Пролог
Существо, что поселилось в чреве их матери, рвалось наружу.
Распухшее и тяжелое, как камень, Владыко Солнце медленно катилось на запад, в ожидающие его океаны. Вслед за закатом на землю опускался холод, сворачиваясь в клубок в тенях гор, все ближе подкрадываясь к маленькой пыльной ферме и ее иссохшим полям. Ветер уже нес хрусткий воздух с первыми укусами приближающейся зимы. Над мертвой землей поднимался пар, извиваясь, будто любовник от прикосновений, колыхаясь от криков матери.
Тецуо и Хикита сидели в грязи, прижавшись друг к другу, оба с чумазыми лицами, в изношенных лохмотьях. Когда шум стал невыносимым, дети убежали из дома. Мучительные крики матери довели Тецуо до слез, Хикита взял младшего брата за руку и увлек за собой в темноту и тишину.
Хикита знал, что он должен быть сильным. Теперь он стал мужчиной. И ему придется нести на худых плечах и груз забот о семье, и тяжелое бремя всего мира, хотя ему всего лишь десять лет.
Соседка привела акушерку. Теперь женщины стояли, склонившись над кроватью, пока мать громко выла, и выходили из хижины только для того, чтобы выплеснуть на растрескавшуюся землю ведра с красной водой или выжать окровавленные тряпки. А Хикита наблюдал за ними, провожая глазами, украдкой посматривая через закопченное пространство, черное и пустое, как сумерки над головами.
Он знал, что означает еще один рот для семьи. Понимал, что в их жалком хозяйстве в следующем сезоне останется совсем мало хорошей земли, которой не хватит, чтобы прокормить даже троих человек, не то что четверых.
Но ребенок уже рвался в мир, хотел он того или нет. И деваться ему было некуда.
Тецуо ткнул палкой покрытую пеплом землю. Вокруг раскачивались заросли кровавого лотоса, шуршали, словно кто-то шептался в сухих, как шелуха, листьях.
– Думаешь, будет мальчик?
– Только Создатель знает, – ответил Хикита.
– Мне бы хотелось сестренку.
– А мне бы хотелось, чтобы кобель, который заделал ей ребенка, находился рядом с ней. И чтобы был жив наш отец. – Хикита нахмурился, поднимаясь на ноги. – Хотя то, как мы живем, невозможно назвать жизнью. – Он смотрел на пики гор Тонан на западе, взметнувших зазубренные кулаки вверх и возвышающихся на фоне заходящего солнца.
Между ногами Хикиты и каменными основаниями гор, погруженных в сумрак, протянулись мили мертвых земель – трещины уходили на двадцать футов в глубину, окутанные удушливым туманом. Сквозь ядовитые пары он мог разглядеть то разбитую повозку поблизости, то обрушившийся сарай – уже подальше.
Фермы превращаются в руины, поглощаемые чернотой, расползающейся от Пятна. Хикита знал, что где-то в горах маячит Главдом – сердце власти Гильдии в Шиме.
В Главдоме живут те, кто кормит лотос кровью круглоглазых, по крайней мере, так иногда говорили по радио. Те, кто обескровливает землю ради топлива и цветов.
Иногда, когда в вышине пролетали неболёты, окна дребезжали, и маленький Тецуо в страхе просыпался, думая, что из преисподней восстали демоны. Но Хикита был уверен, что у óни есть дела поважнее: им незачем тревожить сон глупых мальчишек.
Дети Эндзингер жили очень глубоко, в подземном мире Йоми. А по небу в ревущих машинах летали люди. Они окрашивали облака и небо в красный цвет, а дождь – в черный. И превращали землю в пепел. Не демоны. Не боги. Просто люди.
Дрожащий вопль разорвал сумерки, мать закричала столь пронзительно, что у нее, наверное, и горло засаднило. Хикита снова нахмурился, приподнял платок и сплюнул. Брат или сестра, это не имело значения. Он ненавидел ребенка. Причем так же, как ненавидел его отца – за гладкие речи и еще более гладкие улыбки. Пес, воспользовавшийся одиночеством вдовы, бросил ее в позоре и с ублюдком во чреве.
Хикита убьет его, если увидит. Покажет мерзавцу, что, хоть они и живут на краю Пятна, на беднейших землях из всех семи островов Шимы, они принадлежат к клану Рю, а в их жилах течет кровь Драконов.
Окна задребезжали, и Хикита посмотрел вверх, ожидая увидеть неболёт Гильдии, неуклюже выплывающий из сумерек. Но небо было пустым, увядающе-красным, покрытым коркой грозовых туч. Грохот усилился, твердь задрожала так сильно, что мальчик рухнул на колени.
Тецуо упал на четвереньки и пополз к нему по вздымающейся земле, которая урчала под ними, как урчит от боли живот.
Пока остров трясся, братья держались друг за друга, и Тецуо плакал от страха.
– Опять землетрясение?
Уже пятое за несколько недель. Грохот стих, медленно задыхаясь, пока в воздухе не осталось только шуршанье комьев гнилой почвы, летящих в трещины мертвых полей. А потом братья услышали тонкий крик: первая растерянная мольба новорожденного, когда младенца вытащили из кровавого тепла в мир людей. Дитя брыкалось и надрывалось.
– Он здесь! – закричал Тецуо, забыв о дрожи, выскользнул из объятий Хикиты и бросился в дом, стуча грязными пятками по веранде, как в барабан.
Хикита осторожно встал, прислушиваясь к голодным воплям, которые раздались из нового рта, поселившегося в их семействе.
А потом до Хикиты донесся плач матери.
Он различил радость в ее голосе, когда мать позвала его, чтобы Хикита познакомился с новорожденной сестричкой. Но мальчик покачал головой и слизнул пепел с губ, глядя поверх высоких стеблей кровавого лотоса на запустение у подножия гор.
Он моргнул. Прищурился во мраке.
Крошечные огни. Кроваво-красные. Пара, вспыхивающая меж листьев лотоса. Хруст мертвых опавших листьев и еще более мертвого грунта, на котором, похоже, сейчас кто-то топтался. Хикита вгляделся в темноту, вопли сестрицы заполнили уши и мешали навострить слух.
Испарения казались маслянистой тенью, струящейся, как черная вода. Стебли лотоса слегка сгибались – в посевах что-то двигалось. Крошечные огоньки вспыхнули раз, другой, мигая, как давно потерянные звезды в небе над головой.
Нет, не мигая, понял он.
Моргая.
Из стеблей выползла фигура, покрытая черными комьями и пеплом. Монстр был ростом под два фута, но длинные руки почти доставали до земли, а спина сгорбилась, когда он шаркал, шагая вперед, и нюхал воздух. Алые глаза отбрасывали кровавый отсвет на тяжелые брови, безволосый череп, вывернутые губы.
Монстр увидел мальчика, и рот твари растянулся в идиотской ухмылке, как у малыша, только что нашедшего товарища по играм. Вместо зубов у него были пожелтевшие клыки, торчавшие из нижней челюсти, и Хикита понял – под маской из грязи и пепла кожа у монстра была темно-синей.
– У-у-у-у-у! – взвыло чудовище, протягивая руки к мальчику.
Взгляд Хикиты был прикован к когтям на цепких пальцах, острым, как катана.
– Гну-у-у…
– Óни, – выдохнул Хикита. – Лорд Идзанаги, спаси меня.
Демон вздрогнул, услышав имя Бога-Создателя, глаза монстра широко распахнулись и вспыхнули. Он рванулся вперед, волоча костяшки пальцев по земле, а изо рта, полного кривых клыков, вырвался яростный вой.
Хикита закричал. Он орал вместе со своей сестрой, которая пришла в мир людей сегодня, в тени изломанных вершин, среди гнили, расползающейся, как раковая опухоль, по коже острова.
И кричал так, словно это его последний вздох.
Будто крик являлся всем, чем Хикита был, – и всем, чем он когда-либо станет.
Как будто наступил конец света.
