Хана сжала руку брата, окутанную ароматом чистого дождя.

Брат и сестра сидели на деревянном настиле перед гостевым домом, свесив ноги с края. Хана посмотрела на зияющий внизу головокружительный провал. Ветер выл как раненый, дождь непрерывно барабанил, заглушая все звуки деревни.

В самом центре поселка происходил какой-то переполох, но Хана никак не могла заставить себя прислушаться и понять, что происходит. Она болтала и болтала ногами, позволяя слезам литься рекой, а страданию накатывать на нее ледяными, одинокими волнами.

Они нашли его в городской канализации Кигена. Маленького котенка, изгрызенного крысами-трупоедами.

Он любил Хану и Йоши, а они отвечали ему взаимностью.

Он был лучшим другом Ханы в мире.

А теперь его уже нет.

Она вытерла здоровый глаз и опустила голову, наблюдая, как слезы падают в пустоту. Хана старалась не думать о том, как Дакен покинул мир, как она хотела помешать этому, а якудза, который топтал кота ногами, слишком быстро умер от рук Акихито.

Повязка на левой стороне ее лица покрылась коркой засохшей крови, и ужас, охвативший Хану, когда ей вырвали глаз, все еще мучил ее и был осязаем.

Об этом она старалась не думать.

Но не могла.

Йоши пришлось еще хуже. Его страшно избили. На голове у него тоже была повязка, и мигрень не унималась. Сотрясение мозга, говорили они. Со временем заживет, говорили они. Но когда Хана посмотрела брату в глаза, она не видела прежнего Йоши.

А еще она вспоминала красивого юношу – холодного, мертвого, в луже из свертывающейся крови.

Улыбка без губ. Лицо без глаз. Бедный Джуру…

Она задавалась вопросом, что теперь делать. Куда деваться. Те несколько дней, что прошли с тех пор, как они приземлились в деревне Кагэ, казались сплошным туманом, в котором они навещали целителя, пили целебные отвары и страдали от боли. У Ханы пока не было возможности пообщаться с Юкико. Она толком не поговорила даже с Йоши о смерти Джуро. Все происходило так быстро. Ей просто нужна была минута, чтобы перевести дух…

Порывы ветра трепали взлохмаченные волосы, прилипшие к влажным щекам, раскаты грома над головой звучали гораздо ближе, чем плыли тучи. Она услышала скрежет когтей по соломенной крыше, стон измученного дерева. Оглянувшись через плечо, заметила пару прищуренных янтарных глаз, уставившихся на нее. Самка арашиторы сидела на крыше гостевого дома, полураскрытые крылья танцевали, излучая слабый электрический свет.

От ее вида у Ханы, возможно, и перехватило бы дыхание, если бы она уже не истратила все чувства на слезы.

– Йоши, – прошептала она.

Брат вздрогнул при виде зверя, и у него точно перехватило дыхание. Волоски на руках Ханы встали дыбом, нос защекотало от озона. Но она потянулась к теплу, как всегда, с самого раннего детства поступала с крысами и кошками, однако опасалась, что жар окажется слишком горячим для ее разума.

Хана моргнула, вытерла глаза покрытыми коркой костяшками пальцев. Голос арашиторы прозвучал в черепе ударом грома.

Она сжала ладонь брата и удивленно прошептала:

– Йоши, она поздоровалась со мной…

Йоши отвернулся, глядя на лес.

– Ты же умела говорить со зверями, когда была мальком. Ничего нового.

– Ее голос… Боги, будто в голове бушует буря. Послушай.

Йоши нахмурился, указывая на повязку на лбу.

– Болит.

Хана повернулась к арашиторе, осторожно потянувшись к ее теплу. Это ощущение не было похоже ни на что другое, с чем ей приходилось сталкиваться раньше. В голове грохотали грозовые тучи, а по коже танцевало электричество.

Хана моргнула, ошеломленная. Потом всхлипнула, заправив спутанные волосы за уши.

Арашитора начала чистить перья, приглаживая их на левом крыле жестким черным клювом того же цвета, что и ободок вокруг чудесных янтарных глаз. Хана зачарованно наблюдала за ней. Тигрица выглядела как картинка из детской сказки, которая вдруг сошла с бумаги и обрела полноцветную жизнь. Ее мысли звенели в сознании Ханы: пронзительные, яростные, оглушительные.

Зверюга моргнула и вскинула голову.

Грозовая тигрица наклонила голову, мотая хвостом из стороны в сторону.

Грозовая тигрица встрепенулась, расправила крылья.

Сквозь шум проливного дождя Хана услышала громкие голоса и хлопанье крыльев. Йоши изумленно приподнял бровь. В деревне раздался топот бегущих ног и суетливые крики. Где-то вдалеке заработал двигатель неболёта, гул пропеллера прорезал раскаты грома.

Йоши приложил руку ко лбу и зашипел.

– Что, черт возьми, стряслось? Никакого уважения к телесной боли у этих мужланов.

Брат с сестрой посмотрели в небо и увидели, как над головами пронесся еще один грозовой тигр и с треском приземлился на настил. Хана слыхала разные байки и знала, что зверя звали Буруу. Он был великолепен – широкая грудь, бугрящиеся мускулы, огонь, сверкающий в глазах, молнии, пробегающие по механическим крыльям.

Но еще больше Хана была очарована девушкой, ехавшей на Буруу верхом. Юкико. Девушкой, которую она впервые увидела на Рыночной площади Кигена: из носа у нее текла кровь. А сёгун зажал в кулаке железомёт, нацеленный ей в голову.

А потом Хана вспомнила слова Юкико, которая собиралась показать, на что способна одна маленькая девочка.

Волосы Юкико ниспадали на плечи черными волнами, удерживаемые очками, которые были приподняты на лоб. Заколыхался шквал листьев, отметивших прибытие Юкико и грозового тигра. Девушка была бледна как пепел. Хана понимала, почему люди так о ней отзывались. Помимо внешней красоты таилось в ней что-то еще – некая свирепость в том, как она двигалась. А в воздухе вокруг нее гудело электричество.

Йоши склонил голову, на губах заиграла легкая, но кривоватая улыбка.

– Танцующая с бурей.

Девушка улыбнулась в ответ.

– Просто Юкико, Йоши-сан.

Кайя встретилась глазами с Буруу, и Хана почувствовала презрение в сознании самки, низкое рычание в ее груди. Хана смотрела то на парочку тигров, то на свою спасительницу.

Юкико спасла их после нападения на Киген. Именно ей Хана обязана жизнью.

Хана заметила, что у Юкико, прежде такой бледной, внезапно раскраснелось лицо, а глаза широко распахнулись.

Хана ощутила ее гнев. Тоску. Печаль.

– Ты в порядке, Юкико-сан?

Юкико вздохнула, присела рядом с братом и сестрой, убрала с губ выбившуюся прядь волос. Капли дождя падали на кожу, сверкая, словно драгоценности.

Голос у нее был тяжелым, как свинец.

– Мне жаль, что приходится поступать с вами таким образом. Увы, но у вас не будет времени отдохнуть. Но кое-что случилось. Среди повстанцев – раскол. Я уезжаю отсюда сегодня же. И хочу, чтобы вы двое присоединились ко мне.

– Раскол? – Хана моргнула. – А почему?

– Внутри Гильдии Лотоса зреет мятеж. Я думаю, мы можем использовать мятежных гильдийцев как союзников, но не все Кагэ готовы встать рядом с ними и вместе бороться. Дело в застарелой ненависти, обидах и политике. В общем, Буруу, Кайя и я отправляемся на корабле с некоторыми менее воинственными Кагэ в город Йама. Даймё Лисов пренебрег сёгунатом, отказавшись присутствовать на королевской свадьбе. Он не дружит ни с правительством, ни с Гильдией. И я надеюсь, что он, вероятно, станет нашим союзником.

– Ты бросаешь своих маленьких друзей-повстанцев, – проронил Йоши. – Как же так?

– Я собираюсь продолжить борьбу. Но не могу быть частью восстания, которое убивает невинных людей. Надеюсь, вы сможете это понять. И надеюсь, вы пойдете со мной.

Хана изо всех сил старалась не хмуриться.

– А куда нам еще деваться?

– Куда хотите. Я не желаю, чтобы вы чувствовали себя обязанными мне. Это война, и я увязла в ней по уши. Я буду сражаться за то, чтобы свергнуть Гильдию и освободить страну от кровавого лотоса. От смога. От мертвых земель. От яда, который и есть чи.

– Верно, – улыбнулась Хана. – Я слышала, как ты говорила по радио.

– Меня называют преступницей. Говорят, я пытаюсь уничтожить страну, а не только Гильдию. И на каждого, кто слушает пиратское радио, приходится дюжина тех, кто мечтает вернуться во времена изобилия. – Юкико пожала плечами. – И в глубине души я не виню их. Простого ответа не существует. Когда Гильдии не станет, на нас обрушатся тяжелые времена.

– Нас еще более тяжелые времена настанут, если Гильдия выстоит.

– Попробуй убедить в этом орущую толпу.

– Голоса трех Танцующих с бурей прозвучат громче, чем один.

Йоши усмехнулся, однако оставил свое мнение при себе.

Юкико посмотрела на Йоши и Хану, и в ее глазах был явный вопрос.

– Ты – очень умная девушка, Юкико! – Смех Ханы будто озарил сгущающиеся сумерки. – Но ты свихнулась, если считаешь, что после всех передряг нам снова захочется спать в канавах.

– Значит, вы со мной? Будем бороться вместе?

– Мы сделаем даже больше. Другого пути нет. – Хана взяла брата за руку. – Мы, черт возьми, победим.

Юкико усмехнулась и заключила ее в крепкие объятия. Хана была ошеломлена внезапным проявлением привязанности, но ощутила успокаивающую силу в объятиях Юкико, тлеющий жар Буруу и Кайи за спиной, и, казалось, впервые за целую жизнь почувствовала себя уверенно и в абсолютной безопасности.

Поэтому она поцеловала Юкико в щеку и обняла в ответ, купаясь в незнакомом тепле.

Девушки, наконец, оторвались друг от друга. На них тотчас, завывая, набросился ветер. И Кайя шагнула в пропасть и расправила одно крыло, опустив плечо к земле.

Ветер рвал волосы, выл в ушах, и она кричала во все горло и цеплялась пальцами за перья арашиторы. Пока они летели сквозь клубящуюся влажную мглу, воздух заиндевел, и Хана наклонилась ближе к Кайе, крепко обхватив ее за шею. Одежда насквозь промокла, пряди прилипли к лицу, желудок рухнул вниз, почти к коленям, а оставшийся глаз горел огнем.

Они набирали высоту.

Справа она видела Юкико и Буруу, а за ними следовал неболёт «Куреа». Судно было торговым, четыре больших гребных винта рассекали студеный воздух, а надувную часть – вытянутый воздушный шар – украшало изображение огромного дракона, изрыгающего пламя по всему полотну. Где-то на борту находился Йоши – он наотрез отказался забираться на спину грозовой тигрицы.

Мысли Ханы перенеслись в детство: короткое путешествие на корабле, которое они всей семьей совершили после того, как отец выиграл ферму. Тогда Хану охватило благоговение, а в животе порхали бабочки. Это был единственный раз в жизни, когда она летала. Йоши всю поездку провел в каюте, стараясь не блевать.

Воздух стал острым, как бритва, и с губ Ханы слетали белые струйки.

Она вцепилась в шею Кайи так сильно, что заныли руки, а стук зубов отдавался где-то в голове. И как раз в тот момент, когда она предположила, что они должны повернуть назад, поскольку им никогда не пробиться сквозь тучу, небо покраснело, а серая мгла исчезла, превратившись в море цвета стали, катившее внизу волны, простирающееся широко, далеко, словно вечность. Скалы Йиши, покрытые снегом и мерцающие, пронзали облачный покров. Жадные ветры вырвали у Ханы изо рта богохульство, и весь мир под облаками был забыт, погрузившись в океан неба Шимы.

Все, что она видела в тот единственный ослепительный момент, было идеальным.

Кайя зарычала.

Кайя, парящая в красном небе, посмотрела на Буруу, и Хана почувствовала неприкрытую ненависть, низкое рокочущее рычание в груди новой подруги.

Пара спикировала сквозь облако, и туманные отростки с неровной бахромой поцеловали Хану в щеки.

Хана подумала об Акихито, ворвавшемся на склад якудза и спасшем ее от смерти. Его большие руки у нее на плечах, грубая сила, обернутая в невозможную мягкость, сдерживающую всю боль. При этом воспоминании воздух стал чуть теплее.

Тигрица оглянулась через плечо, глаза ее были такими же глубокими, как пропасть у них под ногами.

Ветер гудел песней пропеллера, нашептывая простые и ясные истины.

Хана почувствовала, как жар арашиторы окутывает ее, наполняя жгучей гордостью. Каким-то образом она знала, что тигрица улыбается.

И поймала себя на том, что улыбается в ответ.

Веселье охватило тигрицу, яркое и озорное, как у ребенка, рожденного проказничать. Хана и моргнуть не успела, как Кайя прижала крылья к бокам, и они камнем начали падать с небес.

Желудок Ханы подскочил к горлу, она кричала изо всех сил, пока они неслись прямо к лесу.

Арашитора расправила крылья, и внутренности Ханы ухнули вниз, когда тигрица выровнялась и взмыла в воздух. Боль из-за вырванного глаза была забыта, в венах гулко стучала кровь, а тело дрожало – но не от ужаса, а от возбуждения.

Под ними проносился целый мир, сотни крошечных искорок жизни горели в лесу, и сердце Ханы билось в унисон с сердцем зверя.

Жива.

Чудесно, совершенно, невероятно жива.

Хана запустила пальцы в перья грозовой тигрицы и засмеялась так, словно наступил конец света, а ей все равно было нипочем. Арашитора раскрыла клюв и взревела подобно грому. Как буря, которая смоет с Ханы все, чем та была раньше, грязь и нечистоты, кровь и струпья, заработанные в сточных канавах.

А потом Хана станет чистой, целостной и красивой.

Кайя оглянулась на неболёт «Куреа», и в сердце Ханы снова вспыхнул азарт.

Хана покрепче ухватилась за шею и сморгнула дождь и слезы с глаз.