Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Смута в Северной Ирландии была ужасным и печальным периодом, унесшим множество жизней и причинившим немалый ущерб стране. Оглядываясь назад, хочется спросить: зачем и кому все это понадобилось и куда нас это привело?
Этот текст был отобран на соискание премии имени Майкла Маклэверти за лучший короткий рассказ.
— Доктор, вы нам нужны прямо сейчас, — сказал хриплым голосом звонивший, которого я тогда не узнал. — У нас на ферме О’Каллагана произошел несчастный случай, есть пострадавшие, и довольно серьезно.
— Хорошо, — сказал я. — Cейчас буду. Вызову скорую, чтобы она была там к моему приезду…
Меня прервали:
— Никакой скорой, док, только вы, — и связь оборвалась.
Я понял, что это не просто несчастный случай на ферме.
На дороге было много военных, и на КПП меня остановили. Там меня знали, на прошлой неделе после минометного обстрела я уже ездил на базу. Минометные обстрелы были любимым местным развлечением, когда по телевизору не показывали ничего хорошего.
— Похоже, что вы ужасно торопитесь, доктор. Куда направляетесь? — спросил сержант.
— Извините, не могу вам сказать, — ответил я. — Конфиденциальность пациентов, вы понимаете. Если скажу, мне придется вас убить.
Солдаты были напряжены сильнее обычного, и стало очевидно, что произошло что-то серьезное. Однако в зеркале заднего вида они не выглядели подозрительными: просто гнали как обычно, что-то настойчиво кричали в рации и посылали почтовых голубей.
К ферме нужно было ехать по небольшим дорогам, петляющим между холмиками пограничной области. Посреди дороги росли пучки травы — знак, обычно предшествующий переливам банджо. Когда я прибыл на место, все было тихо, если не считать бешеного рычания сторожевой собаки на цепи, но я знал, что за мной наблюдают.
— Слишком тихо, — подумал я, вспоминая вестерны.
Никаких признаков присутствия семьи О’Каллаган. На мой стук никто не ответил, поэтому я вошел без приглашения и в гостиной обнаружил Джеймса О’Коннора, лежащего на диване, а рядом с ним на полу — лужу крови.
Я знался с Джеймсом некоторое время, и он всегда казался прилежным, серьезным молодым человеком. Целый год провел в тюрьме Лонг-Кеш, что по нынешним временам никого не удивило бы. Я понял, что чем тише и осторожнее человек, тем больше вероятность: он в чем-то замешан. Добровольцы редко выдавали себя, слишком много болтая или привлекая к себе внимание. Я слышал, что, находясь в заточении, он получил университетскую степень по английской литературе, что также не удивило меня. Республиканцы известны тем, что использовали свое время по воле Ее Величества для дальнейшего образования.
— Доктор, я думал, вы никогда не придете, — сказал Джеймс. — Кажется, у меня сломана нога.
Он выглядел бледным, как зимнее утро. На нем был грязный шерстяной джемпер, из-под которого виднелись рваные и покрытые темно-красными пятнами джинсы. Я заметил, что из левого бедра у него текла кровь, однако не так сильно, чтобы довести до столь бледного состояния.
— Господи, Джеймс, что с тобой случилось? — спросил я.
— Огнестрельное ранение, док, — сказал он, — помимо прочего.
Я разрезал штанину. На левом бедре оказалась глубокая рана, и, что еще хуже, нога согнулась и искривилась — очевидно, перелом бедра. Давление низкое, пульс учащенный — верные признаки реальной опасности.
— Джеймс, надо немедленно доставить тебя в больницу, — сказал я, — ты теряешь много крови.
Он схватил меня за руку:
— Не здесь, док, вы должны перевезти меня через границу, я не вернусь за решетку, ни за что.
— Джеймс, ты можешь не успеть. Рана не настолько серьезная, как кажется, но у тебя сломана нога и открылось внутреннее кровотечение.
Я начал перевязывать рану, хотя не она была первоочередной проблемой. Из-за перелома кожа на бедре натянулась и вздулась — признак разрыва артерии. Невидимое, но сильное кровотечение грозило смертельным исходом. Нужно срочно стабилизировать кость, восстановить артерию и восполнить кровопотерю.
От входной двери послышался шум.
Джеймс схватил меня за руку:
— Не дай им поймать меня, — прошептал он.
В глубине души я надеялся, что явился военный патруль и моя проблема решится: Джеймса снова арестуют, и я смогу обеспечить ему немедленную медицинскую помощь.
— Скажу им, что ты в кино, — успокоил я. — Лежи тут и не двигайся.
Он слабо рассмеялся:
— Да вы шутник, доктор.
В дверях стоял плотник Энтон О'Каролан, коренастый, средних лет и столь же среднего роста, имевший репутацию человека немногословного и трудолюбивого. Как я догадался, именно он мне звонил.
— Слышал, у вас пострадавший, док, — спокойно сказал он.
— Значит, ты тоже замешан, Энтон, — ответил я. — Еще один тихоня.
— «Тот, кто говорит, не знает, тот, кто знает, молчит». Это Лао-цзы, — произнес он с каменным выражением лица.
Мы вернулись в гостиную.
— Что же делать? Мы можем его перенести? — спросил он.
— Я могу рассказать вам, — пообещал я, — но тогда придется вас убить. Конфиденциальность пациента, вы понимаете.
Он кивнул Джеймсу и получил в ответ слабую улыбку.
— Скажите ему, док, — сказал Джеймс.
— Джеймсу нужно в больницу. Если этого не сделать в ближайшее время, он, вероятно, умрет. После этого для дела он будет бесполезен.
— Что думаешь, Джеймс? — спросил Энтон. — Тебе решать.
— Я туда не вернусь, — ответил тот. — Ни за что и никогда.
— Ну вот, док, — Энтон посмотрел на меня, — все зависит от вас. Придется сделать все, что в ваших силах.
— Моих усилий может оказаться недостаточно, Энтон, — сказал я, пытаясь составить какой-то связный план. — Если он не поедет в больницу здесь, нам придется переправить его через границу и вызвать скорую помощь оттуда. И действовать надо быстро. Подведи фургон к двери и освободи место сзади, а я дам ему обезболивающее и наложу шину на перелом. И нам понадобится помощь, чтобы его перемещать.
— Нет, — сказал Энтон, — никто больше не должен вмешиваться, нет смысла, чтобы поймали кого-то еще, кроме нас троих.
— Вас двоих, — поправил я его.
— Ах да, конечно, только двоих, — согласился он. — Я забыл, что вы не участвовали в вооруженной борьбе.
— У меня своя борьба, Энтон.
Фургон отъехал очень мягко, чтобы не раскачивать пациента. Из-за комбинированного действия обезболивающих препаратов, потери крови и истощения Джеймс погрузился в беспокойный сон.
— Он сбежал прошлой ночью, — объяснил Энтон. — Об этом не сообщали в новостях, но с тех пор за ним усиленно охотятся. За ним шли по следу с Уайткросса, чуть не поймали его возле Туливаллена, где он и был ранен. Я бы рассказал вам больше, но тогда мне придется вас убить.
— Возможно, для него было бы лучше, если бы его поймали, — сказал я.
— Я знаю, что вы не одобряете вооруженную борьбу, доктор, но вы не так долго здесь живете. Вам не приходилось мириться с дискриминацией, преследованиями, с тем, что вас заставляли чувствовать себя второсортным. Вы врач, вас не преследуют на улице, вашу семью не избивают, и каждую пару недель ваш дом не подвергается набегам.
В его словах была доля правоты. Мы, врачи, были лишь свидетелями многих трагедий и несправедливостей, но я слишком разозлился, чтобы извиняться.
— Послушайте, Энтон, я пробыл здесь достаточно долго, видел слишком много молодых жизней, унесенных Смутой, и в этом виноваты ты и твоя вооруженная борьба. «А ты сидел с майорами на базе и гнал глупцов-героев к верной смерти». Правда и неправда не входят в мои обязанности, но у нас есть еще одна молодая жизнь, которая сейчас гаснет на заднем сиденье этого фургона, и ее мы могли бы спасти. Ты не лысый и не задыхаешься, но, кроме этого, ничего не меняется.
— Уилфред Оуэн, — кивнул Энтон. — Очень хорошо. Док, ты должен был быть в Кеше.
— Зигфрид Сассун на самом деле, — сказал я.
Мы выехали с проселочной дороги на главную и направились к границе, находившейся всего в полутора километрах от нас. И только мы сделали второй поворот, встречная машина мигнула нам фарами — традиционный местный сигнал о том, что впереди армейский блокпост.
Энтон тут же остановился.
— Больше нельзя рисковать и ехать на машине, иначе нас схватят, — сказал он. — Отсюда пойдем пешком.
— Дела идут все лучше и лучше, да? — заметил я.
— Вы слышали, чего он хочет, док.
— Я слышал, что сказал один введенный в заблуждение парень. Отсюда и до границы местность суровая. Мы не можем нести его всю дорогу; нам придется разбудить его, и ему будет неприятно.
— Делайте все, что потребуется, — сказал Энтон, — но только побыстрее. Нам придется сделать немаленький круг, чтобы объехать КПП. У них всегда есть разведчики.
Энтон открыл ближайшую калитку и вывел машину в поле, плотно прижавшись к живой изгороди для укрытия.
— Настоящая высокотехнологичная война, правда? По крайней мере, сегодня хороший день, — сказал я.
Я легонько встряхнул Джеймса, он пошевелился и открыл глаза.
— Мы уже приехали, док? — спросил он, как ребенок в долгой поездке на машине.
— Скоро, Джеймс, очень скоро, — пообещал я. — Но сначала нужно немного прогуляться.
Он взглянул на холм перед нами и закрыл глаза.
— Нет проблем, док, — сказал он. — То, что нас не убивает, делает нас сильнее.
— Только не Ницше, пожалуйста, — попросил я. — Разве тебя ничему не учили в тюряге? Следующим будет Киплинг.
— В Киплинге нет ничего плохого, — вмешался Энтон, бросая ветку на машину. — Вроде бы сочувствовал империалистам, но на самом деле понимал простых людей.
Я взял Джеймса за одну руку, Энтон за другую, и мы побрели через поле. Первые метров восемьсот прошли легко — пологое пастбище, скрытое в зарослях ясеня и шиповника. Затем уклон стал круче, а земля — менее ровной, поросшей жестким вереском и густой травой. Мы миновали военный наблюдательный пост, один из многих, гирлянды которых украшали холмы Южной Армы, но никто из нас даже не взглянул на него. Эти посты были декоративными, редко там встречались люди.
Джеймс вздрагивал, когда шаг давался ему тяжело, да и сам я все сильнее изматывался. Наконец мы подошли к вершине холма.
— Подожди здесь, — сказал Энтон и пополз вперед — посмотреть, что на другой стороне.
— Похоже, чисто. Пойдемте. Теперь мы почти в безопасности. Граница всего в ста метрах.
Только он замолчал, как прямо над его головой пронесся вертолет. Винты оглушительно грохотали, горные травы прижимало к земле, словно в бурю.
— Давай, мы успеем, если поторопимся, — настаивал Энтон, но я видел, что поросший папоротником спуск очень крут. Как его преодолеть — совершенно непонятно.
— Нельзя нам торопиться, — сказал я. — Если он хочет когда-нибудь снова ходить, торопиться нельзя.
Энтон задумчиво посмотрел на меня.
— Хорошо, док, — решил он наконец. — Вы главный, пойдемте так.
Мы начали спускаться с холма и по счастливой случайности оказались на протоптанной в папоротниках овечьей тропинке, скользкой, шириной меньше метра — но мы по крайней мере видели, куда ставить ногу. Чуть впереди поросль редела, а затем сливалась в ровное поле, и на дальнем конце этого поля я увидел ворота.
— Эти ворота прямо на границе, — сказал Энтон, — там нас кто-нибудь встретит.
— Почти приехали, Джеймс, — подбадривал я, — еще несколько ярдов.
Раздался выстрел, и я почувствовал, как что-то просвистело над головой.
— Ложись! — крикнул Энтон.
— Какое на хрен ложись, — сказал я, пригибаясь как можно ниже. — Если ты не заметил, я держу Джеймса.
— Да, док, извините, это я по привычке. В любом случае выстрел предупредительный. Но, знаете, стреляют они довольно метко, так что давайте скроемся на всякий случай. И, док, пожалуйста, следите за языком — рядом молодой парнишка.
Мы уложили Джеймса со всей осторожностью и опустились рядом с ним на колени.
Нас окликнули через громкоговоритель.
— Стойте, где стоите, мы видим всех троих, — раздался голос. — Встаньте и подойдите вперед с поднятыми руками, чтобы мы их видели, иначе будем стрелять. Это единственное предупреждение.
Я почувствовал что-то вроде облегчения. Из-за волнения во время погони я потерял из виду, что было важно, а что нет. Побег или не побег не имели для меня никакого значения. Я просто не хотел, чтобы мой пациент умер, и чем скорее нас схватят, тем скорее он получит надлежащую медицинскую помощь. Я встал с поднятыми руками и помахал ими — так показывали по телевизору.
— Живи долго и процветай, Спок, — крикнул я, складывая пальцы в вулканском салюте.
— Мы почти добрались, Джеймс, — сказал я, поворачиваясь к нему, но тот не слушал. Он полз, перебирая руками, по тропинке вниз с холма. — Прекрати, дурень, — я попытался его остановить. — У тебя ничего не выйдет. Только еще больше покалечишься.
— Я же говорил вам, док, — прошипел он, медленно продвигаясь вперед. — Можете похоронить меня прямо здесь. Я не вернусь за решетку, чего бы мне это ни стоило.
Я почувствовал руку Энтона на своем плече.
— Парня не возьмут, так что вам придется довести его, док, — тихо сказал Энтон, — я их задержу.
— Это безумие, — крикнул я, — вы оба погибнете! И я тоже, кстати. Не то чтобы это имело значение, конечно, у меня все равно день не задался.
— Таким шансом мы все должны воспользоваться, док. Как бы то ни было, теперь ты не хуже любого из нас, — сказал он, улыбаясь мне, одновременно вытаскивая короткоствольный револьвер и взводя курок. — Теперь давай, вперед! И… доктор!
— Да? — отозвался я.
— Не забудь, — предупредил он, — серпантин!
— Что это такое? — спросил я.
— Я могу тебе рассказать, — начал он, — но тогда…
— Да, да, тогда тебе придется меня убить, — продолжил я. — Пули и правда будят в тебе чувство юмора?
Он наклонился под прикрытием папоротника и пополз обратно тем же путем, которым мы пришли. Позади него я увидел маленькие фигурки в хаки, карабкающиеся по гребню холма, и снова приближающийся вертолет.
— Не волнуйтесь, док, — прошептал Джеймс, — вертолет не приблизится. Мы рядом к границей, так что в него может угодить ракета «земля — воздух».
— Ну, совсем другое дело. Это, конечно, дает ощущение безопасности, — сказал я. — Пойдем, теперь здесь только ты и я. И, конечно, вся чертова британская армия.
Мы медленно, спотыкаясь, продвигались по тропинке. Всего через несколько ярдов я услышал сзади крики и грохот выстрелов. Будут ли они стрелять в нас, подумал я, жалея, что у меня нет маленького флага Красного Креста, который я мог бы поднять и помахать в воздухе. Мы прорвались сквозь папоротник. Идти стало намного легче, но теперь укрытия не было. Поле недавно заняло стадо джерсийских коров, которые теперь жались у дальнего края. Я испытал роковое удовлетворение, увидев, что они оставили много больших пахучих лепешек, напоминающих об их присутствии, — настоящий триумф пищеварения. Одновременно я отметил, что в следующий раз, удирая с раненым беглецом на плечах, выберу поле без коров. А вот с овцами — пожалуйста. Пуля вспорола землю перед нами, и я вздрогнул.
— Успокойтесь, док, это просто случайный выстрел, — сказал Джеймс. — Если бы они целились в нас, мы бы уже были мертвы. Когда надо, они стреляют метко.
— Точно, где-то я уже это слышал, — ответил я.
Мы подошли к воротам, и сразу подъехали две машины. К нам вышли двое крепких мужчин.
— Мы получили сообщение. Вы врач?
К этому моменту допросы секретных организаций перестали меня пугать.
— Нет, — сказал я, — меня зовут Бонд, Джеймс Бонд. Нам нужно отвезти это дитя в больницу прямо сейчас. Вы оба, возьмите его за плечи. Осторожно, осторожно.
Ближе всего к нам стоял здоровый джип, и места сзади хватало. На холме Джеймс был энергичен и проявил ясность ума, однако теперь от всего этого не осталось и следа. Он рухнул на сиденье, свесив голову. Глаза пустые, в уголках рта слюна.
— Прямо в больницу, пусть кто-нибудь позвонит и скажет, что перелом бедра, огромная кровопотеря… — начал я, потом оглянулся.
Я увидел, как маленькая фигурка движется обратно через поле. В воздухе все еще гремели выстрелы. Пока я смотрел, он пошатнулся, упал, попытался встать, снова упал и уже не поднялся. Это выглядело почти эпизод комедии Чарли Чаплина — без брызг крови, поскольку в старых черно-белых фильмах красного не было. Еще один мученик за старую Ирландию, подумал я.
— Продолжайте без меня, — велел я парням. — У нас намечается еще один пострадавший.
Я выбежал за ворота и побежал через поле.
Энтон лежал лицом вверх, на виске у него была глубокая рана. Раздался еще один выстрел, и я озадаченно посмотрел вниз, чувствуя боль в груди. На рубашке расплывалось красное пятно.
Я ослабел и рухнул на колени.
— Энтон… — попытался заговорить я, но кровь пузырилась у меня на губах, и я свалился на землю.
— Похоже, мы оба мученики, — прошептал Энтон, когда на нас опустилась тьма.
Недавно я посетил могилу Уильяма Йейтса, некоторое время просидев там в задумчивости. Ни адамантовых башен, ни стальной оградки — только простой каменный памятник со словами: «Брось хладный взгляд / На жизнь, на смерть, / Всадник, проезжай мимо».
Уже через несколько часов я сидел в баре на Атлантическом побережье в нескольких километрах к югу. Взял пинту самого черного портера, ел клешни краба, только что выловленного из моря, обмакивал их в чесночное масло и наигрывал на гитаре какие-то народные мотивы. Прервавшись, чтобы убедиться, что дети все еще живы (сильные северо-западные шторма и двенадцатифутовые волны — важный компонент магии детства), я разговорился с местным жителем. Когда мы перескочили на вездесущую тему знаменитых литературных могил, собеседник с гордостью сообщил мне, что неподалеку похоронен доктор Оливер Сент-Джон Гогарти.
Джеймс Джойс нелестно увековечил его в своем «Улиссе» как Бака Маллигана, но Оливер Сент-Джон Гогарти и сам по себе был значительной литературной фигурой. И как большинству из нас, значительных литературных фигур, ему приходилось зарабатывать себе на жизнь чем-то еще. Еще одно доказательство того, как неразлучны медицинский и литературный таланты. Именно он провел вскрытие Майкла Коллинза — лидера Ирландии, убитого в Бил-на-Блате в 1922 году. Гогарти умер в Америке, и его тело доставили домой в свинцовом гробу. Его похоронили со всеми почестями, какие только может оказать нация, на кладбище с видом на океан, а через несколько недель местные выкопали его, чтобы загнать свинец.
Посреди этого счастья, словно из другой Вселенной, приходит известие о заминированном автомобиле в Омахе. Весь день неуклонно растет число погибших, оно достигло двадцати восьми. И нерожденные близнецы, чья мать была на тридцать шестой неделе беременности, безусловно, заслуживают того, чтобы быть причисленными к числу погибших. Если выпекать пирог скорби, других ингредиентов и не нужно: нерожденные близнецы, ни о чем не подозревающие иностранные студенты, маленькие дети, три поколения одной семьи — все уничтожены в одно мгновение. И, как это ни парадоксально, бомбе все равно: националист ты, унионист, стар, млад, продавец, покупатель.
Бомбы уже взрывались рядом со мной. Эти звуки я помню лучше всего. И следом ужасная картина: оглушительный взрыв, затем ошеломляющая тишина, как будто в одно мгновение измеряется ущерб, а затем крики. Два вида криков различаются безошибочно, хотя они и очень похожи: одни от ранения и боли, другие — рыдания от горя. Потери. Сердца, разбитые в один миг.
Есть сильное ощущение, что эта трагедия — последние предсмертные конвульсии Смуты. Что больше нам уже не вынести. Хватит горя. Должен наступить мир. Отвратительно, что подобное совершается в благородном порыве к объединению Ирландии. Как сказал Клайв Льюис, «чтобы быть очень злым и опасным, человеку нужна добродетель».
Моя больница находится недалеко от границы с Ирландской Республикой — буквально камень можно добросить. (Среднего размера камень, шероховатый такой, чтобы не скользил в руке, и кидать нужно из-за плеча. Всему этому можно научиться, если вырос в Ольстере.) Здесь территория особенно сильно пострадала от Смуты. Лишения, безработица и отчаяние составили смертельный коктейль, и, увидев столько разрушенных молодых жизней, я стал убежденным пацифистом. Насилие порождает насилие, а ощущение несправедливости и репрессии — лучшая программа вербовки, о которой может мечтать любая военная организация.
Я слишком мало знаю о войне в Ираке, чтобы мое мнение чего-то стоило. Не помогает и то, что я больше не верю ничему, что читаю. По своему ольстерскому опыту я понял: тот, кто достаточно близок к ситуации, чтобы действительно разбираться в происходящем, — слишком близок к ней, чтобы оставаться объективным; в то же время любой, кто достаточно далек от ситуации, чтобы сохранять объективность, — слишком далек от нее, чтобы разбираться в происходящем. Очень редко можно встретить объективное мнение хорошо информированного человека, но когда с ним все-таки сталкиваешься, его невозможно выделить на фоне остальных — весьма правдоподобно обоснованных, но при этом несовершенных.
Саддам, очевидно, не был великодушным правителем, и существование других тираний в мире не означает, что было неправильно с ним покончить. Но характерно, что при ирландской Смуте крестные отцы процветали, да и в ситуации с Ираком те, кто первыми нажали на спусковой крючок, как обычно, благополучно сидели в Белом доме.
Гипотетически человек, объявляющий войну, должен первым идти в бой. Однако, находясь за тысячи километров от поля брани, иметь дело со смертью куда приятнее. Ты на самом деле не понимаешь, что ты делаешь. Не видишь, как разлетается на куски голова молодого парня. Не чувствуешь запаха горелой плоти. Не понимаешь тысячи трагедий, за каждой из которых стоит отдельный человек.
Возможно, я мало знаю об Ираке, но после медицинской практики в Ольстере я ценой огромного труда получил некоторое представление о причинах борьбы с терроризмом. Я видел слишком много личных горестей в болезненно близком окружении.
Единственный способ противостоять террору — сражаться с нищетой, невежеством и несправедливостью. Это будет долгая война, и она не попадет в новостные заголовки CNN, но только у нее может быть хоть какой-то шанс на успех.
Чем сильнее меняется мир, тем крепче цепляются за прежние привычки циничные старики, которые обманывают доверчивых и уязвимых молодых людей, заставляя выполнять за себя грязную работу. Вы только что испытали это в Лондоне, я видел это в течение многих лет в Северной Ирландии.
Вы привыкнете. Видимые средства безопасности, регулярные обыски, частые ложные тревоги, задержки поездов и автобусов — все это постепенно будет восприниматься спокойнее, как фоновая музыка.
Жизнь пойдет своим чередом, тревога постепенно рассосется. Вы приспособитесь к другой ситуации, вернетесь к разговорам о футболе и погоде, а пациентам по-прежнему будут нужны антибиотики от простуды и боли в горле, даже когда воют сирены. Люди генетически не созданы для абсолютного спокойствия, и некоторая неопределенность, похоже, даже полезна нам.
Статистически шансы ввязаться невелики. Во время Смуты погибли около трех тысяч человек, и в тот же период число погибших на дорогах превысило шесть тысяч. Но возросшая угроза делает вас более внимательными к мелочам, вы становитесь осторожнее и вдумчивее.
Я ехал по вызову на дом и заметил на обочине картонную коробку. Притормозив, я некоторое время сидел размышляя. Просто картонная коробка на небольшой проселочной дороге, почти наверняка обычный кусок вылетевшего из машины мусора. Никаких проводов, никакого традиционного запаха кордита, никакой стрельбы, никаких признаков мятежников — вообще ничего подозрительного.
Я вышел из машины и с приличного расстояния строго посмотрел на коробку. Я считаю себя альфа-самцом. Коробка уставилась на меня не мигая. Соблюдая условности, она излучала слабую угрозу. «Жив ты или мертв, — казалось, говорила она, — для меня не имеет никакого значения». Довольно долго никто из нас не двигался.
Затем я развернулся и сделал крюк, который стоил мне дополнительных шестнадцати километров. Удача, может быть, и благосклонна к храбрым, но дьявол ненавидит трусов.
Кроссмаглен имеет печальную славу, люди содрогаются, когда слышат, где я работаю. Но, по правде говоря, это очень приятное место. Здесь хорошие люди, и человек привыкает ко всему, даже к вертолетам, весь день летающим над головой. А работа в таком месте, где нет полиции, добавляет интереса нашим обязанностям. Однако иногда даже моя профессиональная невозмутимость дает сбой.
Меня вызвали сразу после полуночи. В тот день по базе безопасности произвели минометный обстрел, и фургон, который использовали для перевозки миномета, был заминирован и взорвался, когда его доставили на базу. Я слышал взрыв и, как обычно, мысленно прикидывал, как далеко он был и насколько велик.
Когда я во время воздушного обстрела остановил свою ярко-белую машину за пределами базы, то услышал выстрелы. Признаюсь без всякой скромности, я был скорее раздражен, чем напуган. Когда ты врач, ты — врач и должен делать свое дело, верно?
Я выгрузил громоздкие и опасно яркие чемоданчики с инструментами и аптечкой и, пошатываясь, перешел дорогу. Когда я подошел к двери базы, она открылась, оттуда выбежал отряд солдат и приник к земле у обочины.
Невозможно было не заметить, что все они в шлемах, камуфляже и пуленепробиваемых жилетах. В то время как я торчал прямо посреди дороги — не хватало только крупной мишени на груди или футболки с надписью «Я идиот, пожалуйста, пристрелите меня». Так что ожидаемо, что мое удовлетворение превзошло страх, когда я посмотрел под ноги и увидел, что земля исчерчена пулями.
Говорят, что вы не слышите выстрела, которым вас снимут. Ну, так же вы не слышите тех, кто заставляет вас плясать. У человеческого разума есть много мощных механизмов отрицания. Мне грозила опасность, и я думал, что в Англии непременно получил бы за это чертову медаль. Встретился бы, например, с королевой, и она бы меня спросила: «А чем вы занимаетесь?»
Я: «Я врач в Кроссмаглене, мэм».
Королева: «Как интересно».
Я: «Да, мэм, это довольно забавно».
Герцог: «Вот ваша медаль, храбрец».
Я: «Спасибо, но медали не очень принимают там, откуда я родом».
Красная Королева: «Отрубить ему голову!»
Чудачества Кэрролла — мощная защита от экзистенциалистских страхов. Я также понял, что это были шальные пули, представляющие меня как цель, по которой невозможно промахнуться. Однако я выжил, чтобы рассказать эту историю.
Впоследствии я размышлял, какой положительный опыт здесь мог бы приобрести студент или стажер, но в наших краях такие птицы редки. По крайней мере, они могли бы поднять за меня белый флаг. Я также подумывал отправить отчет об этом случае в Journal of General Practice, но решил обойтись, сочтя, что его отклонят. Ведь у меня не было ни контрольной группы, ни статистической значимости результатов.
Просто часть богатого гобелена, который, как я думаю, и является работой врача общей практики.
Примечание: в 1994 году в журнале British Medical Journal объявили конкурс на вакансию колумниста, и это мое эссе победило. Счастливый случай положил начало моей писательской карьере. Очевидно, решающее значение имел шокирующий эффект текста, а также невероятный факт, что семейный врач в Великобритании может заниматься подобными вещами.
Войти с помощью соц. сетей: