– Государь… – сказал Ознобиша. – Твоя сестра однажды поведала мне: благородный Космохвост перечислил верных людей в городах Андархайны, в том числе и в Шегардае.

Эрелис кивнул.

– Я надеюсь, эти люди живы по сей день и клятв своих не забыли.

«Не бывает правления, приветствуемого всеми и каждым… – вздохнул про себя Ознобиша. – Любовь народа непостоянна. Сегодня ты хозяин города, а завтра скрываешься от гнева толпы…»

Эрелис подслушал его мысли. Улыбнулся:

– Верные люди будут полезны нам, когда сестра выберется гулять.

Они сидели в царских жилых санях. Воистину царских. Эрелису их подарил владыка Хадуг, понимавший, что сам на них никуда уже не поедет. Сани, запряжённые четвернёй, были раза в два шире обычных. Разгороженные пологи без тесноты вмещали царят и обоих заменков, а посередине стоял крепкий стол. За ним редко ели. Столешницу занимал ворох свитков, прижатых загадками – деревянными хасинскими, глиняными шегардайскими. Прекрасные плотные листы, добытые не иначе изволением хранителя Нерыбы, упорно порывались скрутиться, пряча подробный чертёж звёздного шара. Тадга с Сизарём догнали царский поезд уже на ходу. Тадга торопливо обнял Мартхе – и сунул другу тяжёлую, как палка, скатку листов, обёрнутую простой мешковиной. Рассмотрев предивно исполненные чертежи, Ознобиша задумался: а не зря ли он взял с собой Смоголя, проявившего себя одной только смелостью?

Он вдруг спросил Эрелиса:

– А как ты сам мечтал бы жить, государь?

Говорили вполголоса. За меховой полстью спала Эльбиз, набегавшаяся по снегу.

– У меня мечты свинопаса, – усмехнулся Эрелис. – Я воображаю себе дом. Не угол наёмный, не чулан у правящих братьев… дом, где я владыка. Избу, тёплую печь. Жену и детей, чтобы ждали меня с объездов земель. Или из похода, если дядя Сеггар позовёт.

«Теперь ты сам будешь указывать Сеггару, куда ему походом идти…» – мысленно возразил Ознобиша.

– А рядом жила бы с мужем Эльбиз, – сощурился царевич, взгляд ожил, заблестел. – И ещё хоромину для дорогих гостей, вроде Злата.

Молодой промышленник был извещён о празднестве в Шегардае. Купцы везли весть и Сеггару, но ответа от вольного воеводы пока никто не доставил.

Из полога долетел сонный голос:

– Чуть отвернись, меня опять на посад? За околицу отселяют?..

Посмеялись. Эрелис вернулся с неба на землю:

– Мне жаль, Мартхе. Тебе не дали толком произнести подношение. Я очень хотел, чтобы высокоимённые оценили твой ум.

Ознобиша, давно переросший досаду, лишь улыбнулся:

– Ты одобрил мои разыскания, государь, других похвал не потребно.

– Вот приедем, – Эрелис весомо положил на скатерть ладонь, – призову старцев города, и ты повторишь. Ты искал написанное об отце, а они его знали.

«Ты весь впереди, ты мыслями уже там, – отметил Ознобиша. – Как же ты радуешься свободе, пусть не столь явно, как Эльбиз…»

– Воля твоя, государь. Заодно на них поглядим, последим.

– Ты о чём, Мартхе?

Эльбиз высунулась из полога, растрёпанная, румяная спросонья:

– Боишься, станут перечить? Непочтительное скажут?

– Бояться не боюсь, – сказал Ознобиша. – А вот открыться понудить надеюсь.

– Почему ты об этом заговорил?

Ознобиша некоторое время молчал. Неворотимый шаг… сколько таких он уже сделал? И который станет последним?

– Мартхе, ты о чём-то умалчиваешь…

Ознобиша глубоко вздохнул и решился.

– На твоём суде, – начал он, – мне не потребовалось оглашать законы. Так вышло, что вместо этого я больше наблюдал и оценивал.

Упряжка двигалась размеренным шагом, светильник покачивался, тени плавно гуляли по стенам и потолку. Эрелис зримо помрачнел, встревожился:

– Я хочу услышать твою правду, райца.

– Сперва я осмысливал природу тяжб, отданных твоему суждению, – сказал Ознобиша. – Я пытался понять, почему владыка распорядился именно о таком их порядке. Это было просто. Тогда я стал смотреть глубже… и понял кое-что более важное.

– Такое, что решаешься изложить только сейчас?

– Да, государь. Я многократно взвешивал свои выводы, опасаясь…

– Осудить несудимого, – уверенно предположила Эльбиз.

– Я боялся направить мысль государя по ложному следу.

Эрелис спросил:

– Так что же тайного и угрозного ты заметил?

– Я… этот райца… Тогда, в лодочном сарае, праведный Гайдияр не просто бился с тобой.

Эрелис окончательно помрачнел:

– Ну да. Он меня валял, как щенка.

– Он душил тебя, – сказал Ознобиша.

– Ты о чём? – сразу подобрался Эрелис.

– Помнишь, Косохлёст ругался, что тебя лучше учили?

– Гайдияр великий боец. Он своими приступами совсем запутал меня…

– Верно, государь. Только эти приступы были незримого рода. Он обрушил на тебя свою волю праведного. Вот почему ты едва находил силы противиться.

Эльбиз решительно откинула полсть, подсела за стол.

– Не верю. Ветвь Гайдияра младше на четыре ступени!

– Воля высшего праведного, – медленно повторил Эрелис. – Власть вождя… увлекать воинство… подминать простолюдье… но как… против меня?

– Он тебя не подмял, – сказал Ознобиша. – Но я не уверен, что он пустил в ход всё, что мог. Иначе ты мог догадаться.

«Старшинство старшинством, однако, боюсь, он сильнее…»

Непроизнесённые слова повисли в воздухе. Эрелис угрюмо задумался.

Ознобиша с трепетом следил за тенями, бродившими по его лицу.

У Эльбиз в глазах метались дальние молнии.

– Младший на старшего?! – прошипела она. – Если это не есть крамола и смута, пусть мне расскажут, что такое крамола!

Во рту стояла горечь. Ознобиша тяжело сглотнул.

– Согласно летописям Ваана, младшие царевичи никогда не восставали на старших. Но если вспомнить хотя бы деяния праведного Коршака… Всё же полагаю, государь, твой доблестный брат не покушался переписать лествицу. Четвёртый сын преследовал иную цель.

Эрелис молчал. Думал.

– Какую? – спросила Эльбиз.

– Он хотел разведать, владеет ли твой брат наследием праведных.

– Зачем ему это?

Ознобиша хотел ответить, но Эрелис заговорил раньше.

– Если так… – Он криво усмехнулся. – Похоже, зря я в драку лез из-за сплетен, будто нам с сестрой не досталось царской породы.

Ознобиша горячо подался вперёд:

– Нет, государь! Этот райца видел, как ты стоял против Меча Державы… райца дерзает предположить, что ты в полной мере унаследовал должное… Вручённое от предков всего лишь следует осознать… взрастить в себе, как взращивают воинскую досужесть или искусство судьи!

Эрелис не спешил разделить его пыл.

– Каким образом?

– Я знаю людей… людей самого простого рождения. Помнишь «Сорочье гнездо»? Добрый Машкара с правдивым Цепиром часто забавляются зернью, ловя дрожания тонких струн бытия…

Эльбиз сдавленно фыркнула. Пряча смех, отвернулась, сунула руку в полог. Вытащила роскошный, правобережного дела плащ, под которым спала. С исподу – серый лебяжий пух, не ощутимый ладонью, только губами. С лица – паутинное сплетение нитей, дождинка не просочится, снежинка не сядет. Этим плащом поклонился Эрелису купец Геррик, благодарный за милостивый приговор. Царевна утверждала, что под ним её посещали очень добрые сны.

Она закуталась и кивнула:

– Так вот зачем ты ко всем с загадками пристаёшь.

– Я-то думал, – вздохнул Эрелис, – ты дорожную скуку развеивать пособляешь. А у тебя всё с замыслом.

– Этот райца использовал забаву, ища подтверждений и пробуя наметить пути воспитания твоей силы…

– А есть она, чтобы воспитывать?

Ознобиша и Эльбиз ответили одним голосом:

– Есть!

– Ты, государь, наскучил благородной игрой читимач, ибо тебе не стало соперников. Ты полон свойств, овым людям не присущих. Я вижу со стороны, я знаю тебя и радостным, и горестным… видел, как гневом пылаешь.

– Много толку с этого было против Гайдияра…

– Это потому, что тебя никто не научил призывать волю праведного. Тогда как Меч Державы… с младенчества…

Стало тихо. Трое за столом думали одну мысль.

– Вот почему ты не спешил открывать постигнутое на суде, – тихо проговорила Эльбиз.

Из полога, зевая, выбралась Дымка, прыгнула ей на колени, на полюбившийся плащ.

Ознобиша ответил так же тихо:

– Этот райца не смеет касаться тайн царской семьи… прости, государь. Похоже, правящие братья, ведя тебя к трону, хотят, чтобы ты шёл в поводу.

– Так на суде… – начал Эрелис и замолчал. Он ждал продолжения.

– На суде праведный Гайдияр вновь пытался гнести тебя, государь.

– А я гадал, отчего в глазах смеркнуться норовит!

– Убью! – зарычала Эльбиз. – Вот знать бы, своим умом Площадник дошёл или Хадуг подучил?

Царевич покачал головой:

– Ты, друг мой Мартхе, воистину отважен сверх меры. Ты прямым словом винишь моего брата… и самого владыку… в нечестии.

Ознобиша опять вспомнил дееписания с их славными казнями, отмечавшими восшествия на престол. Кажется, праведные никого не карали так, как наушников, пытавшихся рассорить семью. Подобные глупцы находились не чаще раза в столетие… но находились же. Ознобиша крепко зажмурился:

– Да, государь. Ибо этот райца видел и чувствовал, и правда не позволяет смолчать. Опали меня… но будь предупреждён.

– Сказывай дальше.

– Мощь праведных не знает предела, – по-прежнему шёпотом продолжал Ознобиша. – Праведные суть владыки жизни и смерти. Их милость исцеляет, а гнев… Ты ведь помнишь Галуху? Он бежал от Меча Державы, ужаснувшись тому, как ярость четвёртого сына убила пленных разбойников…

– Ты не говорил мне об этом.

– Этот райца отважился коснуться тайн праведных, лишь заметив угрозу для тебя, государь.

– Аро! – что-то припомнив, встряла Эльбиз. – А помнишь, на суде тебе вдруг стало легче! И при второй тяжбе ты остался ясен и светел!

Эрелис задумчиво помял пальцами губу.

– Верно. Словно тучу развеяло.

– Что защитило тебя?

И опять за столом родилась одна мысль на троих. Все посмотрели на Дымку.

– Велика премудрость Хадуга Третьего, оставившего нам царских кошек, – пробормотала Эльбиз.

– А мне брать с собой запрещали! Да чтоб я без неё к чужим людям ещё хоть раз вышел, – досадливо зарёкся Эрелис. Благодарно потрепал Дымку и вернулся к насущному. – Моя крупица царского дара, если и есть, очень невелика. Мне не дано разить гневом, как Гайдияру. А касанием исцелять? Еле-еле. Сестра хоть боль заговаривает, а я боярина Ардара не удержал…

– Ты дал ему время, – сказала Эльбиз. – Он ушёл с достоинством. Успел простить боярыню, и она простила его.

Ознобиша проговорил тихо и убеждённо:

– Нет слова «мне не дано». Я видел спорину людей, отмеченных всего лишь упорством. Я боюсь даже представить, чего способен достичь ты, государь.

Эльбиз продолжила зловеще:

– А Гайдияру…

– Погоди месть мстить. Мартхе, что ты предлагаешь?

Эльбиз спросила стремительно:

– А что Змеда? Совладала с забавой?

Добрая Змеда по-прежнему благоволила молодому райце. От пережитого напряжения лицо трудно складывалось в улыбку, но Ознобиша улыбнулся:

– Совладала. Вечером показала четыре склада, такие красивые…

Все справлялись по-разному. Эльбиз загадку одолела мгновенно. Гоняла плашки с проворством, от которого рябило в глазах: а вот так? нет! а ну-ка, вот так?.. Эрелис, тот призадумался. Помедлил, гладя Дымку. И выложил угольнички сразу без ошибок. Невлин размышлял по сию пору, Харавониха за многими хлопотами просто отмахнулась. Примерно такого исхода Ознобиша и ожидал.

Но Вагурка!

Подкидыш Беды, ничтожная сенная девка одолела козны спокойно и деловито. Так, что смеяться ошибке Фалтарайна Баны уже не хотелось. Тут задумаешься, он вправду ошибся или… «Да с чего я взял, будто ум, кроме праведных, не родится?»

Царята смотрели на Ознобишу, и он сказал:

– Братья государя наверняка владеют проучками, но нам они не открыты. Это не беда. Порой я думаю, что своим умом доходить даже занятней. – И высыпал из мешочка предусмотрительно захваченную зернь. – Начать можно с малого. А там поглядим.

Эльбиз сразу утащила себе две костяшки, перевернула, провела над ними ладонью.

Эрелис смешал остальные, стал искать одну среди многих. Он открывал глаза и закрывал, рука начала дрожать.

– Неужели дядя Машкара всё время пытался показать мне… – выдохнул он наконец. – А я, глупец, не видел… не понимал…

– У тебя всё получится, государь, – тихо, осторожно произнёс Ознобиша. – Ты только…

Его без предупреждения захлестнула волна могильного холода. В глазах разлилась чернота, или это светильник, отчаянно задымив, умер под потолком? Давно зажившие пальцы рванула свежая боль, Ознобиша начал валиться… бесконечно валиться в разверзшийся поруб лесного притона… Он смутно услышал над собой переполох… кошачий вой… рёв оботуров снаружи, крик возчика. Сани резко дёрнулись, покосились…

…Когда мир вернулся, возок опять ехал ровно, в стеклянной скорлупе плясал огонёк. Ознобиша лежал на полу, на мягком ковре. Над ним хлопотали напуганные, растерянные царята и оба заменка. Эльбиз кутала его дикомытским плащом, а Нерыжень держала в ладонях его лицо. Он ощутил, как от её рук струилось тепло. Слабо потянулся навстречу, приник щекой.

– Мартхе, Мартхе! Отзовись!

– Что с тобой, ты слышишь меня?

Эрелис молчал, на лице были отчаяние и мука.

Ветер в ледяных иглах, решётка толстых капельников, рухнувшая с пятери… Тело было чужим, язык еле ворочался.

– А ты говорил… государь… не досталось царской породы…

Эрелис сдавленно прошептал:

– Я попробовал опереться на гнев…

У Ознобиши перед глазами снова поплыло, в ушах родился тонкий звон, всё начало отдаляться…

Кто-то шёл к нему по вечернему снегу, улыбаясь всем лицом, кроме глаз.