Страсти в современном мире

Рассеянность

Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; О, если бы ты был холоден, или горяч! Но как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих (Откр. 3, 15–16).

Если попытаться нарисовать себе образ современного человека, то перед глазами предстает респектабельно одетый мужчина, который все время куда-то бежит, разговаривая на ходу по мобильному телефону. Мы все чрезвычайно суетливы, постоянно озабочены какими-то проблемами, вечно куда-то опаздываем, все время чего-то не успеваем. Мы мечемся от одного дела к другому и пытаемся уладить все проблемы одновременно – для каждого, наверно, очевидно, что сегодня человек слишком напряжен. Но эта очевидная характеристика нашего современника при ближайшем рассмотрении окажется поверхностной.

Суета возникает там, где обнаруживается неспособность к результативной деятельности. Рассеянный человек, в первую очередь, не может сосредоточиться на том, что делает. Вроде бы он выполняет определенную работу, но мысли его в этот момент заняты иными проблемами, он переключается на эти проблемы, а голова как нарочно забита работой. Отчаявшись, он садится за книгу, но тут на него одновременно наваливаются мысли и о работе, и о проблемах. В итоге он мечется от одного дела к другому, не доводит до конца ни одной задачи, все делает спустя рукава, затем переделывает по двадцать раз, забывая то об одном, то о другом. Проблемы так и остаются неразрешенными, потому что наш персонаж забывает сделать тот звонок, который помог бы их разрешить. Вернее, он целый день помнит о необходимости этот звонок сделать, и эта навязчивая мысль мешает ему заниматься другими делами, но именно в нужный момент отвлекается на иной предмет и пропускает назначенное время. И даже книга оказывается прочитана кое-как: он вроде бы читает, но не понимает написанных слов, то и дело возвращается на несколько страниц назад, пытаясь хоть как-то вникнуть в незамысловатый сюжет.

Сейчас практически все находится в когтистых лапах рассеянности. Жизнь частная в большом городе начинается только с темнотой, при которой и малое искушение превращается в страсть. Какое уж тут: «Бдите!» Напротив, вся жизнь, «окультуренная» адом, направлена на то, чтобы заглушить даже слабые голоски совести, голоса еще не окончательно погибших душ. И что эта «культура» несет? Идеи «нравственной свободы» суть – культы Ваала и Астарты, культы пьянства, разврата, обжорства или культы человеческого тела… Никто ничего нового предложить не может – либо языческая рассеянность и неумеренность, либо божественная бдительность и осмотрительность в потреблении.

Рассеянность сродни состоянию опьянения. Человек, опьяненный грехом, теряет внутренний стержень. Он перестает координировать свои поступки. Его чувства, ум, тело не слушаются его воли и действуют сами по себе. Одурманенная рассеянностью личность перестает быть активным участником своей жизни, а отходит на роль зрителя. Находясь в состоянии рассеянности, мы не совершаем осознанного выбора, а принимаем происходящие с нами события как некую данность, с которой нет сил бороться.

Внешне рассеянность зачастую выглядит как атрофия воли, но безволие – это только верхушка айсберга. Так же, как под действием алкоголя – неуправление своим телом. В более глубинном смысле рассеянность – это отсутствие целостности личности. Человек как бы распадается на части, и части эти не могут найти согласия друг с другом. В итоге человек оказывается в вечном конфликте с самим собой. Верх одерживают то одно, то другое стремление, и личность теряет устойчивость, постоянно перетекая из одного настроения в другое.

Корнем рассеянности можно назвать страсть уныния, когда душа человека пребывает в лени и праздности. Поддаваясь унынию, мы лишаемся собранности, сосредоточенности и превращаемся в аморфную, сонную массу, которая передвигается и меняется под воздействием внешних обстоятельств. Мы не только не способны на подвиг, мы вообще никакого труда к своей жизни прикладывать не хотим. Потому что наше «Я» уже перестало быть «Я», а стало чем-то весьма неопределенным, состоящим из произвольного набора секундных устремлений. Даже «я хочу» у нас трансформируется в «мне хочется», потому что нет «Я» как активного субъекта, а есть «мне» как объект, или, скорее, как место действия неких непонятных нам самим сил. Ведь «я хочу» уже подразумевает некоторую активность и собранность, тогда как «мне хочется» – это пассивность, возведенная в абсолют, когда моя личность отказывается принимать участие не только в моих поступках, но даже в моих желаниях.

Наша рассеянность отражается и на нашей религиозной жизни, которая так же лишена собранности, как и жизнь светская. Особенно чувствуешь это в храме или во время домашней молитвы, когда в молитвенный текст то и дело вторгаются посторонние мысли: «знакомое лицо – где-то я уже видел эту женщину», «диакон сегодня хрипит – простудился, наверное».

Рассеянность кажется такой безобидной чертой по сравнению с той же гневливостью или скупостью, что вроде и говорить-то о ней не стоит. Конечно, мы понимаем, что несобранность в некоторых ситуациях (например, в работе врача) может привести к тяжелым последствиям. Понимаем и то, что конформизм позволил существовать концлагерям. Но мы-то своей рассеянностью никому не вредим.

Беда в том, что христианская жизнь и рассеянность – две несовместные вещи. Верующий плывет против течения, а не подобно бревну сплавляется по реке жизни. Жизнь в Церкви начинается с осознанного выбора, который невозможно совершить по рассеянности. И дальше, в течение всей жизни, христианин каждую секунду сталкивается с выбором между щедростью и скупостью, целомудрием и блудом, воздержанием и чревоугодием, каждую секунду он должен совершить свой маленький выбор, и каждый этот выбор есть его выбор между жизнью и смертью, праведностью и грехом, Богом и сатаной. Отказ совершать этот выбор, предоставление решения случаю – это тоже выбор и не в пользу Христа.

Церковная жизнь требует от человека постоянного активного присутствия, бодрствования и трезвения. Христианский подвиг невозможен без самодисциплины, без постоянного понуждения себя. Если вам очень хочется схалтурить, но вы во имя Божие заставляете себя сделать работу тщательно – это христианский подвиг. Если же вы по ошибке дали нищему сто рублей вместо десятки, то это к христианству никакого отношения не имеет. И если вам, как роковой женщине из рассказа Н. Тэффи, в два часа ночи взбрело в голову поехать в храм молиться – то это тоже не имеет никакого отношения к вере и Церкви.

Духовность – это ответственность, т. е. постоянное держание ответа за каждый свой поступок, за каждое слово, за каждую мысль. Каждую секунду мы должны вопрошать себя: почему я поступил так? И только один ответ верен: потому что я хочу быть со Христом. И все сразу становится ясно. Я не могу во имя Божие схалтурить, не могу совершить безответственный поступок, не могу жить по принципу «мне захотелось». А вот стремиться узнать и понять Евангелие или церковные правила во имя Божие – необходимо.

Конечно, сознательность, активность вовсе не подразумевают отказа от церковных правил. Но соблюдение этих правил тоже должно быть осознанным. Правила поддерживают внутреннюю дисциплину (именно поддерживают, а не заменяют), помогают не расслабляться и не рассеиваться.

Кроме того, нужно понимать, что ответственность никак не связана с гордостью. Смиряться – не значит бездействовать, а значит – в борьбе с помыслами сохранять мир в душе и надежду на Бога, даже тогда, когда не виден результат. Смиренен не тот, кто лежит на диване в ожидании манны небесной, а тот, кто, трудясь в поте лица и не получая за труд даже пищи вдоволь, не возмущается сердцем, а принимает эту ситуацию как Божий Промысл и лучший шанс ко спасению.