Глава 17
г. Москва. МИИТ.
Его довольно активно поддержали начавшие вставать со своих мест студенты.
– Хорошо пообщались, – улыбнулся я.
– Да, жаль только, что вопросы какие-то совсем примитивные задавали… Молодёжь, нынче, не та пошла, – на полном серьёзе огорчённо проговорил Сергей Борисович. – Тяги к знаниям нет.
– Много отсеивается после первого курса? – сочувственно спросил я, переходя в наступление.
– Прилично, – ответил он.
Ну, я именно это и хотел услышать. Отлично!
– Подскажите, такой вопрос. Друг хочет перевестись из Брянска в Москву. Он в институте транспортного машиностроения год отучился. Может, ему посоветовать именно к вам перевестись?
– Толковый парень? – серьёзно посмотрел он на меня. – Лоботрясов у нас своих хватает.
– Толковый. Комсорг группы. Видел его оценки за первый семестр, без троек парень отстрелялся. Готов за него поручиться.
– Это хорошо. Значит, старается, говоришь, – задумчиво взглянул он на меня. – Пусть переводится, почему нет.
– Что для этого нужно?
Мы остановились у большого окна. Я разложил блокнот на подоконнике. Он мне рассказал, с чего Мишке начать, я всё подробно записал.
– А не подскажите, а общежитие-то есть при МИИТе? – решил уточнить я.
– Несколько.
– Ну, вообще, здорово. Напишу ему сегодня же.
– Давай, давай, – улыбнулся он, подводя меня к вахте и протягивая руку на прощанье. – Нам толковые студенты нужны.
– Спасибо вам, – пожал я его руку.
Ну, вот и пристроили Мишку с первого раза. Всё-таки, правильно мы с Ионовым ВУЗ выбрали.
От метро набрал Воронцова из комиссии по промышленности, надеясь, что у него ещё не закончился рабочий день. Сообщил, что устроился сегодня на работу и получил удостоверение референта Президиума Верховного Совета СССР.
– Не подскажите, Матвей Фёдорович, а куда мне дальше? – спросил я. – К кому и когда мне явиться?
– Ты же в МГУ учишься? Приезжай завтра после занятий, позвонишь мне. Я к тому времени всё выясню, – пообещал он.
– Спасибо большое.
– Не за что. До завтра, – попрощался он и положил трубку.
***
Москва, отдел кадров секретариата ВС.
Памятуя о личной просьбе Межуева насчет помощи Ивлеву с трудоустройством, Воронцов не решился отшить сейчас парнишку, а продолжил его опекать, хотя по должности они совсем не пересекались. Для начала, он решил уточнить в кадрах, были ли там какие-то указания сверху по Ивлеву.
Жана Кисько не было на рабочем месте, пришлось обратиться к его сотруднику Логинову. Тот охотно раскрыл все карты и Воронцов отправился к Пархоменко, чья подпись стояла второй в приказе о назначении Ивлева на должность.
Уж непосредственный начальник точно знает, где это молодое дарование должно работать, – решил Воронцов.
Поднявшись на второй этаж, он постучался в кабинет Пархоменко.
– Приветствую, Василь Николаич, – протянул он руку хозяину кабинета через стол.
– Какими судьбами, Матвей Фёдорович? – глава секретариата жестом предложил коллеге присесть.
– Да я по поводу твоего нового подчинённого, Ивлева. Какие планы на него?
– У меня никаких. Вообще, не пойму, что это за фрукт и зачем мне его навязали. Может, ты знаешь? – лукаво посмотрел он на Воронцова. – Чей он?
Матвей Федорович прекрасно знал, что все тот знает, иначе не подписал бы приказ. Просто хочет от него лично все услышать. Ну что же, ему не сложно.
– У нас ничей. Это со стороны. Межуев на него внимание обратил. Считает перспективным, хочет застолбить для дальнейшей работы, пока его другие не перехватили.
– Межуев, Межуев… – недовольно проговорил Пархоменко. – И не откажешь. А мне что прикажешь делать? Зачем, вот, он мне? У меня люди по пятнадцать-двадцать лет работают. И заметь, работа у нас ненормированная, праздники – не праздники, ночь – не ночь, Новый год – не Новый год, люди жизнь на этой службе уже положили. А тут новенький, на ту же зарплату и на свободный режим посещения. Это что такое?
– О полставки же, вроде, речь шла, – возразил ему Воронцов.– Со свободным посещением. Межуев сказал, какую-то записку пусть он делает раз в две недели. По новейшим достижением науки и техники у нас и за рубежом.
– Ну и что? Полставки, по-твоему, это мало? Какой еще свободный режим посещения?
– Даже не знаю, что тебе сказать, – равнодушно ответил Воронцов поднимаясь. – Ну, если тебе эта записка не нужна, найди ему работу, которую он может делать вне этих стен. Завтра он придёт после обеда, вот и обсудишь с ним поле деятельности, – он протянул руку Пархоменко, они попрощались и Воронцов вышел из кабинета.
Межуев просил устроить Ивлева на работу, – думал Воронцов, – Ивлев устроен. Все, что он сказал передать о должностных обязанностях новичка, он Пархоменко передал. А дальше в работу чужого подразделения мне лучше не вмешиваться. Пусть тут все уже без него решают.
***
Вернувшись домой, застал одну маму. Она возилась на кухне. Галия ещё не пришла с работы. Перекусил и сел писать Мишке письмо с подробной инструкцией по переводу в Москву. Надеюсь, он оценит. Просил звонить, если соберётся приехать, чтобы мне планы свои подстроить под его приезд. Хорошо, что мама ключей ещё сделала, чувствую, будет Мишка у нас в квартире тусить первое время, пока в общагу не устроится.
Пошёл за машиной и забросил по пути письмо в почтовый ящик, благо, они на каждом шагу. Когда вернулся, уже и Галия дома была.
Достал и положил на стол свое удостоверение.
– Ой, это то самое? Получил? – спросила Галия, осторожно протягивая к нему руку, словно оно было ядовитой змеей, которая может метнуться и укусить.
– Да, оно.
Галия взяла в руки, медленно раскрыла.
Тут уже и мама, тоже ойкнув, к ней подскочила, принялись вместе смотреть.
– Надо, наверное, как-то отметить новую работу, – сказала мама через минуту, когда они с Галией вдоволь насмотрелись и наохались.– Да еще и такую!
– И верно, да как – нам же сейчас на машине ехать к Жариковым… – ответил я.
– Ну тогда, отметим, когда приедем обратно, – решила мать, – а Жариковым говорить будем?
– Наверное, пока не надо. Не до того им. Совсем другие хлопоты, – предложил я. – Да и у них сейчас свой праздник. Малыш родился. Не надо моей новостью такое событие принижать.
– Хорошо, подождем, пока Инна домой не вернется, – согласилась со мной Апполинария.
Я бы и потом не стал рассказывать – да что толку? Такая работа, такая корочка – не утаишь от близких родственников. Мама скажет Эльвире, кто-то из них обязательно скажет Инне или Петру, а те обидятся, что сам не рассказал.
Съездили с женой и мамой в Мытищи, отвезли Жариковым коляску. Заодно посмотрели, как они там справляются. У Инны Викторовны явно большой опыт по уходу за младенцами. У неё всё так ловко получалось, и за малышом присмотреть, и на стол накрыть. Пеленала она его, конечно, жестко. Как положено в СССР. Якобы, чтобы ножки кривые не были, когда вырастет. Но я не стал советовать от этого отказаться. Понял уже, что Инна Викторовна не тот человек, что будет от молодого пацана советы по младенцам с интересом выслушивать. Нечего впустую воздух сотрясать. Своего малыша так не будем пеленать, а этому придется потерпеть.
Нас не отпустили просто так. После небольшого застолья женщины переключились на Саньку, а мы с Петром и Иваном Викторовичем душевно посидели, говорили обо всём на свете. Батя Петра оказался очень интересным собеседником, эрудированным. Всё не знал, как спросить Жарикова старшего, кем он работает, вдруг, я должен уже это знать.
– Иван Викторович, а расскажите о своей работе, – все же рискнул попросить я.
– А что о ней рассказывать? Автоматизация планирования и учёта –скучная вещь. Математика, статистика, анализ больших массивов данных.
– Не понял, а где вы работаете?
– В «Карагандауголь», в отделе автоматизации планирования и учёта, – улыбнулся он.
– Автоматизация, это же вычислительная техника? – подсел я к нему поближе.
– Конечно, – снисходительно посмотрел он на меня.
– И вы программист?
– Какие ты слова знаешь, молодец! – сказал он так поощрительно, словно я малыш, который выучил новое сложное слово. Ну да, он же меня совсем не знает, так что не буду обижаться. Сам совсем недавно смотрел на свою лопоухую фотку на удостоверении и не мог поверить, что такого молодого все же пустили на работу в такую организацию.
– Да, я программист, – все же сказал он и оба Жарикова рассмеялись.
– И на каких машинах вы работаете? – решил уточнить у него.
– «Минск-32». Может, видел?
– Не видел, – честно признался я. – Только читал про них. Блин, как интересно! Где же вы учились?
– Когда-то давно окончил Бауманку, потом жизнь и работа заставили самостоятельно специальную литературу почитать.
– Очень интересно, – сказал я. – И на каком языке вы сейчас пишете?
– Алгол, – улыбнулся он. – если тебе это о чём-то говорит.
Конечно, говорит, – чуть не ответил я, но вовремя опомнился и прикинулся восхищенным первокурсником:
– Ух ты!
Эх, надо уходить отсюда, пока меня тут не спалили со всеми потрохами. Но каков батя у Петра оказался! Почитал он самостоятельно специальную литературу… Небось, ещё и на английском языке.
Эх, богата же земля наша самородками.
А так, конечно, удачно пообщались. Я из Мишки хочу же крутого программиста сделать. Если батя Петра наезжать еще будет в столицу, то познакомлю их. Наверняка он ему что-то посоветует, что в учебе и будущей работе пригодится.
Посидели ещё немного и поехали домой. А то в Караганде на два часа больше, старшие Жариковы ещё не адаптировались. Иван Викторович уже и носом клевать начал прямо за столом. Ну и акклиматизация, наверное, сказывается.
– Какой же увлечённый человек сватья, всё-таки, – сказала вдруг мама, когда мы возвращались назад. – Даже в отпуске о работе думает.
– Сразу видно, ей очень нравится её работа, – заметила Галия.
– А чем она занимается? – полюбопытствовал я.
– Методички пишет для ясельных групп, – ответила мама. – развивающие занятия, игры. Очень умная женщина. С Санькой играется, а сама что-то придумывает.
– А где она работает? – спросил я.
– Я так поняла, в институте педагогическом каком-то, – ответила Галия.
– Ничего себе, – сказал я. – Однако. А родители-то у Петра непростые люди, и талантливые, и успешные.
Вернулись к себе уставшие, но довольные. Начали накрывать на стол, чтобы отметить мою работу в Верховном Совете, но тут начались звонки и визиты. Сначала позвонил знакомый соседа-художника насчёт картины, чтобы забрать. Я почему-то думал, тот же самый товарищ будет, что и в первый раз. Но, судя по голосу, это совсем другой человек. Договорились, что он приедет завтра в районе семи часов вечера и поднимется, сперва, за мной.
Потом зашёл Николай с седьмого этажа, сказал, что у него отпуск на земле заканчивается, через две недели в рейс. Предложил подумать, что нам привезти и спросил насчёт наших планов на лето. Его беспокоило, сможем ли мы за его пальмами приглядеть.
– Придумаем что-нибудь, – пообещал я, – не волнуйся. Я, возможно, уеду на месяц, но Гриша тут всё лето будет торчать, ему поступать на переучёбу надо. Договоримся с ним, кто будет твои фикусы поливать.
– Расписание вахт не забудьте составить, – рассмеялся капитан и напомнил, что ждёт от нас список подарков из заграницы.
А сразу, как он ушел, позвонил Вася.
– Ну, пробил я твоего Малину. Оказалось, это не фамилия. По фамилии он Малинин. Роман Романович. Тридцать восьмого года рождения. Сидел по сто сорок четвертой статье.
– Это что такое? – уточнил я.
– Это кража. Медвежатник твой соседушка.
– И нафига я дверь металлическую ставил? – рассмеялся я.
– Ты спрашивал, как могла его не очень грамотная мать кооперативную квартиру в вашем доме купить? – продолжил Вася. – Так я знаю как. Малина почти девять лет назад в сберкассе двенадцать тысяч взял. Денег так и не нашли.
– И сколько ему тогда дали?
– Десятку. По максимуму за крупный размер. Вышел по УДО полтора года назад. Отсидел больше семи лет.
– Спасибо, Вась. С меня причитается, – пообещал я. – Всегда лучше знать, с кем имеешь дело.
За столом все же посидели, отметили новую работу. Выпили с мамой бутылку красного вина на двоих. Галия не пила, хотя мама и порывалась ей немного налить. Но тут уж я встал насмерть.
В пятницу отсидел пары и поехал в Кремль. Показал корочки дежурному милиционеру на входе, он, взглянув на них лишь мельком, пропустил меня. Не удивлюсь, если у них есть списки всех сотрудников, в том числе и вновь принятых. Наверное, даже и фото каждого имеется.
Позвонил от бюро пропусков Воронцову. Он спустился за мной через несколько минут и отвёл на второй этаж.
– Запоминай дорогу, – посоветовал он. – Дальше будешь сам на работу ходить.
Он привёл меня к кабинету начальника Секретариата Пархоменко
– Василий Николаевич, добрый день, – зашёл он в кабинет не постучавшись. – Вот, прошу любить и жаловать – Ивлев Павел Тарасович.
– Приветствую, – сказал седой мужчина под пятьдесят, лощёный, холёный, свежая стрижка, дорогой костюм, золотая булавка в галстуке. Василий Николаевич поднялся и протянул руку сначала Воронцову, а потом и мне. Он оказался среднего роста, пониже меня, с подтянутой фигурой. – Ну, что же, с началом трудовой деятельности, – холодно посмотрел он на меня.
Упс! Похоже, мне тут не рады.
– Ну, я пойду, – сказал Воронцов и протянул мне руку. – Тоже поздравляю, удачи и успехов в трудовой деятельности.
Он ушёл, а я остался с Пархоменко, даже не пытавшимся скрыть своё недовольство.
– Значит, так, – сказал он. – Пойдёшь сейчас к моему первому заму. Это из моего кабинета направо по коридору. Он скажет, что тебе делать дальше.
– Хорошо, спасибо, – ответил я. – Приятно познакомиться.
– Угу.
Не стал его задерживать и вышел из кабинета, а то что-то он мне совсем не рад и не считает нужным это скрывать. Чувствую, хорошенькая рабочая атмосфера меня ждёт.
Кабинет первого зама Румянцева нашёл довольно быстро. На всех дверях имелись солидные таблички. Постучался и приоткрыл дверь в кабинет.
– Кирилл Иванович, можно? – спросил я и сделал шаг внутрь кабинета. – Я Ивлев, новый референт.
– А, заходи, Ивлев, – откинулся в кресле светло-русый мужчина за сорок, в рубашке со свободно завязанным галстуком. – С первым рабочим днём, – произнёс он с интересом, рассматривая меня.
Но у этого, хотя бы, недовольства во взгляде не было, только любопытство. Когда я подошёл, он поднялся, демонстрируя высокий рост и спортивное телосложение и протянул мне руку.
– Слышал про Всемирный совет мира? – затягивая галстук, спросил он меня, снимая со спинки кресла пиджак. – Будешь работать при комитете, который участвует в его работе.
– Первый раз слышу, – откровенно признался я. – Что за Совет мира?
– У-уу, тёмный ты человек, Ивлев, – показал мне рукой, чтобы я двигался к выходу из кабинета. – Пойдём, познакомлю тебя с важными людьми, которые тебе всё расскажут.
Мы спустились с ним на первый этаж. Там он привёл меня к кабинету, на котором золотом по-чёрному было вытеснено «Советский комитет защиты мира». Приплыли… Очень сомневаюсь, что тут будут востребованы мои записки по новинкам науки и техники.
В кабинете стояло два стола и был вход в соседний кабинет, дверь в который была распахнута и не видно было таблички, по которой можно было бы определить, чей он.
Соседний кабинет был пуст. А в кабинете, куда меня привёл Румянцев, за одним из столов, заваленных бумагами, сидел щупленький мужичок под шестьдесят. Весь седой как лунь – и усы, и бородка, и остатки шевелюры отсвечивают серебром.
– Марк Анатольевич, – сходу направился к нему Румянцев, – вы просили секретаря? У нас есть он!
– О! Наконец-то! – обрадованно воскликнул он. – Это просто, праздник какой-то! Неужели секретариат Президиума Верховного Совета снизошёл до Комитета по миру?
– Ну, вот, случилось чудо, Марк Анатольевич. Прошу любить и жаловать: наш новый референт Ивлев Павел Тарасович.
– Очень рад, – суетливо встал из-за стола Марк Анатольевич и протянул мне руку. – Вы не представляете, как я вам рад.
– Почему же не представляю? – взглянул я на кучу бумаг у него на столе.
– О, друг мой, – усмехнулся он, – вы не туда смотрите.
Он вежливо взял меня за локоть и потянул вглубь кабинета, где я увидел мешки. Много мешков. Штук восемь.
– Что это? – ошарашено спросил я.
– Это письма советских граждан, – важно ответил Марк.
– Ну, я пошёл, – сказал Румянцев, ехидно взглянув на меня и вышел из кабинета.
– Марк Анатольевич, а почему их так много? – спросил я, все больше ощущая, что что-то идет совсем не так, как задумывалось.
– Ну так со всей страны письма шлют.
– А почему их все сюда приносят? Причём тут Комитет по миру?
– Так это только наши письма, сынок, – рассмеялся он. – Малая часть из тех обращений, что поступают в Верховный Совет.
– Ну, надо же, – открыл я ближайший мешок. – И что с этим надо делать?
– Читать, регистрировать, суммировать, анализировать. На некоторые отвечать, особенно, на коллективные, с крупных предприятий.
– Ого! – только и сказал я.
И стоило это тех проверок, что я прошёл?! И вообще, у нас с Межуевым совсем другой уговор был. Начать прямо сейчас права качать? В первый же рабочий день? Ладно, пока не буду выступать, сначала надо обдумать как следует стратегию поведения. Попробую вначале договориться.
– Марк Анатольевич, я, вообще-то, на свободном посещении, мне факультативную работу обещали. Я же учусь ещё. И с обществом «Знания» тесно сотрудничаю. После учебы выступаю на предприятиях Москвы и Подмосковья.
– Это как, факультативная работа? – удивлённо уставился он на меня.
– Ну, я не могу каждый день работать.
– А сколько ты можешь?
– Договаривались, что я раз в две недели буду писать аналитическую записку, по современному состоянию науки и техники, используя спецхран. Но, раз так дело обернулось, то один раз в неделю все же смогу. Сразу после учёбы.
– Ну, давай, хотя бы, один день в неделю, – с неприкрытым разочарованием в голосе согласился Марк Анатольевич. – Вот как чувствовал, что неспроста тебя ко мне привели. Что что-то не так будет. Расщедрились они…
– Ну, тогда приступим? Покажите, что надо делать?
В первый день мне доверили разворачивать письма, разглаживать их, соединять скрепкой с конвертами и складывать в стопки. От граждан в одну стопку, от коллективов в другую.
Поймал себя на мысли, что проанализировать один человек подписался под письмом или коллектив и то время занимает, а кто-то, ведь, до этого письмо уже вскрыл, прочитал, проанализировал и рассортировал по секторам, комитетам и отделам. Вот, у кого адова работа!
Приехал домой, с непривычки, уставший и разочарованный. Где спецхран? Где запрещённая литература? Где в целом работа, имеющая хоть какой-то смысл? Что изменится, если не читать все эти письма, в которых советские люди осуждали американский империализм и поддерживали голодающих в Африке? Они же просто выплескивают свои эмоции в этих письмах, и к чему что-то делать еще с ними? Неужто МИД или, пуще того, Политбюро, что-то изменит в своей политике из-за того, что доярка Дарья, посмотрев по телевизору сюжет об американской агрессии против Вьетнама, села и написала сюда письмо, требуя вывода войск янки из этой азиатской страны?
Но что делать дальше, было сложно понять, не зная всех механизмов работы этой организации и отношений местных чиновников с Межуевым. Звонить Межуеву с жалобой? Да, у меня есть основания. Но будет ли он в будущем воспринимать меня серьезно, если я сразу жаловаться к нему побегу?
Исходя из своего богатого жизненного опыта, сразу мог сказать, что мои акции в его глазах сильно упадут. Сейчас у власти жесткие люди, прошедшие через войну. Может принять меня за капризного, избалованного молодого человека. Может он, конечно, позвонит кому надо в Верховный Совет и решит мою проблему. А может, решит и вовсе забыть обо мне, разочаровавшись. Да еще и скажет об этом кому-нибудь, кто в Верховном Совете растреплет, что Межуев за мной больше не стоит, и меня можно смело увольнять.
А мне в трудовой книжке вовсе не нужна запись, что я проработал в такой серьезной структуре, как Верховный Совет, неделю или две. Будет выглядеть так, словно мне сделали серьезный аванс, взяв туда на работу, а потом я не справился и меня вышибли. Или, того хуже, оказался политически неблагонадежным. Именно об этом будут думать в любых кадрах, куда я принесу потом свою трудовую. Может, даже и звонить будут в кадры Верховного Совета, чтобы точно выяснить, что со мной не так. А там как-то я не заметил при приеме на работу одобрительных взглядов в мой адрес… Тот же Жан Кисько попадется, и кто ему помешает охарактеризовать меня так, словно я и в дворники не гожусь?
Так что первичный вывод – не дергаться пока что. Марк Анатольевич согласовал мне, фактически, полдня в неделю работы – за полставки не сказать, что я буду перерабатывать. Работа откровенно тупая, но кто мне мешает думать о своем, когда я набью руку в обращении с этими письмами? Это же не бухучет или аудит, тут предельная концентрация не нужна. Если какое письмо не в ту стопку случайно суну, то, скорее всего, никто этого и не заметит. Прости, доярка Дарья, ты правильно мыслишь, но тебе вообще не стоило писать то письмо…
Галия и мама попытались меня расспросить за ужином, как первый рабочий день прошёл в Верховном Совете. Честно им признался, что тупо сортировал обращения трудящихся.
– Ну, сынок, не всё сразу, – решила поддержать меня мама.
– Да я понимаю, – улыбнулся я.
