем, идет от души. Но у меня есть маленькая душеспасительная история.
На прошлое Рождество студент-искусствовед, которого я консультировал миллиард лет, принес мне одну из своих картин в знак признательности за всю мою помощь. Я был очень тронут и искренне поблагодарил его.
А затем, чтобы сохранить истинный дух Рождества, он сказал: «Могу вам предложить рамку с хорошей скидкой».
— Это Титс, — сказала моя секретарь. — Счастливого Рождества.
Фишкой Титса было падать замертво на любом местном торжестве.
Его прозвище, я подчеркиваю, относилось к крошечным усикам, которые были у всех мужчин его клана. Благодаря удивительной загадке этимологии, эти усы известны в разговорной речи как титьки, поэтому его называли Титс Мэги. Мой пациент стал главой клана, пережив остальных. Следовательно, он удостоился звания того самого Титса. Титулы редки в наших республиканских краях. Вместо лордов и леди у нас есть Титсы (и врачи).
Когда я прибыл, Титс лежал под дождем — огромная грязная куча, окруженная традиционной толпой восторженных помощников. Я спросил, может ли он встать. Он блаженно улыбнулся и услужливо рыгнул мне в лицо. У Титса был простой способ выразить себя: он никогда не использовал двух слов там, где достаточно одного извержения кишечных газов.
— Отведите его в мой дом, — сказала женщина, стоящая рядом, указывая на входную дверь всего в нескольких метрах от нее.
— Нет, — сказала другая, — я его сестра и живу в соседнем доме, — и я подумал: «Эй, если это просто соседний дом…»
Поэтому я собрал отряд добровольцев, шесть сильных мужчин со мной во главе (кто-то должен делегировать, я не уклонялся от физического аспекта работы врача общей практики). Мне при этом казалось, что я несу большую часть веса. У Титса была огромная голова.
Мы дошли до следующего дома, и его сестра сказала: «Нет, я имела в виду следующий дом…»
Наконец сестра направила нас к входной двери, которая, как я, к сожалению, и предполагал, оказалась слишком узкой. Мы внесли его наполовину, и в конце концов Титс застрял в дверном проеме, в то время как толпа, которая следовала за нами, как стая диких собак, завороженно смотрела, выпучив глаза, чем же закончится весь этот хаос.
В конце концов разочарование придало мне сил, я схватил Титса за две из многочисленных складок на его шее, потащил в первую комнату и взвалил на диван с помощью проходящего погрузчика.
Вошла его сестра.
— Не правда ли, прекрасное время года? — радостно сказала она, и от моего цинизма не осталось и следа.
Титс снова рыгнул, и дрянной, но удивительно рождественский аромат наполнил воздух.
Скоро снова наступит Рождество. Санта будет спускаться по трубам, бросая вызов своему нездорово высокому индексу массы тела, и в рождественское утро дома по всей Ирландии и Великобритании будут содрогаться от эха сотен детских голосов, вопящих: «Это все, что он принес?».
Чушь. Пациенты приходят в середине месяца за своим больничным. Боль в пояснице в течение четырех недель — спасибо, этого достаточно, чтобы с комфортом встретить Новый год. Сейчас у меня много свободного времени, чтобы сделать рождественские покупки, а затем положить ноги на стол перед телевизором.
— С чертовым Рождеством, — рычал я, складывая больничный в бумажный самолетик, и бросал его, надеясь, вероятно, угодить пациенту в глаз и, если повезет, поцарапать роговицу. По крайней мере, тогда будет от чего поплакать в праздники.
Поэтому вместо того, чтобы продолжать терпеть ежегодное разочарование, на этот раз я решительно отказался праздновать. Я дежурил раз в двое суток, и Рождество было не чем иным, как длительной пыткой, чередой долгих зимних ночей, в течение которых я постоянно думал, что нормальные люди сейчас развлекаются, а я — дурак.
Иногда приходил местный церковный хор, снимал видео с поркой, грабил иммигрантов, пел псалмы и собирал деньги на операцию по удалению грыжи сестры Евхарии.
— Убирайтесь с моих глаз, пока я не сделал вам больно, — ласково говорил я, хотя в конце концов смягчался и выдавал им традиционный рецепт на антибиотики, учитывая, что сейчас Рождество и все такое.
И вот однажды в сочельник произошло нечто странное.
В дверь постучали, и когда я открыл, то увидел мужчину средних лет с великолепной бородой. На его лице был написан вопрос «почему я?», рядом с ним сидела на осле очень-очень молодая женщина, стояли несколько пастухов и трое стариков с большими свертками под мышкой.
Как врач, я был готов ко всему. Я читал эту книгу, я был в курсе.
— За домом есть конюшня, много соломы, пожалуйста, только не курите. В стойле есть все необходимые животные, там не слишком много навоза, вам должно понравиться, — сказал я.
— Мы здесь не для этого, доктор, — сказал бородач. — Ребенок дергает себя за уши…
Было бы проще не обращать внимания на кровь в собственной моче, чем вот это все.
— В последний раз говорю, отвалите, сгиньте с глаз моих, — произнес я. — Вы больше не получите ни снотворного, ни справок о болезни, и я больше не подпишу никаких освобождений от участия в суде присяжных.
Исполнители псалмов перестали петь довольно тухлую версию «Веселого Рождества» (в ней не было ни капли от величия оригинала) и выглядели весьма разочарованными.
— Вы сегодня очень капризны, доктор, — упрекнул один из них.
— Да, — согласился я. — Если бы только у меня была причина.
Необычно для песельников, но они прихватили с собой порядочно факелов, висельных петель, вил, рождественских огней (со вкусом украшенных свастикой) и даже несколько дробовиков. Хотя, как и полагалось, все это было нарядно увито мишурой.
— Еще одна великая рождественская традиция погибла, — ворчали они. — Да пребудет Господь в те времена.
— Что же дальше? — спросил один из них. — Больше никаких рождественских спектаклей?
— Или рождественских елок.
— Никто не будет покупать кучу ненужного дерьма.
— И уже не облить чучело своего врача бензином и не поджечь, чтобы потом сидеть у огня, рассказывать истории и жарить каштаны.
Все стало еще хуже. Конечно, иначе и быть не могло в эпоху Брексита, Трампа, Бориса, страха, ксенофобии и нетерпимости.
— Не станет дискриминации гомосексуалов по религиозным мотивам.
— Или рождественских антибиотиков на всякий случай.
Эта жалоба получила особую поддержку.
— Ага, — поддержал один. — Тебе нужны рождественские антибиотики, потому что клиника будет закрыта целых два дня, а случиться может все что угодно.
— Это иммигранты, — сказал другой. — Они скупают все антибиотики.
Тут появилась тарелка, полная пирожков с мясом и булочек с колбасой. Нужно нечто большее, чем вторжение польских механиков и сирийских беженцев, чтобы заставить исполнителей рождественских песен отказаться от еды.
— Я виню ЕС, — сказал другой. — Когда, наконец, произойдет Брексит, антибиотики получат только те, кто их заслуживает.
Наступила короткая тишина, если не считать случайной резкой отрыжки, когда толпа обдумывала это, мысленно разделяя вселенную на достойных и недостойных и помещая себя на соответствующую сторону.
— После Брексита мы вернем Рождеству былое величие, — сказал кто-то.
— Вот будет здорово, — согласились все.
Пребывая в рождественском настроении, я попросил Санту проскользнуть в трубу и стянуть у одной старушки таблетки. Это избавит нас от опасности. Как гласит старая поговорка, никогда не становись между медведицей и ее детенышами или между старушкой и ее таблетками.
Если верить каналу National Geographic, похоже, что целые экономические системы работали благодаря способности маленьких пожилых женщин нести огромные грузы на своих спинах. Так что мы знаем: они — крепкие орешки.
Признаю, здесь не только их вина, что мы, врачи, в первую очередь прописываем им все это. Когда я был еще молод и зелен, в больницу поступила старушка в очень сильном состоянии сонливости. Она принимала множество лекарств — снотворное, успокоительные, антидепрессанты, Н2-блокаторы, добавку с кальцием, витамины (в зависимости от того, что было главным в хит-параде этой недели), антигипертензивные средства, глюкозамин, аспирин, парацетамол и, конечно, слабительное, поскольку некоторые правила необходимо соблюдать.
Мы были вне себя: куда смотрит терапевт? Неужели он пытался убить эту пожилую женщину? Мы самоуверенно заставили ее прекратить принимать все лекарства, и, к счастью, в течение следующих нескольких дней она начала приходить в себя. Однако, когда она пришла в себя окончательно, мы столкнулись с «Уловкой-22». Пациентка осознала, что ей перестали давать таблетки, и начала изнурительную войну, чтобы их вернуть.
Мы, конечно, сопротивлялись, поскольку были молоды, самонадеянны и хотели изменить мир. Но она стояла насмерть, и постепенно мы сдались… сначала снотворное, затем антигипертензивное, затем витамины. Вскоре она снова перешла на полный режим, и еще несколько попыток закончились ничем, разве что показательным выступлением (мы же медики и должны хоть как-то доказать, что не сдаемся).
Однако мудрый врач общей практики может обернуть себе на пользу даже самое чудовищное желание.
Миссис Магуайр разболелась. Ее окружала семья, и все очень тревожились. Неопытный врач не понял бы причины ее состояния, но мы-то с ней были старыми спарринг-партнерами. Даже если бы я не разобрался в причинах, то верное целебное средство у меня все равно имелось.
— Это, должно быть, таблетки, — заявил я. — Мы отменим их все и посмотрим, что произойдет.
В тот же миг миссис Магуайр чудесным образом соскочила с дивана.
— Я пошутил, — сказал я.
Если (снова) перефразировать совет Уильяма Сомерсета Моэма о том, как писать романы, то есть три способа отказать Джо в новом рецепте. К сожалению, их никто не знает. Поэтому, как только Новый год наступил, Джо явился со списком лекарств, которые собирался купить. Я смиренно заполнял первую страницу (из четырех), когда он удивил меня.
Джо наклонился ко мне поближе (я и так откинулся на спинку кресла, сидя за компьютером, поэтому деваться было некуда). На этот раз моя проницательность подсказала, что карри на завтрак он не ел. Более того, и это было странно, я заметил, что он чем-то намазался.
— Я тут подумал, — сказал Джо. — Может, все эти таблетки и правда зря, и мне лучше заняться физкультурой. Как считаешь, что лучше?
Я чувствовал себя так, как будто меня заставили выбирать между шелком и лобковыми волосами.
Но я на мгновение замолчал. Иногда молчание красноречиво — мое, например, выдало страстную речь о том, что шансы Джо изменить образ жизни такие же, как у вульгарного самовлюбленного типа, ставшего президентом США…
Тишина становилась все громче, доверия было все меньше.
— Честное слово, док, — сказал Джо. — Мне теперь не нужны таблетки. Я собираюсь сесть на велосипед и начать заниматься спортом.
Это было своего рода психическое землетрясение.
Хоть штукатурка и не начала отваливаться кусками с потолка, все было почти так же, как в стихотворении «Темный дрозд» Томаса Харди: «Но вдруг безлиственный провал / Шальную песнь исторг, / Стон ликованья в ней звучал, / Немыслимый восторг…»
— Я еще молод, — продолжил Джо мягко, с беспокойным блеском в глазах. — Я вдруг осознаю, что сейчас я в самом расцвете, но это ненадолго. В будущем нас так или иначе ожидают потери, смерть и разложение, и с каждым годом могила все ближе.
Я устыдился своего цинизма. В этот критический момент Джо нужна была поддержка друзей. И если, как у Джо, у вас нет друзей, врач — следующая инстанция.
Было только одно возможное решение. Я уже четко понимал, что делать.
— Возвращайся в свою капсулу, инопланетянин, — сказал я. — И верни мне моего Джо.
Войти с помощью соц. сетей: