Суть аграрной политики, которую проводил Хуан Росас, можно выразить тремя словами: присвоить побольше земли. Система эмфитевзис, внедренная Ривадавией, вызывала большое недовольство у латифундистов, в том числе и у самого Росаса, но даже при своих неограниченных полномочиях диктатор не рискнул отменить ее сразу же после своего повторного избрания на губернаторский пост, потому что эта система пользовалась большой популярностью среди населения.
Первым шагом стал указ от 9 июня 1832 года, отменявший действие договоров на аренду земельных участков в южной части провинции Буэнос-Айрес, по которому стала свободной территория размером в триста шестьдесят лиг. Часть этих земель Росас забрал себе, а остальное раздал родственникам и приближенным.
В 1836 году было передано в продажу около полутора тысяч лиг (!) государственных земель, часть которых находилась в аренде. Надо ли уточнять, кому они достались? Помимо ликвидации системы эмфитевзис, Росас конфисковывал земельные владения унитаристов, что-то оставлял себе, а что-то отдавал своим сторонникам. В целом, Росасу служили охотно, потому что он строго спрашивал, но и награждал щедро, предпочитая раздавать земли вместо орденов.
В провинции Сальта была область Тариха, которую во время войны с Бразилией захватила Боливия (так в честь героя Симона Боливара с 1825 года называлось ставшее независимым Верхнее Перу). До поры до времени ни Буэнос-Айресу, ни Салте не было дела до возвращения Тарихи, но создатель конфедерации Перу и Боливии генерал Андрес де Санта-Крус, занимавший пост Верховного протектора, поддерживал унитаристов в Салте и других северных провинциях, надеясь с их помощью присоединить эти провинции к своей конфедерации.
Генерал Санта-Крус во многом походил на Росаса, начиная с умения наводить порядок посреди хаоса и заканчивая склонностью к деспотизму. Короче говоря, противники стоили друг друга, и Росас понимал, что если прыткого генерала не остановить, то границы Боливии могут расшириться до Кордовы и Санта-Фе.
19 мая 1837 года Росас объявил, что «Аргентинская конфедерация находится в состоянии войны с правительством Санта-Круса и его сторонниками». Генерал Санта-Крус был обвинен в содействии анархии в Аргентинской конфедерации и поддержке унитаристов в приграничных районах. Примечательно, что губернатор провинции Буэнос-Айрес самочинно объявил войну от имени всей Аргентинской Конфедерации, и никого это не удивило.
В первом же крупном сражении, произошедшем 24 июня 1837 года близ города Падкая (это в Тарихе), победу одержали боливийцы. Развивая успех, генерал Санта-Крус захватил аргентинскую область Пуна-де-Жужуй и присоединил ее к департаменту Тариха. Но война с Аргентиной была не единственной и не главной проблемой Санта-Круса – против него в то же время выступали перуанские оппозиционеры, поддерживаемые чилийцами (большинство перуанцев были против объединения с Боливией, которое Санта-Крус навязал им силой). А у Росаса в 1838 году появилась такая «головная боль», как французская блокада Буэнос-Айреса, о причинах которой будет сказано чуть позже.
Андрес де Санта-Крус
В феврале 1839 года генерал Санта-Крус был вынужден бежать в Эквадор. Новый президент Боливии генерал Хосе Мигель де Веласко предложил Росасу «разойтись вничью» – боливийцы были готовы передать Пуна-де-Жужуй аргентинцам и на этом заключить мир. Росас согласился. Конфликт с генералом Санта-Крус не принес никаких территориальных приобретений, но зато повысил политический авторитет Росаса, ставшего фактическим правителем Аргентинской конфедерации (ведь объявление войны и заключение мирных соглашений является прерогативой главы государства).
Что же касается французской блокады, то она была вызвана давлением Росаса на теперь уже уругвайский Монтевидео – вечного конкурента Буэнос-Айреса. С одной стороны, отделение Монтевидео было выгодно Росасу, поскольку теперь вся внешняя торговля аргентинских провинций шла через Буэнос-Айрес. В то время таможенные пошлины были основной частью доходов казны провинции Буэнос-Айрес, их доля доходила до девяноста процентов. Росас устанавливал пошлины по своему усмотрению, стремясь получить как можно больше денег, но при этом заботился и об общих интересах, например поднял пошлину на импортируемые товары до семнадцати процентов для того, чтобы они не могли бы конкурировать с товарами местных производителей.
С другой стороны, Монтевидео был более удобным портом, нежели Буэнос-Айрес, а уругвайские власти зависели от внешней торговли не меньше, чем правительство Росаса. Со временем Монтевидео стал выступать в роли перевалочного пункта – товары из-за океана доставлялись сюда, а затем часть их морским путем переправлялась в Буэнос-Айрес. При таком раскладе основные таможенные «пенки» снимались в Монтевидео. Росас решил эту проблему в привычном для него стиле, повысив на двадцать пять процентов таможенные пошлины для импортных товаров, прибывавших из Монтевидео. Заодно Росас предоставил ряд льгот британцам, при условии, что они будут вести торговлю исключительно через Буэнос-Айрес.
Франция рассматривала Монтевидео в качестве основного латиноамериканского торгового порта. Таможенный прессинг, устроенный Росасом, вкупе с предоставлением привилегий британцам, вызвал у французского правительства большое недовольство. Последней каплей, переполнившей чашу терпения Франции, стало обвинение нескольких проживавших в Буэнос-Айресе французских граждан в шпионаже. Франция потребовала освобождения арестованных французов, а заодно и предоставления французским коммерсантам равных прав с британцами. Росас отказал. В ответ весной 1838 года французские корабли блокировали Буэнос-Айрес с моря.
Если Росас рассчитывал на британскую поддержку, то эти надежды не оправдались. Блокада нанесла огромный ущерб экономике провинции Буэнос-Айрес и прочих аргентинских провинций. Объемы экспорта снизились впятеро, а объемы импорта – втрое, а ведь среди импортируемых товаров была и пшеница, цены на которую выросли вдвое. Почему приходилось импортировать пшеницу? Дело в том, что крупные аргентинские землевладельцы отдавали предпочтение скотоводству, которое приносило хорошие прибыли, но при этом требовало малого количества работников. Для сравнения: на двух с половиной тысячах гектаров можно было пасти около пяти тысяч голов крупного рогатого скота, и с этим стадом управлялось всего трое или четверо гаучо. А для выращивания пшеницы на такой площади потребовалось бы в сто (!) раз больше работников.
Скотоводство в период блокады тоже начало приходить в упадок, поскольку производимая продукция не находила сбыта на внутреннем рынке. Как это обычно бывает, экономические проблемы поспособствовали росту оппозиционных настроений. 25 мая 1838 года на стенах буэнос-айресских домов появились надписи: «Да здравствует 25 мая! Смерть тирану Росасу!». В воздухе отчетливо запахло восстанием. Вдобавок недовольство политикой Росаса выражали правители провинций – получалось, что они страдают из-за неуемных амбиций Тигра Палермо (такое прозвище Росас получил по своей главной резиденции, находившейся в Палермо).
Однако Росас продемонстрировал, что он не только хорошо умеет держать удар, но и способен обращать неудачи в победы. Блокаду и все, что было с ней связано, он представил как происки врагов Аргентины, которым сам он пытался всячески противостоять. Искусное политиканство помогло Росасу из «проблемы нации» превратиться в «героя нации». А там в происходящее вмешалась Британия, которой не было выгодно усиление французского влияния в Латинской Америке, и 23 октября 1840 года министры иностранных дел Франции и провинции Буэнос-Айрес подписали соглашения о прекращении блокады, получившее по их фамилиям название «конвенции Макау – Арана». Прекращение блокады, освобождение захваченного французами острова Мартин-Гарсия и возвращение арестованных кораблей обошлись Росасу в признание независимости Уругвая и предоставления привилегий французским коммерсантам, в обмен на которые аргентинские торговцы получили аналогичные привилегии во Франции и ее владениях. Можно сказать, что Росас дешево отделался. Снятие блокады позволило ему быстро покончить с оппозиционерами, создавшими на севере Коалицию северных провинций.