Виды агрессии и запуск механизма агрессии

Самый простой и очевидный вариант ситуации, когда запускается агрессия, – это неизбежная угроза для жизни. Жить каждому охота. Так что даже кролик начинает драться, ведь по какой-то причине спрятаться или улизнуть не выходит. Вторая, более «повседневная», причина агрессии – конфликт интересов. В этом случае она часто работает как составляющая внутривидового взаимодействия. Агрессия сопровождает различные зоосоциальные программы и выглядит как борьба с другой особью своего вида за еду, территорию, за партнера для размножения, за лидерство и установление иерархии в стае. Это, по сути, борьба за недостаточные ресурсы, о которой начал говорить еще Чарльз Дарвин. Помимо прочего, существует еще и родительская агрессия. Да-да, та самая воинственно настроенная мать, которая за свое чадо «порвет». Иногда буквально.

Главная цель родительского поведения – забота о потомстве, в том числе его защита.

Если же вдруг появляется какой-то хищник или просто неприятное существо ставит под сомнение благополучие детенышей, тут-то и включается материнская, родительская агрессия. Она, конечно, очень мощно сцеплена с материнской мотивацией и, по сути, базируется на ней. То есть чем сильнее самка, например курица, ориентирована на цыплят, чем выше у нее уровень пролактинов и окситоцина, тем сильнее будет агрессивная реакция на некий внешний потенциально или реально опасный объект. «Не подходи – заклюю!»

В итоге можно увидеть совершенно бесстрашную птицу, нападающую на собаку, которая гораздо крупнее по размерам и просто решила сунуть нос в курятник. Собака обычно знает, что курица будет биться до последнего за своих цыплят, и именно она, как правило, в такой ситуации пускается наутек.

Итак, для запуска материнской агрессии чему-то подозрительному достаточно всего лишь появиться рядом с детенышем. Одного этого уже хватает, чтобы мама напала: «Я свое дитя обидеть не дам!» – вполне понятная для всех реакция. Ее интенсивно исследуют, поскольку такую ситуацию легко смоделировать в экспериментах на животных.

Разнообразные «контексты» включения агрессии объединяет фактор возникновения негативных ощущений при неудаче. Центр отрицательных эмоций находится в заднем гипоталамусе, рядом с центрами страха и агрессии. В результате агрессия способна образовывать комплекс с очень многими поведенческими программами. Сенсорные воздействия, индивидуальный опыт, гормоны, усиливающие эти программы, усиливают и соответствующий тип агрессии.

Получается, что агрессия способна присоединяться к поведению практически во всех ситуациях, когда проблема сразу не решается.

Например, срабатывание программ свободы. Нам присуще стремление выбираться из некоего замкнутого, ограниченного препятствиями пространства. И вдруг это не получается. Допустим, кто-то вас запер в комнате. Не обязательно маньяк просто вы непослушный подросток, а мама вас таким образом наказала. Многие в этой ситуации начнут кидаться на дверь, пинать ее, кричать, стучать кулаками. То есть если что-то пошло не так, включается агрессия, вливая дополнительную энергию в поведенческие акты. Это достаточно универсальный способ решения многих проблем, хотя и не всегда безопасный и социально одобряемый. Общество, воспитывая людей, все время стремится научить индивидуумов контролировать агрессию. Потому что если кто-то вдруг принялся кричать и драться, тут уже попахивает административной, а то и уголовной ответственностью. И тем не менее агрессия – частый компонент нашего поведения, хотя бы в виртуализированной форме. Например, в гневе человек бросает чашку в стену или комкает бумагу и швыряет ее на пол. Это так называемый «экологичный» вывод агрессии. Лучше будет разбита чашка, чем чье-то лицо.

Тем, кого интересуют поднятые вопросы и проблема активно-оборонительного поведения в целом, рекомендую прочитать замечательную книгу Конрада Лоренца «Агрессия», написанную в середине XX века. Автор в 1973 году получил Нобелевскую премию за свои работы (правда, в основном за исследования импринтинга) совместно с двумя другими великими зоопсихологами – Николасом Тинбергеном и Карлом фон Фришем. Помимо импринтинга, Лоренц много работал с агрессией, изучал, как она присоединяется к другим поведенческим программам – материнскому поведению, территориальному, стремлению лидировать – и как переадресуется в случае невозможности прямой реализации.

Материнская агрессия. Можно ли ее перехитрить?

Довольно часто материнская агрессия не столько запускается, сколько блокируется. Она способна иметь такой тотальный характер, что все существа вокруг воспринимаются как враждебные, и лишь специальные сигналы выключают агрессию родителя. Конрад Лоренц приводит пример из жизни индюшек, для которых самое главное – писк цыпленка. Индейка, у которой вылупились первые птенцы, кроме этого писка, ничего про них не знает. Сидит там чего-то в углу – что это? Потом, когда у нее появляется второй, третий выводок, опыт накапливается и нейросети ее мозга настраиваются – мама-индюшка уже знает, как ее детеныши зрительно выглядят, как двигаются. Но при появлении первого выводка только писк является показателем, что это в принципе ее потомство и трогать их не надо. Все остальные существа безжалостно атакуются. Поэтому, например, если птенцы вылупились у глухой особи, она их убивает, потому что не слышит.

Работает и обратная ситуация. Если индюшке, у которой впервые появились новорожденные, подложить чучело хорька, внутрь которого вставлено электронное устройство, транслирующее писк цыпленка, то молодая мать отнесется к замене так же, как к собственному птенцу. Она возьмет чучело под крыло, будет греть и оберегать. А ведь в природе хорек – смертельный враг всех цыплят. Один-единственный слуховой стимул мигом выключает материнскую агрессию, а без него родительская забота вообще не запускается.

Важнейший компонент выключения материнской агрессии – импринтинг, который Лоренц первым изучил и описал. Мы уже об этом говорили. Процесс запечатления, когда мама запоминает уникальный (у млекопитающих) запах детеныша, его внешний вид или голос, позволяет к врожденно заданным стимулам добавить еще и некие результаты обучения.

Нередки примеры того, как можно воспользоваться импринтингом и «вписаться» в материнско-детское взаимодействие животных. Так, на уже упоминавшейся в главе 5 лосиной ферме в Костромской области научились доить лосих. Для этого доярка, принимающая роды у лосихи, натирается плацентой или околоплодной жидкостью. Мамаша, обнаружившая около себя существо, конечно, странное, но пахнущее так же, как ее лосенок, принимает его. Лосиха начинает воспринимать девушку как собственного детеныша и позволяет доить себя. Пользуясь этим механизмом, на ферме регулярно получают лосиное молоко.

Наши же домашние животные, как правило, представляют собой исключение из правил.

Селекция домашних животных во многом шла в направлении уменьшения агрессивности.

Чтобы «дикая тварь из дикого леса», как писал Р. Киплинг, стала милым домашним животным, на протяжении сотен и тысяч поколений нужно отбирать все менее воинственные особи. Так идет целенаправленный отбор по уменьшению агрессивности. Это касается и собак, и кошек, и вообще всех домашних животных, вплоть до белых крыс и черно-бурых лисиц.

Лабораторные белые крысы – потомки серых крыс (Rattus norvegicus). Серые пасюки очень агрессивные существа, а вот белую или капюшонную крысу вы можете спокойно брать в руки. Она не позарится на то, чтобы цапнуть вас за палец, но за исключением случаев материнской агрессии. Если к крысе-маме, которая ухаживает за своими розовыми, беззащитными, слепыми детенышами, вы полезете в клетку, она вдохновенно и довольно сильно вас укусит. И будет по-своему права: «Ничего личного, это же дети, а дети – святое!».

Существует тест на агрессивность крыс, он называется «оценка мурицидности» и состоит в нападении крысы на мышь. Да, про это мы уже вспоминали в начале главы: крупная собака не может хладнокровно созерцать кошку, а крыса – мышь. Причина – в межвидовой конкуренции, которая возникает, если два вида ведут более-менее схожий образ жизни, питаются примерно одинаковой пищей. В природе зачастую это очень актуально.

Псовые и кошачьи – конкурирующие группы хищников; крысы и мыши – конкурирующие группы грызунов. Дикая крыса-пасюк, увидев полевку, тут же кидается и наносит ей смертельный укус. Опять же, ничего личного, просто врожденный рефлекс. Но с белыми крысами такого не происходит. В нашей лаборатории мы пытались вызвать эту самую мурицидность, подсовывая маленьких черных мышей кормящей самке – белой крысе. Думали, вот сейчас материнская агрессия проявится и мы сможем оценить параметры реакции нападения и прочие факторы. Но нет, ничего не произошло, настолько мала агрессивность у белых крыс. Некоторые самки даже попытались этих мышек «усыновить»: тащили (несмотря на сопротивление) в гнездо к своим детенышам.

У домашних животных до такой степени уменьшен уровень родительской агрессии, что элементарно возникают вполне благополучные ситуации с приемными детенышами. Чаще всего это фиксируется у собак, которые выкармливали не только тигрят, львят, поросят, но даже маленьких гиппопотамов (!), оленят и дикобразов. Кошки нянчат енотов, бельчат, щенят… «Чужих детей не бывает» – лучшее описание такого уникального поведения.

Тем не менее родительская агрессия – хорошая модель для изучения агрессии вообще. Есть исследования, демонстрирующие, что, например, у самцов мышей, которые наблюдают за кормящей самкой, снижается уровень агрессивности. В принципе, у мышей о детенышах заботится только мама, а отец обычно реагирует на них нападением. Но зрительные сигналы плюс феромоны и писк новорожденных способны быстро «переформатировать» его нейросети.

Агрессия во время полового поведения

В половом поведении агрессия тоже важна. Иногда во время спаривания счет идет на минуты, и откинуть конкурента – важнейшая задача для каждого самца. Турниры, когда они кусают, бодают, грызут друг друга (вплоть до серьезного травматизма и даже смерти), наблюдаются повсеместно у самых разных биологических видов, на всех уровнях, как у позвоночных, так и у беспозвоночных. Когда происходит подобный турнир, самка за этим действом обычно заинтересованно наблюдает, как знатная дама за дерущимися в ее честь рыцарями. В ее мозге эволюционно записано, что тот, кто победит, – лучший, и это, как правило, верно. Ведь раскидавший всех соперников самец – самый сильный, у него отменные гены. Понятно, что чем выше уровень половых гормонов и феромонов, тем активнее происходят эти турниры. В основном в них вступают, конечно, самцы, хотя есть и исключения.

Настоящие серьезные драки, когда доходит до глубоких ран и фонтанов крови, как правило, характерны для тех биологических видов, у которых эволюционный путь еще не очень велик.

Чем дольше конкретный биологический вид существует и эволюционирует (то есть не 2–5 млн лет от момента своего «отделения» от предковой формы, а лучше 10, 20 или даже 40 млн), тем больше степень ритуализации агрессии.

Во время подобного агрессивного взаимодействия на турнирах самцам вовсе не нужно убивать или калечить друг друга, главное – показать: «Сейчас я более достоин этой самки. Я красавчик, а ты уходи». Потому что, как правило, более слабый в данный момент – это просто юнец, который еще вырастет и себя покажет. С точки зрения вида в целом, наносить ему серьезные повреждения совершенно не нужно. Поэтому ситуации вроде истории, когда морские слоны клыками рвут друг друга насмерть и кровь течет ручьями, достаточно редки. Скажем, тетерева, которые вполне могут драться всерьез, чаще просто выполняют ритуал: два самца что есть сил растопыриваются и сравнивают себя с конкурентом – кто больше, тот и победил.

В целом можно видеть цепь вот такой эволюционной трансформации агрессии: от настоящего боя и сражения к некоему контактному турниру, когда дерутся «по правилам». Например, олени, бодающиеся «рога в рога», или жирафы, которые меряются силами с помощью шеи. Тоже строго по правилам. А «вершиной» является полностью бесконтактное взаимодействие. Это ритуализированная, или, как говорил Зигмунд Фрейд, сублимированная агрессия, позволяющая без всякого ущерба здоровью решить, кто в этом году в большей степени достоин размножаться.

Запускают «самцовую» агрессию феромоны другого самца и некие предъявляемые визуальные сигналы. У того же К. Лоренца есть история о перекрашенной ящерице. Суть ее такова. Есть виды ящериц, у которых самцы в сезон размножения ярко-зеленые, а самки – серенькие. «Джентльмен» занимает определенную территорию и отстаивает ее. Назовем его самец-хозяин. Если какой-то конкурент вторгся в его границы, самец-хозяин вызывает пришельца на дуэль. Хитрые и немного беспринципные (чего не сделаешь ради науки!) зоопсихологи отловили самку и перекрасили ее в зеленый цвет. Самец-хозяин, недолго думая, на нее набежал, схватил, и… Дальше у него случился не просто когнитивный диссонанс, а откровенный шок. Потому что на близком расстоянии феромоны говорят, что это самка. Глазки прикрыл – ну точно самка! А визуально она выглядит как самец. В конце концов наш «джентльмен», конечно, сообразил, что перед ним дама. Но в дальнейшем самец-хозяин в течение нескольких недель, когда к нему на территорию заходил конкурент, был до крайности осторожен. Он уже не бросался на пришельца сломя голову, а подходил, обнюхивал и только потом начинал драться. У ящерицы, казалось бы, не очень сложный мозг, но и он способен обеспечивать вот такое тонкое поведение.

Особая группа проявлений половой агрессии связана с тем, что самка должна правильно среагировать на самца, а не драться с ним. Зачем ей какое-то спаривание? Она видит, что кто-то вторгся на ее территорию, посмел к ней прикоснуться, и может дать отпор нахалу.

Умиротворить агрессию самки – это отдельная проблема, особенно если самец меньше нее, да еще и оба – хищники.

Так, многие пауки делают массаж своей партнерше до и во время спаривания, нажимая на специальные точки, или приносят ей съедобные подарки. Самец ктыря (хищные мухи семейства Asilidae), чтобы самка его не съела во время спаривания, тоже «задабривает» ее комаром. Пока дама ест, джентльмен может спокойно сделать свое дело. Чем крупнее будет подарок, тем дольше самка станет с ним возиться и, следовательно, тем дольше она будет терпеть ухажера у себя на спине. У некоторых видов ктырей самцы преподносят комара, упакованного в «коробочку» из выделяемой слюнными железами паутины. Упаковка на долгое время занимает даму, и шанс уцелеть у героя-любовника повышается. Наконец, существуют ктыри, которые преподносят только пустую упаковку, буквально гипнотизирующую самок…

А вот моногамные прерийные полевки после первого спаривания импринтингуют полового партнера, и тогда все остальные особи другого пола начинают вызывать у них энергичное неприятие. Подобное формирование половой агрессии тоже является удобной для изучения моделью: известно, что в ней задействован целый ряд медиаторов. Один из основных – дофамин, который связан с формированием активно-оборонительного поведения и с тем удовольствием, которое мозг может испытать, если это агрессивное поведение завершилось успехом.

В большинстве случаев самец должен ухаживать за самкой, и именно самцы выясняют отношения между собой, но есть исключения. Например, у небольших птичек – плосконосых плавунчиков, которые гнездятся в Арктике, а зимуют в тропиках, напротив, самки конкурируют за самца. У этих куликов самки размером больше, сложены мощнее, ярче окрашены, а скромные «мужчины» меньше размером, хотя как раз им придется высиживать яйца и выращивать птенцов. Еще более вопиющее исключение из правил – сообщество гиен, где самки самцов вообще «за людей не считают». В стае гиен доминируют очень агрессивные, мощные самки-«амазонки» с огромным уровнем андрогенов, а самцы гиен мельче и занимают подчиненное положение.

Борьба за пищевые ресурсы

Следующая ситуация, когда проявляется агрессия, – борьба за пищевые ресурсы. Драка возникает, когда на всех не хватает еды. Это, к сожалению, очень распространенная история – все, конечно, видели чаек, которые дерутся за рыбьи потроха или кусок булки. В более сложном варианте борьба принимает характер так называемого территориального поведения. Для того чтобы обеспечить себя и свое потомство едой, особь, пара или стая занимает какое-либо пространство и активно его защищает.

Смысл территориального поведения состоит в том, чтобы обеспечить семью с детенышами или конкретный организм достаточным количеством пищи.

Многие биологические виды, у которых существует риск перенаселенности и, как следствие, дефицита пищевых ресурсов, в ходе эволюции сформировали территориальное поведение. Поэтому у них имеются программы и реакции, направленные на то, чтобы занять «свое место под солнцем» и удерживать его. Как и в случае полового поведения, здесь также часто существуют определенные правила, ритуализированные пути решения конфликта между хозяином и чужаком. Владелец территории показывает, что он здесь главный: принимает некие позы, издает запахи, звуки. И только в случае, если чужак не убегает, происходит прямое агрессивное воздействие – атака, укусы и тому подобное. В мозг каждого из участников территориального конфликта в таком случае «зашита» программа о том, что хозяин вправе нападать, а чужак – нет.

При этом соблюдаются строгие правила «игры». Например, у птиц самец, опоздавший прилететь к сезону, когда все другие представители его вида делили территорию, вили гнезда и откладывали яйца, не должен нарушать процесс выведения птенцов. Даже если он сильнее, он не имеет права выгонять хозяев с занятой жилплощади и уж тем более разбивать чужие яйца. Когда такой опоздавший прилетел на территорию, которой уже кто-то владеет, в его мозге включается: «Я здесь не в праве. Я должен принять позу подчинения». Если появится хозяин и выдаст некие правильные сигналы, этот пришлый чужак, даже если он физически сильнее, улетит.

Подобные тонкие и важные программы хорошо выстраивают разделение территории и в конечном итоге защищают вид от перенаселенности и от голодной смерти. К сожалению, у нас, Homo sapiens, как у биологически «свежего» вида, эти программы плохо установлены. Увы, в связи с этим вся человеческая история – это история войн и избыточно-агрессивного территориального поведения.

Посмотрим на небольшое сообщество сусликов, состоящее из нескольких самцов и нескольких самок. У каждого своя «жилплощадь», территории самок граничат, но не пересекаются; аналогично – у самцов. А вот места обитания самок и самцов могут довольно значительно накладываться друг на друга, в их случае прямая конкуренция ослаблена. Для птиц территориальное поведение очень характерно, потому что выведение птенцов нередко требует участка леса, луга, где родители собирают для них пищу. И пара, у которой вывелись птенцы, их интенсивно кормит. Но как только у птенцов появляются признаки взрослых особей – перья, их окрас, общий размер, – мозг родителей включает программу «выталкивания» потомства со своей территории. Они как бы говорят взрослым детям: «Все, вы выросли, улетайте! Вы свободны! Летите за тот холм, а здесь теперь только наше пространство. Дайте пожить для себя». Эта программа, кстати, заодно способствует и расселению вида, увеличению ареала обитания.

В истории человечества великие переселения, массовые движения кочевых племен и народов объясняются зачастую либо природными катаклизмами (засухи, наводнения), либо тем, что на какую-то территорию пришел агрессивный захватчик и вытеснил коренное население. И теперь «аборигены» должны удалиться в менее освоенные места.

У птиц это привело еще и к появлению миграций. Например, пока речные крачки не размножаются, они все вместе могут жить в каком-нибудь замечательном устье реки, где всем хватает пищи. Когда же приходит сезон размножения, нужно где-то вить гнезда, а мест для отдельных «квартир» – подходящих песчаных отмелей например, – гораздо меньше, чем требуется. Никому не хочется плодиться в «коммуналке». И оказывается, что скажем, из 1000 крачек, которые жили в устье реки, только 100 могут здесь же гнездиться. Остальные 900 должны улететь на север, на запад, на юг и на восток искать места для гнездовья. Потом, когда птенцы выводятся, улетевшие птицы могут вернуться в свое любимое устье реки, богатое пищей, и опять до периода размножения жить там все вместе.

Вот так и возникли птичьи перелеты. Исходная территория определенного вида находится в одном регионе, но значительная часть особей кочует, чтобы вывести потомство, а потом вернуться «домой» на зимовку. Вот, например, джек – мелкий родственник дрофы – гнездится в Средней Азии, а зимует в Китае, Индии, Аравии. Орел-могильник – крупная птица семейства ястребиных – гнездится в степной и лесостепной полосе Евразии, к востоку от Байкала и центральных районов Китая. А зимует он в Индии, в Африке, на востоке Китая. Большинство этих орлов должны кочевать на много сотен километров. Часть популяции чернолобого, или среднего, сорокопута живет постоянно и размножается в Южной Африке, в пустыне Калахари и прилегающих районах. А основная масса сорокопутов улетает выводить птенцов в южную и восточную Евразию, возвращаясь потом в Африку. То есть ежегодная кочевка сорокопута занимает многие тысячи (!) километров.

Надо понимать, что когда какая-нибудь ласточка возвращается в Калужскую область после того, как перезимовала в Египте, она возвращается не на свою «историческую родину». Она летит туда, куда ее когда-то «выдавили» египетские ласточки, потому что в окрестностях Нила им было тесно. То же самое происходило с расселением Homo sapiens. Конечно, жить в местах, которые именуются «зоной рискованного земледелия», порой не очень приятно. И когда попадаешь в существенно более теплые страны, думаешь: «А местным тут совсем неплохо живется. Почему же мы, россияне, в большинстве своем живем в более суровом климате? Неужто приятно морозить все части тела серой и угрюмой зимой?» Но, во-первых, таковы судьбы наций и народов. Во-вторых, более суровый климат закаляет и служит одним из важнейших факторов естественного отбора…

Посмотрим, как птицы защищают свою «собственность». Вот типичная ситуация: каменка-плясунья, маленькая и похожая на трясогузку, заняла некое пространство. Точнее, занял его самец каменки. И вдруг на этой территории объявился чужак. Какая наглость! Дальше идет весьма агрессивное взаимодействие: каменка-хозяин и каменка-чужак, два самца, становятся параллельно друг другу и начинают кричать. Прооравшись некоторое время, интервент осознает, что он не на своей территории, и принимает так называемую униженную позу, говорящую: «Я меньше тебя, не трогай меня, я сейчас улечу». А хозяин, наоборот, демонстрирует превосходство и торжество победы: «Видишь, какой я большой, и это моя собственность». Чужак улетает, и все завершается мирно, без каких-либо драк.

Смысл нормального территориального поведения, так же как и хорошей политики, – не допустить войны, а решить проблему мирным путем и более или менее ко всеобщему благу.

Защита территории стаи

Если животные живут сообществами, тогда защищаемая территория часто является пространством стаи. Не особи и не семьи, а стаи в целом. При защите этой территории группа идет в атаку на другую группу. Это характерно, например, для крыс, обезьян, муравьев и многих других существ.

Признаком, объединяющим стаю, часто является некий общий запах. Это вполне естественно для млекопитающих, и, скажем, крысы, живущие на определенной территории, являются потомками одной пары, и они все родственники. Муравьи в одном муравейнике – потомки одной муравьиной царицы и тоже родня. Сурикаты – маленькие, но очень социальные существа – тоже живут стаей, причем матриархальной.

В случае, когда идет охрана территории, в группе появляются определенные поведенческие программы, связанные со специализацией особей на специфических действиях. Члены стаи обретают «профессии»: патрульные, добытчики пищи, воины, разведчики. Все это интересно и характерно, например, для тех же сурикатов.

Обезьяньи стаи демонстрируют разные варианты агрессивного территориального поведения. В благоприятном случае все заканчивается ритуалами. Например, ревуны – южноамериканские обезьяны – просто собираются по утрам все вместе в центре своей территории и кричат. Голос ревуна слышно примерно за 18 км. Все соседние стаи слышат это и знают: «Там живут соседи, туда мы не ходим, мы ходим только до этого дерева». Практически всегда такие территориальные споры решаются без явных конфликтов. Примерно такую же роль играют запаховые метки. Наши собаки и кошки так и норовят везде оставить свой пахучий след – Тузик на прогулке, а вот Барсик может пометить и ботинки гостей. А, например, медведь оставляет следы когтей на коре дерева, стараясь дотянуться повыше, чтобы показать другим медведям, какой он большой.

Для человекообразных обезьян защита своей территории тоже характерна, но, поскольку это виды, относительно недавно начавшие свой эволюционный путь, у них столкновение стай иногда доходит до серьезных драк, увечий и даже до убийства себе подобных. Особенно этим отличаются обыкновенные (большие) шимпанзе. Из всех человекообразных обезьян к нам ближе всего именно они. Напомним, что шимпанзе бывают двух видов – большие и бонобо.

Бонобо скорее вегетарианцы, они более мирные, стараются обойтись без агрессии. Если две стаи бонобо встречаются – это скорее «тусовка» групп хиппи, чем банд байкеров. А вот обыкновенные шимпанзе идут по агрессивному пути решения спорных вопросов. Во-первых, они эффективные охотники и часто занимаются поимкой и поеданием не плодов, а маленьких обезьян. Во-вторых, для них патрулирование своего участка леса, вылавливание самцов соседней стаи, которые забрели на их территорию, драки с ними и убийства чужаков достаточно хорошо задокументированы.

Агрессивность вида Homo sapiens подобна агрессивности обыкновенных шимпанзе.

Бонобо в этом смысле гораздо добрее, чем мы. То, что история человечества – это во многом история войн, также доказывает очень высокий уровень нашей агрессивности. Поэтому общество тратит так много сил на то, чтобы контролировать уровень агрессии, удерживать его хоть в каких-то приличных рамках с помощью морали, законов и правоохранительных органов.

Для выживания важно контролировать агрессию, задавать ее оптимальный уровень. Поэтому внутри стаи обязательно имеются ритуализированные действия, которые позволяют более слабому показать: «Да, я осознаю, что слаб, не надо меня бить и кусать, я согласен на свое подчиненное положение». Так, у воронов есть характерная поза угрозы и поза подчинения, когда более слабая птица подставляет голову доминирующей особи. У волков существует ритуальное выпрашивание пищи у лидера, а также характерная поза переворота подчиненной особи на спину. «Видишь, я тебе живот показываю, я открыт, не кусайся».

Что в этом случае важно? Как и всякая серьезная поведенческая программа, агрессия включает в себя не только врожденные компоненты, но и приобретенные. Мы учимся ухаживать за нашими детенышами, подражать, исследовать – и точно так же мы учимся агрессивным или, наоборот, пассивно-оборонительным программам. Если у вас есть индивидуальный опыт агрессии и он оказался успешен, то повторение его запросто может сделать из вас гневное несдержанное существо. Решил вопрос кулаком – в следующий раз даже не задумаешься, что можно как-то иначе. А если человек получил неудачный опыт агрессивных взаимодействий и, условно, в детстве в школе его много били, это тоже может наложить серьезный отпечаток на характер.

Закрепление подобных программ исследуется и в экспериментах на животных. Например, если попарно заставлять крыс вступать в драку, то те особи, которые одерживают больше побед, становятся все более и более агрессивными и начинают побеждать даже более физически сильных соперников.

В человеческом социуме существуют социально одобряемые ситуации, когда агрессивность осознанно культивируется. Например, многие виды спорта: борьба, бокс, хоккей, автомобильные гонки. Соперники на ринге мутузят друг друга до полуобморочного состояния, увечий, крови и переломов – большие шимпанзе одобрили бы такое «развлечение». В случае профессиональных военных или полицейских проявления агрессии – неотъемлемая часть профессии. А иначе не получится стрелять во врага и разгонять несанкционированные демонстрации.