Капитан Рэнсом переходил от одной пушки к другой. Его орудия вели огонь быстро и уверенно. Канониры работали проворно, но без спешки или явного беспокойства. Причин для волнения в самом деле не было; не слишком трудно вести огонь в тумане. На такое способен любой.

Солдаты улыбались, радуясь, что делают дело расторопно и проворно. Они с любопытством поглядывали на капитана, который перекинул ногу через бруствер и смотрел вниз на склон холма, наблюдая за последствиями стрельбы. Но он видел лишь широкие, низко стелющиеся полосы дыма в сплошном густом тумане. Между залпами орудия слышалось громкое «Ура!». Тем немногим, у кого имелось свободное время и возможность наблюдать, крики казались невыразимо странными – такие громкие, они звучали очень близко и угрожающе, однако никого не было видно! Солдаты, которые прежде улыбались, посерьезнели, но действовали по-прежнему расторопно и деловито.

Со своего места капитан Рэнсом увидел множество смутно-серых фигур, которые постепенно вырастали из тумана и карабкались вверх по склону. Но пушки стреляли безостановочно. Картечь косила ползущих людей; иногда ее жужжание перекрывало грохот взрывов. Нападавшие с трудом продвигались вперед, несмотря на железный смертоносный град. Они ползли вверх шаг за шагом, наступая на трупы и стреляя по амбразурам. Они перезаряжали ружья, стреляли и в конце концов тоже падали чуть выше тех, кто пал раньше них. Вскоре дым настолько сгустился, что затянул всех. Он спустился на нападавших и, сместившись назад, окутал оборонявшихся. Канониры с трудом видели, куда подавать снаряды, а когда время от времени над парапетом поднимались фигуры врагов, которым повезло очутиться между двумя орудиями и не попасть под огонь, они выглядели такими нематериальными, что, казалось, едва ли стоили усилий немногочисленных пехотинцев, которые приканчивали их штыками и скидывали трупы вниз по склону.

Поскольку командир боевой батареи может найти себе занятие получше, чем разбивать черепа противников прикладом ружья, капитан Рэнсом отошел от бруствера, вернулся на свой пост за орудиями и встал, скрестив руки на груди. Ожесточенное сражение продолжалось. К нему подошел лейтенант Прайс; он только что зарубил саблей одного особенно отважного нападающего, которому удалось подобраться к батарее. Два офицера оживленно переговаривались – лейтенант энергично жестикулировал и что-то кричал в ухо своему командиру, стараясь, чтобы тот расслышал его поверх невыносимого грохота орудий. Со стороны казалось, что он против чего-то возражает. Неужели предлагал сдаться?

Капитан Рэнсом выслушал его, не изменив выражения лица, а когда лейтенант закончил свою горячую речь, холодно посмотрел ему в глаза и, во время наступившего затишья, произнес:

– Лейтенант Прайс, рассуждать – не ваше дело. Достаточно того, что вы выполняете мой приказ!

Лейтенант вернулся на свой пост. Поскольку над бруствером какое-то время никто не показывался, капитан Рэнсом подошел туда и посмотрел вниз. Потом снова сел верхом на бруствер. Тут снизу выскочил какой-то человек, который размахивал огромным знаменем. Капитан достал из-за пояса пистолет и застрелил его. Тело, наклонившись вперед, перевалилось через бруствер. Мертвец продолжал крепко сжимать знамя обеими руками. Немногие из тех, кто следовал за знаменосцем, развернулись и побежали вниз по склону. Посмотрев туда, капитан не увидел ни одной живой души. Он также заметил, что батарею больше не обстреливают.

Он подал знак горнисту; тот протрубил сигнал о прекращении огня. Во всех остальных точках бой уже прекратился. Атака конфедератов была отбита; после прекращения канонады наступила полная тишина.