“ДЕКАБРЬСКАЯ ПЕСНЯ”, еще одна баллада, сочиненная ЗЛОВЕЩИМИ сестрами. Для ГОЛОСА и ФЛЕЙТЫ, на мелодию “КОГДА ФЕБ ПРИЛЕГ ОТДОХНУТЬ”
О, пропой нам декабрьскую песню,
Чтобы с ней скоротать холода.
Год умрет и уже не воскреснет,
День и свет пропадут навсегда.
Солнце больше нас не согревает,
Сокращается день вместе с ним.
С каждым днем мы все меньше гуляем,
С каждым днем все усерднее спим.
И приходит к нам с севера вьюга —
Ей не в силах противиться ты.
И, дрожа, замирает округа,
Пчелы, бабочки, мошки, цветы.
Замерзают последние жабы,
Уступая диктату зимы.
Голос птиц, даже тихий и слабый,
До весны не услышим уж мы.
И охватит мороз постепенно
Каждый угол в печальном лесу,
Он скует все дороги и стены,
И метели порог занесут.
Тихий пруд превратится в зерцало,
Обращенное к лику луны.
И застывшие рыбы сначала
Будут видеть холодные сны,
А потом им приснится запруда,
Где от холода птицы молчат,
Где зарыты замерзшие трупы
И из инея кости торчат.
Холод, холод, немыслимый холод:
Треснул градусник, вытекла ртуть,
Свет дневной, словно льдина, расколот,
Время кончилось, пройден наш путь.
Трата-та, трата-та, трата-та-там,
Трата-та, трата-та, трата-та.
Глава 6
Все начиналось самым обычным образом: гостиная в большом доме, к круглому столику придвинуты три мягких кресла, лампы погашены, занавески задернуты, чтобы в комнату не проникал отблеск лунного света на снегу.
Анастасия Росси, урожденная Эдит Симмонс, сидела прямо, ее пышное тело заполняло кресло до самых подлокотников. На ней был обычный для сеансов наряд: шелковое кимоно, отороченное батистом, бусы из черного агата и налобная повязка, украшенная камнями и страусиным пером. По правую руку от нее сидел мистер Фарнсворт – высокий бородатый мужчина с рыжеватыми бровями, с которым не далее как утром она занималась любовью под чучелом пантеры с грозным оскалом (оскал был у пантеры, а не у нее). По левую руку от Анастасии, вложив тонкие дрожащие пальчики в ее широкую ладонь, сидела миссис Фарнсворт – хрупкая истеричная женщина в блузе с воротником под горло и объемными рукавами, собранными в узкий манжет. Это она впервые услышала духов в августе, это ради ее спокойствия устраивали сеанс.
Анастасия гостила у Фарнсвортов уже два дня. Обычно она не задерживалась у клиентов надолго. Она предпочитала короткие визиты – для пущего психологического эффекта. Но, пока она добиралась до них, в долине поднялась метель, а когда карета наконец остановилась у дома, снег валил с такой силой, что тут же заметал следы. К тому же едва миссис Фарнсворт раскрыла подробности дела, как с ней случился очередной припадок, а без ее участия было не обойтись.
Впрочем, Анастасия была даже рада, что спиритический сеанс отложился, – не только потому, что это привело к сеансу любви на ковре, оказавшемуся, несмотря на ее изначальную антипатию к хозяину дома, на удивление приятным, но и по причинам чисто профессиональным. Случай попался непростой, на пределе ее возможностей, так что изучить дом и его обитателей было не лишним.
Это никогда не лишнее. Не все клиенты с готовностью верили, что слова, которые она шепчет во мраке, и правда исходят от их умерших близких. И хотя она была знатоком человеческой натуры и (по ее искреннему убеждению) приносила клиентам и их семьям величайшее облегчение, она все же сознавала, что, строго говоря, ее сеансы – лишь спектакль, голоса, якобы разговаривающие с нею, – лишь плод ее фантазии, а вся ее персона – обман, от “шаманских амулетов” до ее русско-могиканских корней, если только под “русскими” и “могиканами” не подразумевались ирландцы.
Для начала двадцатого века не было ничего необычного в том, что какая-то шарлатанка сумела пробить себе дорогу в лучшие гостиные на севере штата Нью-Йорк и на западе Массачусетса, обеспечив себе безбедное существование. Однако в перестукиваниях с духами, столоверчении и выделении эктоплазмы Анастасия достигла таких высот, что, по ее собственному убеждению, в каком-то смысле и правда творила магию. В профессию она попала благодаря сестре, которая распознала в бледной большеглазой девочке страсть ко всему необычному и привела ее на спиритический сеанс, где юная Эдит, с досадой обнаружив, что медиум выстукивает ответы духов железной набойкой на башмаке, решила переиграть актрису и, распростершись на скатерти, выгнула спину, принялась рвать на себе платье и заговорила от имени римского императора Августа Тита.
Что ею овладело? Уж точно не Тит, которого она выдумала на ходу. Никто в ее семье не имел подобных склонностей. Мать работала на текстильной фабрике, отец-коммивояжер торговал помадой для волос. Набожные люди, но в то же время предсказуемые и скучные, преданные своей тихой религии. На самом деле потустороннее Эдит не интересовало, но ее аппетиты превосходили все, что мог предложить этот мир. Выйти за пределы возможного позволяли театр, пантомима, бурлеск.
Стоило начать, и ничто уже не могло ее остановить. Как это было прекрасно! Она прозревала миры в магическом шаре, исторгала изо рта мотки марлевой эктоплазмы, выстукивала послания с того света грузиком, свисавшим с подвязки у нее под юбкой. Общение с умершими было прибыльным делом. Даже спустя десятки лет после войны семьи погибших с готовностью верили в невероятное. А обещания светлого будущего в новом столетии только подталкивали людей к суеверию и невежеству прошлого.
Пять лет она работала одна, затем в доме богатой четы из Олбани к ней подошел молодой человек, наблюдавший за ее конвульсиями в гостиной, молча просунул руку ей под блузу и вытащил оттуда марлю, разрисованную призрачными лицами. Она замахнулась. Он поймал ее руку. Его звали Джордж Росси, он служил в доме кучером. В свое время он повидал немало трюков, сказал он, но такую красоту наблюдал впервые. Он предложил ей прогуляться, изложил свою философию, обрисовал их будущее, каким его видел. Тем вечером в хозяйском экипаже, одной ногой упершись в дверцу, а другую поставив на приступку, она задрала юбки, чтобы показать ему свой грузик на шнурке.
Эдит была не прочь иногда порезвиться. Один любовник ее уже бросил, уехав как-то утром в Огайо, вот и кучер надолго не задержится, решила она.
Но Джордж уволился со службы и стал ее импресарио. Это он предложил ей назваться Анастасией. Мсье и мадам Росси, вместе они покорили всю округу. Духи следовали за ней повсюду, легко проникая и в мраморные залы, и в убогие лачуги. Ей нравились трудности ремесла, его театральность, холодный перестук колец, когда ее руки кружили над хрустальным шаром, мягкий шелест купюр, деликатно принимаемых на излете странных сырых вечеров. Она брала любых клиентов, лишь бы платили; она ведь американка. Угрызения совести ее не мучили, да и с чего бы? В отличие от тех медиумов, что нашептывали игрокам, какая лошадь выиграет забег, и еще до скачек удирали на другой берег Гудзона, обещаний она не давала, разве что в астральной валюте, которые легко взять обратно.
Как она на всем этом раздобрела! Ее пышные формы расплывались по козеткам, когда она откидывалась назад в месмерическом экстазе. Пальцы ее были усыпаны драгоценными камнями, в ушах покачивались крупные серьги, побрякивание ожерелий и кулонов заранее возвещало о ее приходе. Она знала, что в некоторой степени является карикатурой на саму себя, грандиозной пародией, цирковой гадалкой, какую ожидают увидеть люди определенного класса. Но была в ее наряде и честность, ведь он недвусмысленно намекал, что последующие события будут, по сути, спектаклем. Если безутешная мать не верила в подлинность хрустального шара египетского мага, то не поверила бы и в подлинность сеанса. И вряд ли утешилась бы посланиями, которые Анастасия вдохновенно извлекала из тьмы.
Чего она не ожидала, так это того, что ее дар начнет усиливаться, выкристаллизовываться в то, чем раньше лишь притворялся. Со временем она усвоила, что настоящие чудеса – это не марлевые фантомы, извлекаемые изо рта, а секреты, которые можно узнать путем внимательного наблюдения. Подсказки были повсюду: в одежде клиентов, в фотографиях на каминных полках, в историях, которые ей рассказывали, в срывающемся голосе. Из нее вышел бы неплохой врач, и, гадая по руке, она, бывало, клала пальцы на запястье клиента и нащупывала пульс. Порой она спрашивала себя: а что, если в очередной гостиной с задернутыми портьерами с ней и правда заговорит призрак?
При всей ее проницательности просто удивительно, как долго она не замечала, что Джордж, не отказываясь от ее кошелька, избрал себе другой объект привязанности. Когда он объявил, что уезжает во Флориду с женой ее шляпника, она отвела душу грандиозным скандалом. Но, по правде сказать, к тому времени он сам ей наскучил. Что для чудеснейшей выдумщицы этот маленький человек? Хотя бы детей у них не было. Она сама так решила: при одной мысли о том, чтобы привести новую душу в этот лживый мир, ей становилось дурно.
Таким образом, когда ей написали из соседнего штата, умоляя разобраться с озорными духами, Анастасия была одна. “Озорные” – это, конечно, соблазнительно, однако ее первым порывом было отказаться. Тон письма был истерическим, даже из нескольких строк стало понятно, что женщина, которой якобы являлись духи (хозяйка дома), просто сумасшедшая. Ехать далеко, сезон неудачный. А главное, она редко, очень редко бралась за дома с привидениями. Если уж показывать чудеса, так пусть единственной, кто слышит духов, будет она сама.
И все же она устала от бесконечной череды рыдающих родителей, искавших утешения после гибели чада. Как ей хотелось чего-то потруднее! К тому же место, куда ее пригласили, славилось богатыми имениями, автор письма, судя по фирменному бланку, владел той самой фабрикой, что изготавливала пуговицы на ее туфлях, гонорар был щедрым, а аппетиты ее – огромными.
* * *
– Это Эдем, мадам Росси. Серенгети Массачусетса. Охотничий рай. Только взгляните на эти стены. Белохвостый олень. Черный медведь. Рыжая рысь. Лось. Каждый экземпляр взят в этих самых лесах. Вам скажут, что в Новой Англии их истребили, что если вы хотите охотиться на что-нибудь крупнее кролика, то вам придется ехать далеко, но это лишь доказывает, как упорно люди не видят того, что у них под носом. Да, кстати, добавки? Моя жена и кусочка в рот не возьмет. Она питается воздухом.
Это было в первый вечер. Они сидели в столовой, а над ними, вокруг обеденного стола, висели головы животных. На камчатной скатерти стояло охотничье рагу. Муж – в смокинге, красный от вина, жара камина и светских усилий. Жена – бледная, как фарфор, и такая же застывшая. Где-то в доме была еще девочка, цветом лица в мать и с отцовскими волосами, мелькнула в дверном проеме, а потом ее выпроводили. Разговор был для взрослых.
– Благодарю вас, мистер Фарнсворт.
Изящным жестом он зачерпнул блестящую кашицу и шлепнул ей в тарелку.
Хвойный привкус, пояснил он, это дикобраз.
– Так на чем я остановился?
– На Эдеме.
– При первом же взгляде, мадам Росси, я сразу все понял. Мы возвращались из Адирондака и решили сделать крюк через эти горы. – Он обвел рукой пейзаж за окном. – Только представьте: август, весь лес – пышный зеленый ковер. Когда перевал закончился, перед нами раскинулась долина, и с этой минуты я знал, что все было предрешено. В земельном управлении сказали, что владелец умер семь лет назад, а его наследники покупателя еще не нашли. Он попытался прыгнуть выше головы – начал строить второе крыло, но разорился, – и безумцев, желающих повторить его ошибку, не нашлось. Для местных это слишком большой размах, а для ньюйоркцев слишком далеко; в доме жила лишь его старая сиделка. Я сразу увидел, какие у этого места широкие возможности. Это будет не просто летний домик, но частная гостиница. Первостатейная, понимаете? Для людей высшего сорта. У дома красивый каркас. Купил его за бесценок, позволил старушке забрать все, что она хотела, вывез оставшийся хлам, доделал второе крыло. У каждого номера своя тема, свое животное – вы сегодня ночуете в “Сурке”. В лесу за домом было полно яблонь, настоящие заросли, два месяца расчищали землю под крокетную площадку. Уже дал объявление в охотничьи журналы. На всю страницу: “Гостиница «Горный лев»”. – Он съел кусочек мяса и ткнул вилкой в воздух. – Это еще не все. У моего знакомого есть связи с президентом… Знаю-знаю, связи есть у всех, но мой парень и Рузвельт – давние друзья. Я пригласил его на следующий охотничий сезон, и, между нами говоря, его ответ был… весьма обнадеживающим. – Мистер Фарнсворт улыбнулся и похрустел суставами, разминая пальцы. – Только представьте себе: “Президентский номер”.
Он обхватил руками свой огромный живот и откинулся назад. Громадные уши, зеленые глаза, нос с едва заметными следами давнишней драки, салфетка заправлена за воротник – на миг всем своим видом он выражал довольство. Пока не взглянул на жену.
– Но… возникла загвоздка.
– Карл, это непристойно!
Это были первые слова миссис Фарнсворт. Она сидела напротив Анастасии – губы полураскрыты, глаза полузакрыты, длинная черная коса уложена на голове и заколота черепаховым гребнем. Представительница совершенно иного вида, нежели ее супруг. Пальцы нерешительно касаются стола. На плечах белый кружевной платок, такой легкий, что при каждом движении ее собеседников он колыхался, рискуя угодить в карминное рагу.
На самом деле платку ничто не угрожало, поскольку на тарелке его хозяйки лежал лишь нетронутый ломоть хлеба. Да, совершенно иного вида. И как только они скрестились?
– Эмили… – начал мистер Фарнсворт.
– Над нами будет смеяться вся Новая Англия.
Мистер Фарнсворт перевел взгляд на Анастасию. Вот они и добрались до причины, по которой ее сюда выписали. Вино, угощенье, камин: наслаждаясь пиром, она почти забыла, что приехала по делу, и, незаметно сняв туфли, лениво растирала ступню о львиную лапу стола. Теперь же она села прямо.
– Надо полагать, речь идет о призраках?
Миссис Фарнсворт повернулась к ней со слезами на глазах:
– О да!
В повисшем молчании Анастасия посмотрела на миссис Фарнсворт, затем на мистера Фарнсворта, затем мистер Фарнсворт посмотрел на Анастасию – на всю Анастасию целиком – и снова на свою жену.
– Расскажи ей, голубка моя, – попросил он.
Миссис Фарнсворт замотала головой:
– Она же видела письмо. И от этих разговоров про охоту мне становится дурно. Нельзя ли мне прилечь? Может быть, завтра я найду в себе силы.
– Ерунда, дорогая! Позволь тебе напомнить, что это была твоя идея. У мадам Росси, вероятно, и без нас клиентов много.
Анастасия, уже слегка опьяневшая и приятно озадаченная неприкрытым вниманием мистера Фарнсворта к ее бюсту, почувствовала, что настал ее выход, и, потянувшись через стол, накрыла руку миссис Фарнсворт ладонью. Постаравшись принять как можно более серьезный вид, она сказала:
– В письме ваш супруг упоминал, что вам докучают призраки. На этом все. – Анастасия взглянула на мистера Фарнсворта, и тот ободряюще кивнул. – Не могли бы вы изложить подробности?
– Ах, мадам Росси. Вы решите, что я сошла с ума.
– Вовсе нет, миссис Фарнсворт, – сказала Анастасия. – Общеизвестно, что даже в самых твердых материях атомы не касаются друг друга. Между ними полно пространства для иных миров. – Она выдержала паузу. Ее губы перемазались в жире, и она облизнула их. Ей захотелось еще тарелку охотничьего рагу. Еще бокал вина. – Лишь те из нас, кто испытал на себе влияние астрального плана, знают силу посланий с той стороны. Это и привилегия, и тяжкое бремя, – смиренно добавила она.
– Ах, нет! – воскликнула миссис Фарнсворт. – Никакая это не привилегия! Это мерзость!
Анастасия вновь взглянула на мистера Фарнсворта, и тот положил ей добавки. Но никаких разъяснений не последовало. Что ж, подумала Анастасия, слегка наклоняясь вбок, чтобы ослабить шнуровку на корсете и освободить место для добавки, случай не из легких. Она отправила в рот кусочек мяса.
– Доводилось ли вам прежде слышать подобные звуки?
– Нет, никогда!
– Уже что-то. Это добрый знак, миссис Фарнсворт.
– Правда? – Та с надеждой подняла голову.
– Да. Как правило, да. Это значит, что проблема… не личного свойства. Дело в доме. Раз неприятности начались здесь, нам с вами будет проще. – Она помедлила: не стоит слишком обнадеживать их, это может кончиться разочарованием. – Духи… вы слышали их с самого приезда?
Миссис Фарнсворт опустила взгляд и принялась теребить салфетку, лежавшую у нее на коленях.
– Не сразу… Но все началось довольно скоро.
Анастасии попался неподатливый хрящик, и, пытаясь разжевать его, она молча ждала, не добавит ли миссис Фарнсворт что-нибудь еще.
Та ничего не добавила.
– Когда же? – спросила наконец Анастасия.
– Через несколько недель.
– Значит, летом.
– Да.
Хрум.
– И вы были… одна?
– О да. Да.
– Хорошо. (Хрум.) Где именно вы были, миссис Фарнсворт?
– В нашей… в нашей спальне. Я… о, я так не могу!
– Можете, миссис Фарнсворт. – Анастасия подалась вперед и одарила хозяйку дома печальным, полным материнской заботы взглядом. – Вы находились в спальне, очень хорошо. Это было утром, днем, вечером?..
– Днем. Я дремала и только проснулась. Сперва я подумала, что это собаки, но Карл взял их на охоту. – Ее голос окреп. Анастасия представила пугливого зверька, медленно вылезающего из норки. – Лили, наша дочка, гуляла с горничной в саду… – Она смолкла и с мольбой взглянула на Анастасию.
– Замечательно. И что же вы услышали?
– Это было… нет, я не могу! – Миссис Фарнсворт склонила голову. Зверек снова забился в норку.
Анастасия глубоко вздохнула и попыталась заглянуть ей в лицо:
– Голос?
– Не только.
– Тогда что, миссис Фарнсворт?
– Ах, я не могу этого произнести.
– Прошу вас.
– Нет!
– Тогда я вынуждена буду уйти, миссис Фарнсворт. Ваш супруг прав, меня ждут другие клиенты. – Анастасия положила салфетку на стол.
– Нет, пожалуйста! – воскликнула миссис Фарнсворт, забыв, что дороги замело на много миль вокруг.
– Но мы никуда не двигаемся.
– Это… рифмуется, мадам.
– Что?
– То, как таких называют, рифмуется со словом… иезуиты… термиты… Нет… доломиты.
– Доломиты?
– Доломиты, мадам. Они занимались мерзкой, отвратительной доломией. – Бедняжка взглянула на Анастасию широко раскрытыми глазами.
– Простите, миссис Фарнсворт, но я не…
– О, мадам Росси, не мучайте меня! Я слышу смех, если хотите знать. Они… так смеются! И обсуждают… живопись. И читают вместе поэзию. Любовную поэзию, мадам. Это художник и поэт, и они так… так наслаждаются обществом друг друга! – Миссис Фарнсворт выпрямилась и почти с вызовом произнесла: – Это мужчины, мадам. Двое мужчин.
– Которые вместе читают.
– И вздыхают и стонут, мадам Росси. Вот! Если вам так хочется знать!
Последовала пауза.
– Разумеется, призраки и должны вздыхать и стонать, – услужливо вставил мистер Фарнсворт.
Жена бросила на него яростный взгляд:
– Замолчи, Карл! Ты прекрасно знаешь, какие вздохи и стоны я имею в виду.
И зарылась лицом в ладони.
Продолжать было бессмысленно. Анастасия испытывала весьма противоречивые эмоции, главной из которых, впрочем, была благодарность за хрящик, в буквальном смысле не дававший ей раскрыть рта, иначе она бы точно прыснула со смеху. Мистер Фарнсворт погладил жену по кружевному плечику:
– Ну, будет, фазанчик мой. Успокойся, моя куропаточка. Вы видите, мадам Росси, какие у нас трудности.
Анастасия смерила его взглядом. Несмотря на все эти милые прозвища, проиллюстрированные экспонатами на стене, было видно, что он очень раздосадован. Водились в доме призраки или нет, положение его было незавидным. Словно в подтверждение, его супруга всхлипнула:
– Не будет никакой гостиницы! И никакого “Президентского номера”! Что подумает Тедди, если все это услышит?
В повисшем молчании Анастасия и мистер Фарнсворт рассматривали вышеупомянутый вопрос и друг друга. Анастасии пришло в голову несколько ответных реплик: что президент на своем веку повидал немало и, уж конечно, слышал звуки подобных забав – возможно, даже в самом Белом доме. Что при столь высокопоставленной особе духи постараются вести себя потише. Она, любительница покричать, поступила бы именно так. В крайнем случае всегда можно укусить подушку.
Конечно, будь ее воля, она сказала бы, что волноваться не о чем, потому что президент, в отличие от миссис Фарнсворт, не тронулся умом и, следовательно, не услышит ничего, кроме шепота горных ветров.
Вместо этого она спросила:
– Мистер Фарнсворт, вы тоже слышали этих… доломитов?
Он покачал головой. Затем, с опаской взглянув на жену, сказал:
– Нет, мадам Росси, ничего такого я не слышал.
Плечики в кружевах затряслись.
– Но ты же слышишь скрипы, Карл! Ты слышишь стуки.
– Верно. Скрипы и стуки я слышу.
Анастасия кивнула. Скрипы и стуки. В старом доме.
– А ваша дочь?
– Боже упаси, мадам Росси. Лилиан ничего не знает – кроме того, что я очень расстроена.
Анастасия опустила взгляд: рагу остыло и подернулось жирной пленкой. Она задумчиво забарабанила пальцами по щеке, ощущая борборигмический протест живота против такого пира. Супруги молча смотрели на нее. Они, конечно, ждали вердикта, плана действий. Но сложившаяся картина ей вовсе не нравилась. Приятное тепло, разливавшееся по телу от вина, уже отхлынуло. Начинала болеть голова.
– Видишь, Карл, – сказала миссис Фарнсворт, – она не может нам помочь.
– Ах, совушка моя… – Он снова погладил жену и повернулся к Анастасии: – Мадам Росси, вас так хвалили. По словам миссис Тернинг, вы нашли ее мальчика спустя сорок лет после Энтитема. А Том, мой деловой партнер, уверял меня, что, когда вы вызвали его бедную Герти, погибшую в огне, в комнате и впрямь запахло дымом, а еще он рассказал, как вы вступили в контакт с духом Франклина, нашего отца-основателя, и призраком индейского короля Филипа, который очень всем помог. Уж конечно…
Ей послышалась нотка скептицизма?
– Благодарю вас, мистер Фарнсворт. – Она подняла ладонь: – Но сомнения вашей супруги справедливы. Мне посчастливилось быть наделенной даром. Однако обычно я принимаю послания духов, а не передаю… Это совсем разные вещи.
Анастасия взглянула на супругов – следят ли за ходом рассуждений. У каждого клиента были свои представления о том, как устроен мир иной, поэтому требовалось установить правила. Сколько раз ее просили объяснить то, что, по сути, является метафизикой… Почему в одном доме водятся призраки, а в другом нет? Почему возвращаются лишь некоторые души умерших? Могут ли они принимать физическую форму? Едят ли? Стареют ли? А что случается с кошками и собаками (любимый вопрос детей)? И наконец, ездят ли призрачные всадники на настоящих лошадях?
Теорий было множество. Но она обожала придумывать свои версии и со временем остановилась на той, в которой самым удачным образом сочетались возможности и ограничения жанра.
– Иными словами, – продолжала она, – мертвые никуда не деваются. Мир полнится душами умерших. По тысяче ангелов на каждой травинке. Обычно мы не слышим всего этого многоголосия, потому что призрак сам должен пожелать заговорить с нами, а большинство из них этого не хотят. Почему некоторые все же являются нам, до сих пор неясно. Любовь, месть – вот самые громкие мотивы. Иногда духи вмешиваются в людские дела, если у них на глазах творится зло. А есть и дерзкие, докучливые призраки, которые любят устраивать хаос, бить в кастрюли, чихать, отвязывать лошадей, прятать ключи и тому подобное. Но для того, чтобы принять физическую форму, требуются некоторые усилия, и – подозреваю – другие духи могут отнестись к этому с неодобрением. Словом, без весомых причин призраки людям не показываются. – Она прервала декламацию. – Но я забегаю вперед. Ваши духи (во всяком случае, пока) остаются в акустическом спектре. Однако, если проблему запустить, все может измениться.
– Простите, – сказал мистер Фарнсворт, – что может измениться?
– До сих пор вы, миссис Фарнсворт, – она встретилась взглядом с хозяйкой, – их только слышали. Они не пытались продемонстрировать свои наслаждения во плоти.
На слове “плоть” миссис Фарнсворт побледнела и застыла на месте, и Анастасия уж было подумала, что убила ее и бедняжка вот-вот свалится на пол.
– Но это даже хорошо, – поспешно добавила она. – Похоже, злого умысла у них нет. Они просто слегка неосмотрительны. Возможно, они слишком увлечены своим небесным союзом… этим регулярно скрепляемым союзом, что, разумеется, не должно нас удивлять. Ведь они не стареют, не устают…
– Тогда что вы предлагаете? – вмешался мистер Фарнсворт.
– То же, что и всегда, – ответила Анастасия. – Спросить у них. Вы ведь все-таки их гости.
– Гости? Чепуха! – хмыкнул мистер Фарнсфорт. – Мы купили этот дом три года назад. Законный владелец я.
– В материальном мире – да. Но духи, мистер Фарнсворт, не сверяются с земельным реестром. Три года для них ничтожный срок. Это старый дом, который множество раз переходил от одного хозяина к другому, на него претендуют многие.
Миссис Фарнсворт повернулась к мужу:
– Так и знала, зря мы его купили!
Анастасия подняла ладонь:
– Я вовсе не это имела в виду. У любого дома есть история. Я лишь хотела сказать, что сторонам нужно достигнуть взаимного понимания. Перестроиться, если угодно. Когда придет время, вы должны будете обратиться к этому… художнику, этому поэту. Воззвать к разуму, к сочувствию, убедить их, что это в их же интересах.
– Но как? – хором спросили супруги.
Тут Анастасия заметила в дальнем конце комнаты глаз – в щелочку подглядывала дочь. На миг Анастасия почувствовала себя беззащитной, как будто ребенок, лучше знающий правила притворства, раскусит ее в два счета. Она выпрямила спину, покрутила в руке бокал с остатками вина. Казалось, теперь на нее возлагает надежды не только бедная женщина, но и весь дом: муж, дочка, духи.
– Уже поздно. Сеанс будет завтра вечером. Вот тогда и узнаем.
* * *
– Puma concolor, мадам Росси, также известная как пантера, горный лев, кугуар. Сейчас они удивительно редки. Набивщик воссоздал ту позу, в которой я ее подстрелил, – в момент атаки.
Они были у него в кабинете – великолепной комнате в новом крыле, вмещавшей в себя целый зверинец. У окна – пантера. На комоде крупное существо с четырьмя бивнями – не прихоть набивщика, но бородавочник, который, как пояснил мистер Фарнсворт, тоже на него напал. Он бы показал шрам, да только тот выше колена. Он сидел на краешке письменного стола – в оливково-зеленой охотничьей куртке, с трубкой во рту. Она устроилась на диване, между ними лежала шкура зебры с приподнятой головой. На столе графин виски на подносе, два стакана, нож, фазан, воротничковый рябчик.
Последние два часа он показывал ей дом и участок, и за это время они успели обсудить историю охоты (“Странное словечко – охота, им называют и ловлю зверей, и желание”), различия в охотничьих законах в Нью-Йорке и Массачусетсе, воротничкового рябчика (милый был рябчик, увязался за ним, как собачонка), сколько можно протянуть на одной крольчатине (недолго) и сколько – на мясе опоссума (дольше: оно жирнее), а также распространенный у индейцев обычай многоженства – изучению этой темы он посвятил немало времени (если ей интересно, он как раз сейчас работает над одной статьей).
Анастасия терпеливо слушала, высматривая хоть что-нибудь, что могло бы пригодиться на сеансе. Но прогулка по дому не дала почти никаких археологических зацепок: мистер Фарнсворт выбросил все, кроме буфета, напольных часов эпохи революции, кухонного стола и кровати.
– О? – Последний предмет хотя бы имел отношение к делу.
– Но духи, мадам Росси, кроватью не ограничиваются.
Он показал ей потолки с чеканными металлическими пластинами, обои с орнаментом по эскизам Уильяма Морриса, турецкие ковры. Дымоход нужно покрыть известкой, кое-где в доме гуляют сквозняки – надо менять оконные рамы. Он надеется, это не потревожило ее сон.
Единственное, что потревожило ее сон, – это дикобраз.
– Никаких небесных союзов? – спросил он.
Анастасия узнала этот взгляд из-под полуприкрытых век, скользнувший по ней в разгар вчерашнего пира.
– Никаких союзов, мистер Фарнсворт. Я спала очень глубоким сном.
Интересно, подумала она, сколько он уже успел выпить. Учитывая обстоятельства, решение обратиться к виски было вполне разумным. После вчерашней беседы его жене стало дурно, и, несмотря на бром, под утро призраки устроили для нее новый концерт.
Одна из собак, спавших у камина, поднялась и подошла к хозяину. Он скормил ей лакомство из кармана, затем вновь принял свою царственную позу.
– Все это у нее в голове, да?
К такой прямолинейности Анастасия была не готова.
– Прошу прощения?
– Эта вакханалия. Голоса.
– Пока еще рано делать выводы.
Мистер Фарнсворт махнул рукой:
– Ерунда. Она рехнулась. Вы это знаете.
– Ничего подобного я не говорила.
Он указал на нее трубкой:
– Но подумали.
Анастасия смотрела, как собака снова устраивается у камина.
– Если позволите, мистер Фарнсворт, вы меня удивили. Вчера вечером вы показали себя человеком, готовым поверить, что наш материальный мир лишь часть незримого целого. Что миры могут взаимодействовать. Когда вы говорили о деловом партнере, порекомендовавшем меня…
Он снова махнул рукой:
– Я вас умоляю. Мы оба знаем, что это было ради миссис Фарнсворт. Я уже потерял счет небылицам, которые вынужден выслушивать и рассказывать, чтобы эта семья оставалась на плаву.
– Но вы слышали скрипы и стуки.
– Старые дома скрипят.
– В старых домах обитают призраки, скажут некоторые.
Он пристально посмотрел на нее, затем нацепил свою самую любезную улыбку.
– Мадам Росси. Хотя бы на минуту прекратите спектакль. Я понимаю, насколько он важен – в лечебных целях. Уверяю вас, гонорар вы получите, но не держите меня за дурака. Я бы не открыл свои фабрики, если бы меня так просто было обвести вокруг пальца. На мошенников у меня чутье. Я бывал на спиритических сеансах. Репы с таинственными письменами, растущие из ковра! Пляшущие вазы! Король Филип! Будь я призраком короля Филипа, я бы не в сеансах участвовал, а закончил начатое и перебил таких сумасшедших, как вы.
Он затянулся, обнаружил, что трубка погасла, и налил себе виски. Анастасия молча наблюдала. При всей его напыщенности он не был ей отвратителен. Достойный противник. С другой стороны, можно и не верить в потустороннее и все равно возмущаться, когда другие так быстро отмахиваются от прошлого.
– А вам не кажется, что, повидав с мое, было бы сумасшествием не верить?
– О боже!
За окном на ветку величественного вяза, росшего у парадного входа, уселась парочка ворон.
– Вы меня удивляете, мистер Фарнсворт. Если вы считаете, что я шарлатанка, а ваша супруга больна, почему бы тогда не обратиться к врачу?
Он глотнул виски. Жест задумывался как демонстрация решительности, но его выдала легкая дрожь в руках.
– О, не думайте, что я не пытался. По-вашему, она расскажет врачу об этом их небесном разврате? Ему она жалуется на боли в животе, и он отправляет нас домой с пилюлями для печени или сиропом для нервов.
– Я скажу вам, что больной живот тут ни при чем, – ответила Анастасия. – А пилюли для печени не помогут.
Еще один глоток.
– Хоть в этом мы сходимся во мнении.
– Не только в этом. Насчет сумасшествия я тоже с вами согласна. Но и сумасшедшим являются призраки…
Он хотел возразить, но она подняла палец. Браслеты, перестукиваясь, сползли по ее запястью.
– Я знаю, что вы ответите, мистер Фарнсворт, но я не желаю ходить кругами. Человек либо верит, что мы живем в зачарованном мире, либо нет, – что толку пытаться убедить его в обратном? Но я могла бы предложить кое-что более действенное. Я провожу сеансы уже почти тридцать лет. И если они чему-то меня научили, так это тому, что видения не возникают на пустом месте. Они появляются – как бы это сказать?.. – на благодатной почве. И сообщают нам кое-что важное о той обстановке, в которой возникли.
Он вздохнул:
– Мадам Росси, вы просите меня поверить, но я же сказал вам…
– Не верьте ни во что. Забудем о призраках. Давайте считать, что это и впрямь душевная болезнь. Нет ли у вас какой-нибудь гипотезы, объясняющей недуг вашей жены?
– Гипотезы?
– У солдата, болеющего ностальгией, при виде служанки, похожей на оставленную дома возлюбленную, начинаются пальпитации. Вдова, просыпаясь среди ночи, видит рядом покойного мужа. В день, когда нужно идти под венец с богатым стариком, которого невеста не любит, у нее отнимаются ноги. Известно много подобных случаев…
– Что за вздор! – с отвращением воскликнул он. – Наследственность – вот моя гипотеза. Ее мать была такой же. Все дело в слабости организма.
– В слабости или открытости?
– Не вижу разницы.
Анастасия сделала глубокий вдох, выдержала его взгляд.
– Этот дом. Покупка была ее идеей?
– Простите?
– Вы предположили безумие. Я лишь пытаюсь разобраться в причинах. Кажется, в Хартфорде, рядом с вашей фабрикой, вам жилось чудесно. Решение переехать сюда – вы приняли его вместе?
– Затея была моя. Но миссис Фарнсворт всецело ее поддержала.
– И ей нечего было возразить?
Мистер Фарнсворт прищурился:
– Уж не намекаете ли вы, что она нарочно все выдумала, чтобы подорвать…
– Выдумала? Нет. Если это так важно, уверена, миссис Фарнсворт приехала сюда по своей воле. Она кажется весьма преданной женой.
– Так и есть.
– Вы счастливы в браке.
– Ну разумеется!
– Она всем обеспечена.
– Простите?
– Материально. Она всем обеспечена материально.
– О да, она ни в чем не нуждается.
– Духовно.
– Каждое воскресенье мы ходим в церковь.
– Социально.
– У нас больше друзей, чем вы можете себе представить.
– Прекрасно. Ну а чувственно?
Он покраснел.
– Мадам! Что… Как вы смеете затрагивать…
– Затрагивать что, мистер Фарнсворт? Охоту? Небесные союзы? Но первой эту тему затронула именно она. Миссис Фарнсворт слышит любовную поэзию. В таком обилии, что нам, простым смертным, остается только завидовать. Кто-то в этих стенах предается блаженству, мистер Фарнсворт. Но это явно не те жильцы, с которыми я уже знакома.
Он встал, она тоже встала, чтобы он не высился над ней. Его лицо было положительно багровым. О, кажется, она задела за живое. Его ярость подтвердила ее догадку: проблема на супружеском ложе.
– Вы же не намекаете…
– Намекаю на что? Я лишь сужу по опыту: предмет беспокойства часто переносится из физического плана в астральный.
Он готов был сорваться на крик:
– Ни одна женщина еще так со мной не разговаривала! Это… это просто…
– Да?
– Блудливо!
– Блудливо? И это говорит тот, кто пожирает меня через стол глазами, пока его жена дрожит от страха? Делает туманные намеки о многоженстве у индейцев и хвастается шрамами от бородавочников? Блудливо! Ха! – Она почувствовала, как по шее разливается тепло. Так яростно, так честно она не ругалась с тех пор, как узнала о неверности Джорджа. Это было великолепно.
Мистер Фарнсворт потянулся к графину. Дрожащей рукой налил виски в стакан.
– Вы шарлатанка.
– Вы уже говорили. Шарлатанка и шлюха. Я рада, что заслужила ваше почтение. А вы, должно быть, обрадуетесь, когда метель закончится и я оставлю вас наедине с вашим зверинцем в этом доме безудержных утех.
Он хотел что-то сказать, но тут же стиснул зубы. На миг ей показалось, что сейчас он схватит нож со стола. Не страшно: она отобьется! Теперь ее уже не волновали ни сеанс, ни гонорар – как восхитительно перестать притворяться хотя бы на минуту! Он встал и подошел к камину, схватил кочергу, злобно потыкал ею в тлеющие угли и со звоном бросил на пол.
В зеркале над камином Анастасия увидела свое отражение в обрамлении фазана и пантеры. Не без удовольствия она отметила, что на щеках ее играет румянец, а поза вполоборота придает фигуре очертания песочных часов. Карл Фарнсворт пересек комнату, взялся за ручку и открыл дверь. Подул ветерок, пламя взметнулось. Он помедлил, захлопнул дверь и лязгнул щеколдой. Она опустила руки. За окном по-прежнему валил снег, вороны улетели. В доме не слышно было ни звука. Он постоял возле двери, затем порывисто обернулся, в два шага приблизился к ней, схватил за талию и привлек к себе.
* * *
– Мы имеем дело, друзья мои, со взаимным проникновением, с переходом между физическим и астральным мирами. Границы, как мы их представляем, – лишь иллюзия. Глаза – органы несовершенные, рожденные во тьме утробы. Но есть и третий глаз, орган невероятно могучий, подвластный жрецам древности, шаманам Арктики, индейцам на пау-вау. В том, что у современного человека он атрофирован, нет сомнения. Об этом свидетельствует наша добровольная слепота. Да, добровольная! Но можно ли винить тех, кто не желает им пользоваться? Вокруг нас целый мир стенающих духов, поистине ужасное зрелище. Однако у слепоты есть своя цена.
Они сидели за столом и держались за руки. В гостиной было темно, одиноко горевшая свеча отражалась в хрустальном шаре, отбрасывая на стены три тени. В углу тихо шипела чугунная печка. Бусы Анастасии побрякивали, когда она поворачивалась из стороны в сторону.
Это была ее обычная речь, за исключением фразы про “могучий орган” – ее она добавила в честь своего paramour. Со вчерашнего утра, пока миссис Фарнсворт отлеживалась в постели, Анастасия и мистер Фарнсворт сошлись и разошлись четыре раза: дважды у него в кабинете, один раз в спальне Анастасии, будущем “Сурке”, и один раз на кухне, где Анастасия упиралась ладонями в перекладину над старинным камином. Им пришлось прерваться, когда миссис Фарнсворт вышла на лестничную площадку второго этажа и слабым голосом позвала мужа.
Дожидаясь его, Анастасия искала пуговицу, оторванную от корсажа (отрывание пуговиц приносило великому фабриканту особое удовольствие, очередное доказательство того, что эрос – наш психический портрет в миниатюре).
Наконец он вернулся и сообщил, что хозяйка дома окрепла и готова к сеансу.
– Эта женщина страдала, – начала Анастасия, поднимая безвольную холодную руку, лежавшую в ее ладони. – В древности это хрупкое создание могло бы стать храмовой жрицей. Она слышала неслыханное, видела невообразимое…
– Я ничего не видела, – прошептала миссис Фарнсворт. – Прошу вас, не подавайте им идеи…
Анастасия не обратила на нее внимания.
– Она видела, и она страдала! Видела, как резвятся бессмертные! Ощущала жаркое дыхание ангела на своих устах! Пила из корыта небесных наслаждений и чувствовала обжигающее пламя в горле!
Лежа в объятьях мистера Фарнсворта на кушетке, прижимая лицо мистера Фарнсворта к своей груди, отгоняя ногой собак мистера Фарнсворта, катаясь на мистере Фарнсворте, как наездница, с такой прытью, что шкура зебры под ними дюйм за дюймом скользила мимо камина, Анастасия успела хорошенько обдумать, как лучше всего провести сеанс. Она привезла с собой весь необходимый инвентарь: рулон “эктоплазмы”, грузики на шнурках для имитации стука, рукава с потайными карманами. Перебирая в уме возможности: автоматическое письмо, спиритическая доска, гадание на расплавленном свинце, – она отвергла каждую из них. Надо же было ввязаться в такую историю! В такую кошмарную историю! Как будто сумасшедшей жены мало, теперь ей еще разбираться с влюбленным мужем. “Моя лосиха! Моя морская львица!” – восклицал тот. Он был уверен, что Анастасия признается, что все это фарс. Но она не сдавалась, что приводило его еще в большее исступление. Он должен знать, должен завоевать! Из каждой новой схватки он выходил проигравшим. Но близился решающий бой. Она сотворит чудо без реквизита, без театра. Суть дела ей – провидице, врачевательнице – теперь ясна. Нужно только вытащить ее на поверхность.
Анастасия задула свечу. Чувствуя на себе взгляды Фарнсвортов, она закрыла глаза и стала ждать ощущения – отточенного за долгие годы, – что публика готова к внушению.
– Я что-то слышу, – тихо сказала она.
Рука миссис Фарнсворт словно окаменела.
– Я тоже, – сказала та, часто и шумно дыша.
– Я слышу, – сказала Анастасия. – Оно приближается.
– Да! – откликнулась миссис Фарнсворт. – Господи…
– Я вижу много цвета, – сказала Анастасия. – Много доброты, но вместе с тем и много злости, предательства.
– Да!
– Много любви, но и ненависти.
– Да!
– Оно все ближе, я его чувствую, – продолжала Анастасия. – Это мужчина. Я вижу его, он хочет что-то нам сообщить.
– Да!
– Боже, смотрите! – ахнул мистер Фарнсворт.
Анастасия открыла глаза. В комнате уже не царила тьма. Над хрустальным шаром мерцал серебристый огонек, а миг спустя рядом с ним появился второй.
– Это они! – воскликнула миссис Фарнсворт.
Огоньки засияли ярче и стали переплетаться.
– Вот! Вот они! Поговорите с ними! О, поговорите с ними!
Анастасия не шелохнулась.
– Мадам Росси, это они!
– Смотрите… – зачарованно пробормотал ее муж.
Огоньки вытягивались, будто пламя свечей. Лентами холодного света они плясали над столом, гонялись друг за другом, соединялись в формы, напоминающие руки и лица.
– Боже правый! – вскричал мистер Фарнсворт.
Огоньки опустились на них, заскользили по шеям и рукам, затем вновь встретились в центре комнаты. Анастасия, перепуганная, завороженная, различила две наполовину оформившиеся фигуры, одна была соткана из чистого белого света, другая – из тысячи переливающихся цветов. Радостные, резвящиеся, светящиеся создания. Ей хотелось улететь с ними. Ей хотелось кричать.
– Не молчите же, – сказал мистер Фарнсворт.
– Да, не молчите! – подхватила миссис Фарнсворт. – Мадам Росси! Спросите, чего они хотят!
У Анастасии словно язык отнялся. Она зажмурилась, затем открыла глаза. Огоньки никуда не делись. Они будто чего-то ждали.
А затем вдруг завертелись по кругу, слились в одну точку и исчезли.
Комната погрузилась во мрак.
– Что…
– Это они!
– Эмили!
– Карл, это они! Ты сам видел!
– Я видел их, Эмили! Просто невероятно!
– Но чего они хотели? И почему исчезли?
– Не знаю!
– Мадам Росси!
– Мадам Росси!
От изумления Анастасия не могла вымолвить ни слова.
Как по сигналу, Фарнсворты отпустили ее руки.
– Мадам Росси!
Она готова была сознаться во всем. Что до этого вечера не слышала ни одного голоса, не видела ни одного духа, не получила ни одного послания с того света. Что завтра перед отъездом отнесет в лес магический шар, кольца и муслин, что не проведет больше ни одного сеанса. Что она принадлежит к этому миру, целиком и полностью. Подделка от макушки до пят. Плоть и только плоть.
Что перед глазами у нее мелькают вовсе не призраки, но лица обманутых ею людей.
– Мадам Росси, что они сказали?
Тут Анастасия заметила, что в комнате снова стало светлее. Перед ними возник бледно-голубой огонек, он был один и рос у них на глазах, и в его сиянии Анастасия увидела слезы, катившиеся по щекам миссис Фарнсворт, красное лицо мистера Фарнсворта – не сводя глаз с огонька, супруги прижимались друг к другу. По спине Анастасии пробежал волнующий холодок.
– Постойте, – сказала она. – Я слышу.
Это была правда. Она ощутила, как по ткани мироздания прокатился шепот. Сперва едва слышный, вскоре он зазвучал громче, стал грозным рыком, и что-то грубое, разгневанное, военное угадывалось в очертаниях огонька. Анастасия зажмурилась. Вместе со светом в нее вошли слова.
– Он спрашивает, – сказала она, – что вы сделали с его садом.
