Глава 2. Высокое Средневековье

Большие перемены

Средневековье все же не зря делится на периоды – какую сторону жизни ни возьми, в XI веке все очень сильно изменилось. Не мгновенно, изменения заняли десятилетия, но тем не менее они очень очевидны.

Частично, конечно, сказался средневековый климатический оптимум – с середины X века стало стремительно теплеть, что привело к бурному развитию сельского хозяйства и быстрому росту населения. Люди стали заселять прежде не используемые земли, развивались ремесла, перестраивались феодальные отношения, усиливали свою власть монархи, реформировалась и укреплялась церковь, сельская раннесредневековая Европа стремительно обрастала городами и прокладывала торговые пути.

Не осталась без изменений и правовая система – обычай постепенно уступал место закону, формировалась современная на тот момент юридическая система, да и сама юриспруденция наконец-то была признана как наука – появились специальные школы, готовившие докторов права, а в 1088 году (примерно) в Болонье открылся первый в средневековой Европе университет. Причем специализирующийся именно на праве, в отличие от появившихся вслед за ним Оксфордским и Парижским, первоначально готовивших богословов.

«Этап раннесредневековых обычаев закончился, – пишет Антонио Падоа-Скьоппа, – новое европейское общество требовало иных правил и методов для успешного управления публичными и частными правовыми отношениями. Только соответствующее юридическое образование могло обеспечить соблюдение таких правил и методов: по этой причине роль профессионального юриста должна была приобрести фундаментальное значение как в гражданском обществе, так и в церкви. На континенте профессиональные юристы обучались в университетах, а в Англии обучение проходило в рамках новой системы общего права, введенной нормандцами. С этого времени ни один европейский правопорядок не смог функционировать без подготовленных юристов.

Новая юридическая наука… была впервые разработана в едином исследовательском центре, основанном в Болонье, а затем принята во многих других итальянских и европейских университетах».

Именно тогда появился термин ius commune, который иногда не совсем точно переводят как «общее право», но чаще всего используют вообще без перевода, как самостоятельный термин «для обозначения общеевропейской правовой традиции, заложенной глоссаторами и комментаторами в XII–XIV вв. Ее основами принято считать средневековую западно-христианскую идеологию (в частности, доктрину “двух мечей”, т. е. сочетание светской (императорской) и духовной (папской) власти), определенный перечень авторитетных источников (главным образом, Свод Юстиниана, церковные каноны и декреталии), схоластическую методологию изучения и преподавания основанных на источниках доктрин, латинский язык и особую научную среду (юридические факультеты средневековых университетов). Единство данной правовой традиции не раз испытывалось на прочность (прежде всего в эпоху Реформации и Контрреформации, разделившей Западную Европу на протестантов и католиков, – см. далее), но в целом просуществовало вплоть до разделения единой юридической науки границами национальных гражданских кодексов конца XVIII – начала XIX вв.».

Церковь и закон на рубеже высокого Средневековья

Я уже писала, что в вопросах права церковь (как и во многом другом) опиралась в первую очередь на римский опыт. Несмотря на то что последователи Христа в Римской империи несколько столетий подвергалось гонениям, все же христианство было взращено именно там и, как это часто бывает, победив, вобрало в себя многие сильные стороны идеологии и образа жизни своих прежних врагов. Поэтому совсем неудивительно, что и лексика, и нормы, и вообще почти вся формальная часть в церковном праве была заимствована из римского права. А с ростом влияния христианства и вмешательства церкви в общественную жизнь нормы церковного права все сильнее проникали в светское – в конце концов, юристов готовили в тех же университетах и те же учителя, что и богословов.

Декрет Грациана. Издание 1585 года

Однако до поры до времени, а точнее практически до конца XI века, церковь вопросами преступления и наказания интересовалась мало. Конечно, всегда можно найти отдельные случаи и отдельных рьяных священников, да и папы порой проявляли интерес к юридическим вопросам, но в целом Церковь как социальный и политический институт держалась в стороне от этой темы, а каноническое право сосредоточилось в основном на административно-правовых и экономических проблемах.

Причин у этого много – и политических, и общественных, и чисто религиозных. Раннехристианская церковь вообще предпочитала не вмешиваться в мирские дела, а ее деятели, как я уже писала, по большей части мечтали, чтобы весь мир ушел в монастырь и жил там в любви и согласии. Только постепенно, с ростом как охваченной территории, так и богатства и влияния, церковь занялась серьезным контролем за моралью и нравственностью мирского населения, а потом и установлением правил личной и общественной жизни прихожан.

Кроме того, римское право, отношение к преступлению и наказанию, да и вообще законы в целом были сильно скомпрометированы самим становлением христианства. Ведь по сути что собой представляют большинство житий святых? Это истории о том, как очередного мученика осудили по жестоким римским законам, но либо оковы пали, а палачей растерзали львы, либо мученик получил воздаяние в виде Царствия небесного. А в каких-то историях даже обычные уголовники, раскаявшись и уверовав, получали прощение (начиная с разбойника на соседнем с Христом кресте), а временами тоже становились святыми. То есть фактически божественным произволом римские законы объявлялись неправедными, а право судить и карать оставалось исключительно за Богом.

Григорианские реформы

В XI веке в нескольких крупных религиозных центрах, и в первую очередь в Клюнийском аббатстве, возникло мощное движение за реформу церкви, искоренение симонии, строгий контроль за нравами монашества и духовенства, изгнание из церковной организации мирского элемента и очищение церкви от николаизма. В Риме их не особо поддерживали (ну как идеи бессребреничества могли поддержать папы, продающие и покупающие Святой Престол?), но сторонников клюнийства становилось все больше, и постепенно они набирали силу.

Убийство Томаса Бекета. Миниатюра. XIII век

Когда же на папский престол взошел клюниец Григорий VII, он распространил клюнийский опыт на всю церковь и осуществил так называемые Григорианские реформы. Кроме того, он смог утвердить превосходство церковной власти в тех вопросах, где сталкивались интересы церкви и мирских владык, в частности императора Священной Римской империи Генриха IV.

Дело в том, что за спорами о симонии скрывался куда более приземленный вопрос о том, кто же все-таки вправе назначать епископов – папа или светские власти? Учитывая, что епископство было не только чем-то духовным, но и крупным феодальным землевладением, платившим налоги, речь шла об очень больших деньгах. И в Германии в особенности, потому что еще со времен Саксонской династии епископы были полностью подчинены императорам и являлись его самой надежной опорой в борьбе против сепаратизма светских феодалов.

Папа Григорий VII объявил, что отныне только он руководит церковью и всеми ее делами, да еще и постановил, что папы теперь абсолютно непогрешимы. Полностью же его заявление, оставшееся в истории как «Диктат Папы» (1075), фактически ставило папу над всеми мирскими владыками.

Диктат папы Григория VII

1. Римская церковь создана единым Богом.

2. Только римский епископ по праву зовется вселенским.

3. Только он один может низлагать епископов и восстанавливать их.

4. Легат его на соборах занимает первое место пред всеми епископами, даже будучи в низших ступенях священства, и может приговаривать их к низложению.

5. Папа может низлагать отсутствующих.

6. С отлученными им мы не должны, между прочим, находиться в одном и том же доме.

7. Ему одному надлежит, смотря по надобности, издавать новые уставы, учреждать новые епархии, каноникаты превращать в аббатства и, наоборот, богатую епархию делить, бедные соединять.

8. Он один вправе распоряжаться знаками императорского достоинства.

9. Одному папе все князья лобызают ноги.

10. Только его имя поминается в церквах.

11. Он один в мире именуется папой.

12. Он может низлагать императоров.

13. Он может по мере надобности перемещать епископов с кафедры на кафедру.

14. В любую церковь, куда угодно, он может ставить клириков.

15. Поставленный папой может быть во главе какой-либо церкви, но не может быть в положении подчиненном; равно не может принимать высшей степени от какого-либо епископа.

16. Ни один собор без его соизволения не может называться всеобщим.

17. Ни одно постановление, ни одна книга не могут быть признаны каноническими без его санкции.

18. Никто не смеет отменить его решения, а он сам отменяет чьи угодно.

19. Никто ему не судья.

20. Никто не смеет привести в исполнение приговор над апеллирующим к папскому престолу.

21. Крупные дела любой церкви должны восходить до него.

22. Римская церковь никогда не заблуждалась и впредь, по свидетельству Писания, не будет заблуждаться.

23. Римский епископ, канонически поставленный, заслугами святого Петра непреложно получает святость…

24. По его изволению и разрешению подвластные могут жаловаться.

25. Без собора он может низлагать и восстановлять епископов.

26. Не считается католиком тот, кто не согласен с Римской церковью.

27. Подданных он может освобождать от присяги негодным владыкам.

Против выступили сторонники императора, чьим главным аргументом было, что королевская и императорская власть тоже происходит от Бога и такое двоевластие – Церковь и Империя – было заложено его волей изначально. Между сторонниками папы и императора были очень жаркие дебаты, со ссылками на римские юридические тексты. Плоды этих споров считаются первой политической литературой в европейской истории.

Но Григорий VII был настроен решительно и, воспользовавшись тем, что императором Генрихом IV были недовольны очень многие, попросту отлучил его от церкви. Это был страшный удар, потому что отлучение означало социальную смерть и прекращало действие феодального права – то есть все подданные отлученного правителя освобождались от присяги на верность.

Отлучение

В Средние века довольно многие вопросы подлежали компетенции церковного суда. Тот не мог вынести смертного приговора, да и к телесным наказаниям редко приговаривал, чаще всего он вообще мог только приказать человеку самому себя как-то наказать – поститься, стоять на коленях, заниматься самобичеванием и т. д. И это выполняли. Потому что неподчинение несло за собой ужасную кару, фактически социальную смерть – отлучение.

Отлучение от церкви означало, что человека не будут причащать, венчать, крестить его детей. Он не мог быть свидетелем в суде или занимать какую-либо должность, его присяга больше ничего не стоила. Он не мог заключать сделки – по той же причине. А в случае смерти он не мог быть даже похоронен на кладбище. Человек отвергался обществом, как при жизни, так и после смерти. Не стоит объяснять, что угроза отлучения действовала сильнее, чем любое, даже самое тяжелое и унизительное покаяние, которое могло грозить в качестве наказания за прегрешение.

Причем отлучению мог подвергнуться любой – епископ мог отлучить крестьянина, а папа, бывало, отлучал даже королей и герцогов, причем сразу вместе со всем королевством. А это означало, что во всем королевстве закрывались церкви и прекращались церковные службы. Никого не венчали, не отпевали и не крестили.

Правда, довольно часто священники не подчинялись и продолжали совершать службы, потому что папа далеко, он может еще передумать, если политика поменяется, а король или герцог – вот он, рядом, не послушаешься, так и казнить может. Но все равно некоторым королям и другим знатным сеньорам приходилось идти на поклон к папе (как Филиппу-Августу или императору Генриху IV). Ведь отлучение предполагало разрыв всех вассальных и союзнических обязательств – никто из тех, кто принес отлученному монарху клятву верности, больше не был обязан ему повиноваться.

Императору пришлось не просто смириться, но примчаться в Италию и три дня в рубище униженно просить у папы аудиенции и прощения. Правда, конфликт этим был не исчерпан, император и папа ссорились еще несколько раз, в результате чего злоупотребление отлучением привело к тому, что эта мера стала привычной и потеряла прежнюю значимость (в отношении королей и императоров, разумеется, обычным людям она была по-прежнему страшна). Ну а по поводу назначения епископов удалось прийти к компромиссу.

Эрхарт Шон. Орудия пыток. XVI век

Компромисс был более выгоден папе, чем императору, но в данном случае важно не это. Дело в том, что борьба за инвеституру и Григорианские реформы привели к тому, что церковь наконец-то открыто заявила о своем праве на решение, в том числе и юридическое, религиозных вопросов и вопросов, касающихся внутренней организации церкви, отняв это право у светских властей. Это стало толчком к активному развитию канонического права. В то же время и светская власть начала осознавать, что надо обеспечивать свою независимость от церкви, и не на основе каких-то обычаев, а четкими недвусмысленными законами.

Немного о Генрихе IV

Думаю, у тех, кто раньше никогда не интересовался императором Генрихом IV, эта история могла вызывать к нему сочувствие. Поэтому стоит сказать о нем несколько слов, тем более что он имеет некоторое отношение к истории России.

Как писал хронист Бруно из Магдебурга, император с юности «ходил по обрывам вожделений, как немысленные конь и лошак, и он, который был королём многих народов, воздвиг в себе трон похоти, царице всех пороков. Он имел по две и по три наложницы сразу. Но, не довольствуясь ими, он когда слышал, что у кого-то есть молодая и красивая дочь или жена, то, если не мог ее соблазнить, приказывал приводить к себе силой».

Со своей женой Бертой Генрих не ладил, даже пытался развестись, но папа не разрешил. Тогда он, видимо из чувства долга, сделал ей пятерых детей, после чего снова попытался развестись. По рассказу Бруно, Генрих пытался подтолкнуть ее к измене, чтобы потом избавиться от нее на этом основании. Но королева обо всем догадалась, сделала вид, что согласна на свидание с красивым придворным, а когда Генрих явился, чтобы застукать их, притворилась, что в темноте приняла его за того самого придворного и велела избить за попытку домогательств.

Но в конце концов Генрих IV Берту пережил и женился снова – на Евпраксии Всеволодовне, внучке Ярослава Мудрого.

Ничего хорошего ей этот брак не принес. То ли она не оправдала каких-то надежд Генриха, то ли сказалась общая испорченность его натуры, то ли были правы те, кто говорил, что он входил в секту николаитов, практиковавшую оргии, но в 1093 году Евпраксия бежала в Рим, где на церковном соборе свидетельствовала против мужа, обвинив его в принуждении к супружеским изменам, в частности к сексуальным отношениям с его старшим сыном Конрадом, сыном Берты. А также обвинила Генриха в оргиях и сатанизме. Новый папа Урбан II признал ее жалобы справедливыми, отпустил ей грехи, а Генриха тогда в очередной раз отлучили от церкви, что, впрочем, его опять нисколько не исправило.

Церковный суд

Профессор Ричард Фраэр, преподаватель права и специалист по средневековой юриспруденции, в своей статье о теоретическом обосновании нового уголовного права высокого Средневековья пишет, что «церковные лидеры сочли за лучшее оставить месть Богу; церковь предпочла сосредоточиться на покаянии за неправедные поступки… Возмездие противоречило духу Нового Завета», но «хотя латинская церковь отвергла римское определение целей уголовного судопроизводства, церковные лидеры сохранили формы римской обвинительной процедуры».

Более того, папы старались следить за тем, чтобы в церковных судах строго соблюдали форму римского процесса. В условиях того бардака, который представляло собой европейское право и судопроизводство раннего и начала высокого Средневековья, церковь, следуя римской правовой процедуре, сохраняла для себя нишу, в которой царили относительный порядок и единообразие. Духовенство было подсудно только церковному суду, который не зависел от местных законов и правовых норм. А «римский обвинительный процесс, сохраненный западной церковью, – как пишет Ричард Фраэр, – включал строгий закон доказывания и строгое требование надлежащей правовой процедуры, что чрезвычайно затрудняло успешное судебное преследование по уголовным делам. Эта процессуальная форма защищала духовенство от любых обвинений в преступлениях, кроме самых обоснованных».

Какое-то время это всех более-менее устраивало. Церковь так защищала себя и своих служителей, тем более что терпимость и мягкие наказания в виде покаяний соответствовали религиозной доктрине. А светские власти мирились с тем, что духовенство вне их юрисдикции, соглашаясь, что Богу – Богово, а кесарю – кесарево.

Декрет Грациана

Около 1140 года произошло событие, огромную значимость которого в тот момент, конечно, никто не смог бы оценить по достоинству. Некто Грациан написал трактат, который озаглавил Concordantia discordantum canonum («Согласование несогласованных канонов»). По сути это была огромная трудоемкая компиляция из четырех тысяч текстов, охватывающих весь спектр юридических отношений внутри церкви: источники права, назначения и полномочия черного и белого духовенства, процессуальные нормы в церковных делах, наказания за преступления, санкции религиозного характера, юридическое значение церковных таинств и т. д.

Проверка на импотенцию. Декрет Грациана. Миниатюра. XIII век

В этот трактат вошли отрывки из Священного Писания, сотни отрывков из пастырских трудов Отцов Церкви, в частности Блаженного Августина и святого Исидора Севильского, отрывки из Апостольских правил, решения церковных соборов и синодов, папские указы, фрагменты литургических книг, Liber Diurnus, а также светские законы – тексты римского права (в том числе отрывки из Кодексов Феодосия и Юстиниана), отрывки из Вестготской правды и других варварских правд, меровингские и каролингские капитулярии, церковные постановления германских императоров Генриха I Птицелова и Оттона I. Причем в основном трактат состоял из конкретных судебных дел и правовых казусов – абстрактно сформулированные нормы права там встречаются редко. В дальнейшем этот монументальный труд стал широко известен под названием «Декрет Грациана».

Декреты Григория IX с комментариями Бернарда Пармского. Ок. 1290

Кто такой был сам Грациан, на самом деле никто не знает. Традиционно считается, что его звали то ли Джованни, то ли Франческо, он жил в Болонье, был монахом-правоведом и преподавал в Болонском университете. Но все попытки как-то связать автора Декрета с каким-нибудь конкретным историческим лицом до сих пор ни к чему не привели. Практически единственное, о чем можно сказать довольно уверенно, так это что Грациан был действительно профессором права в Болонском университете – самая первая версия Декрета, которую называют Gratian 1, явно создавалась как личный учительский учебник по каноническому праву – так сказать, пособие для ведения преподавательской деятельности. Потом его еще дописывали и переписывали, сначала сам Грациан, затем его последователи (к работе приложили руку около 200 юристов), и из простого учебника Декрет превратился в полноценный свод канонического права Римской католической церкви, использовавшийся до 1917 года.

В чем была ценность Декрета Грациана? Прежде всего, разумеется, уже в том, что Грациан систематизировал церковные источники по праву за тысячу с лишним лет и даже больше – потому что туда вошли и ссылки на ветхозаветные тексты, используемые при решении спорных вопросов. Ничего подобного никто не делал к тому времени уже несколько сотен лет, со времен Свода Юстиниана, то есть с VI века (хотя попытки были). Как говорят некоторые исследователи, до Грациана в средневековой Европе фактически не было юриспруденции как таковой.

Кроме того, Грациан стал первым канонистом, который «отказался от рассмотрения теологических вопросов и сосредоточил свое внимание только на правовых аспектах церковной жизни. Наряду с этим “Декрет Грациана” внес большой вклад в процесс рецепции римского права, задав направление развития канонической юриспруденции и обусловив ее легалистический характер, что в свою очередь способствовало формированию ius commune (общего права). Собственно, именно по этим причинам Грациана вполне обоснованно называют “Отцом канонического права”…

В зарубежных исследованиях неоднократно доказывалось, что до двенадцатого века в Европе не было правоведов, которые могли бы интерпретировать канонические тексты так, чтобы поместить одни каноны в контексте с другими или примирить противоречия, которые неизбежно возникали на протяжении веков… “Декрет Грациана” – это не просто источник, устранивший противоречия в средневековом западноевропейском каноническом праве. Это история целой эпохи, эпохи становления юриспруденции в Западной Европе. Главным достижением Грациана являлось то, что он использовал каноны, найденные в различных канонических коллекциях не просто с целью составления очередного сборника, а с целью глубокого освоения теории и практики применения того или иного закона».

Декрет Грациана никогда не был открыто признан католической церковью в качестве ее официального свода законов, но на него практически сразу стали ссылаться папы, что сделало его таковым фактически. Именно по нему с тех пор преподавалось каноническое право и в университетах. А в XVI веке на основе Декрета под эгидой святого престола был создан Corpus juris canonici – официальный свод канонического права, который, как я уже упоминала, действовал до 1917 года.

От теории к практике

Я не зря уделяю столько внимания развитию канонического права – именно церковные юристы, воспитанные благодаря Грациану в условиях более-менее понятного правового поля и сложившейся юридической системы, произвели великий поворот в системе средневекового правосудия. Причем сами они таких глобальных целей не ставили, их к этому подвела сама жизнь, само политическое, экономическое и социальное развитие общества.

Власть церкви росла, папа и его ставленники все больше вмешивались в политику, а епископы становились все более значимыми феодалами, от действий которых зависело, удержится ли корона на голове того или иного монарха. Одновременно возвышение Церкви как института и распространение власти папства на отдаленные уголки Европы привело к тому, что ей вновь пришлось решать обострившиеся внутренние проблемы.

Мастер Оноре. Декреты Грациана. Миниатюра. XIII век

Это уже упоминаемые стяжательство священнослужителей, прелюбодеяния (особенно после окончательного введения строгого целибата) и злоупотребления, вызванные в основном такими искушениями, как власть и деньги. Но в первую очередь речь, конечно, о симонии, все больше разъедавшей ставшую слишком богатой католическую церковь. Неподсудность клириков светской власти и крайне мягкое церковное законодательство только усугубляли ситуацию, развращая деятелей церкви ощущением безнаказанности и провоцируя светских государей на нарушение законов.

Томас Бекет

Проблема назревала долго, и рано или поздно должна была где-то прорваться. Полыхнуло, что неудивительно, в Англии – на редкость централизованном для Средневековья государстве. Во второй половине XII века там произошел острый конфликт между короной и церковью, а точнее между представлявшими их бывшими лучшими друзьями – королем Генрихом II и архиепископом Томасом Бекетом.

Когда Генрих II надавил на капитул, чтобы тот избрал архиепископом Кентерберийским Бекета – его друга, канцлера и воспитателя наследника престола, он, конечно, ожидал, что этот друг будет проводить максимально лояльную короне политику. И поможет получить перевес в вечном противостоянии духовной и светской власти.

Но неожиданно для всех Томас Бекет настолько серьезно отнесся к своей новой должности, что даже сменил образ жизни – из веселого придворного превратился в настоящего аскета. Он рьяно занялся делами церкви и пресек все королевские попытки взять под контроль церковные земли, назначение епископов и судебную власть над клириками, а также заставить церковь платить налоги. Закончилось их шестилетнее противостояние, в которое были вовлечены папа и несколько европейских монархов, тем, что 29 декабря 1170 года Бекет был убит прямо у алтаря Кентерберийского собора.

Скандал был громкий. Бекета через три года уже причислили к лику святых, на его гробнице стали происходить чудеса, и вскоре его культ приобрел большую популярность. В Англии строптивый канцлер и вовсе стал одним из самых популярных святых. Именно к его гробнице едут паломники в «Кентерберийских рассказах» Чосера. Королю Генриху II пришлось изо всех сил отмежевываться от подозрений в том, что это он приказал убить Бекета. Вплоть до того, что в 1174 году он сам показательно приходил босиком поклониться его мощам.

Ut fame

Трагическая гибель Бекета вызвала временный подъем авторитета церкви, и короли какое-то время не решались снова поднимать вопросы, из-за которых он рассорился с Генрихом II. Но проблема никуда не делась, периодически она опять обострялась, и наконец в 1203 году, то есть через тридцать лет после канонизации Бекета, епископ Лондонский Уильям Сент-Мер-Эглиз обратился к папе Иннокентию III с двумя важными вопросами. Во-первых, его интересовало мнение папы по поводу ужесточения наказаний клирикам, которые неоднократно совершали серьезные правонарушения, сбегали из монастырей, где их обязали оставаться, и вообще на которых не оказывали перевоспитывающее воздействие традиционные методы вроде епитимий. В частности он спрашивал, можно ли тогда насильственно сажать их в тюрьму. Во-вторых, Уильяма интересовало, могут ли миряне избежать наказания в виде отлучения от церкви, если они применят силу против мятежных церковнослужителей – для их поимки и привлечения к ответственности.

Григорий IX. Иоганн Фалькенштейн. Миниатюра. XV век

Это были очень важные вопросы, напрямую затрагивающие проблему неприкосновенности и фактической безнаказанности клириков, которые делали их практически полностью независимыми от светских властей. Ответ Иннокентия III – декрет Ut fame – стал поворотной точкой в истории юриспруденции и европейского права.

В частности, папа ответил, что церковные иерархи могут и должны сажать в тюрьму неисправимых преступников из числа клириков. Причем и высокопоставленных тоже. И что миряне имеют право применять силу для взятия под стражу клириков, обвиняемых в серьезных преступлениях. Правда, сделал оговорку, что в таком случае миряне должны действовать строго по указанию церковных иерархов и применять силу ровно в той степени, какая требуется, чтобы преодолеть их бунт и привлечь их к суду.

Великий поворот

Что же такого было в папском ответе, что в итоге перевернуло всю систему средневекового правосудия? По сути ведь ни епископ, ни Иннокентий III не ставили перед собой глобальных целей. Речь шла о вполне конкретной и давно назревшей проблеме – неконтролируемом росте преступности среди духовенства, пользовавшегося иммунитетом от светского преследования.

Однако решая эту проблему, Иннокентий III сформулировал несколько принципов, которые в дальнейшем легли в основу канонического права, а потом распространились и на светское. Во-первых, он возложил на церковных иерархов ответственность за действия подчиненных, обязав присматривать за теми и наказывать, если потребуется. А во-вторых, он осудил безнаказанность как развращающую и провоцирующую людей на новые преступления:

[Prelati] excessus corrigere debeant subditorum, et publicae utilitatis intersit, ne crimina remaneant impunita, et per impunitatis audaciam fiant qui nequam fuerant nequiores. – Прелатам надлежит исправлять бесчинства своих подданных, и это в интересах общественного блага, чтобы преступления не оставались безнаказанными и по дерзости безнаказанности те, кто были нечестивыми, становились еще более нечестивыми.

«Такой подход к уголовному праву, – пишет Ричард Фраэр, – привел к поразительным изменениям в правовом и общественном отношении к государственному преследованию преступников и гарантиям защиты их прав… Юристы-схоласты ухватились за декрет Иннокентия как за смысл существования практически каждого нововведения в уголовном праве с XIII по XVI век». Фраза же publicae utilitatis intersit, ne crimina remaneant impunita («в интересах общественного блага, чтобы преступления не оставались безнаказанными») быстро стала крылатой и разлетелась по многочисленным юридическим трудам, сборникам речей и т. д.

Кстати, исследователи долго искали, откуда Иннокентий III ее процитировал (традиционно считалось, что он привел цитату из римского права, как это было принято в юридических трудах), но так и не нашли. У римских авторов действительно есть немало похожих по духу высказываний, но конкретно это Иннокентий либо взял у какого-то малоизвестного современного ему автора, чьи работы до нас не дошли, либо сформулировал сам.

Общественное благо

Мысль, что уголовное преследование может проводиться в интересах общества, а не частного лица, для того времени была революционной. В самом деле, убийство, кража, ограбление, изнасилование и тому подобные преступления всегда были в первую очередь делом личным. Наказания преступника требовал пострадавший или его представитель, он и выступал как обвинитель. Идея, что в поимке и наказании преступника заинтересовано общество и государство, подводила к полному пересмотру самой системы правосудия.

Среди увлекшихся этой мыслью юристов был и Генрих Сергузио (ок. 1200–1271), профессор канонического права, папский легат, впоследствии кардинал, а главное – талантливый и уважаемый канонист. Именно он подробно рассмотрел и обосновал идею заинтересованности общества в наказании преступников, а также изменения как в самом процессе расследования, так и в правах и обязанностях его участников.

Иоганн Фалькенштейн. Сцена суда. Миниатюра. XV век

Так, обязанностью судей, по мнению Сергузио, было не только наказание за преступления, но и борьба со злом. В связи с этим он отстаивал право судей принуждать свидетелей к даче показаний вне зависимости от их желания. И вообще считал, что преступления – это сфера интересов всего общества, и каждый гражданин должен быть заинтересован в восстановлении справедливости, а дело государства – способствовать этому любыми средствами. Ну то есть все то же «в интересах общественного блага, чтобы преступления не оставались безнаказанными», только расширенное и с пояснениями.

Убийца и жертва. Декрет Грациана. Миниатюра. XII век

Поэтому Сергузио считал, что государство само должно возбуждать дело, если известен факт совершения преступления, и для этого не требуется никакая частная инициатива – даже если пострадавший совсем никому не интересен и не важен. Нам сейчас удивительно, что когда-то было не так, но как бы это ни было странно – да, привычная нам концепция, что любое преступление должно быть раскрыто, потому что преступник представляет потенциальную опасность для всего общества, родилась только в XIII веке.

Inquisition

Такую систему, с возбуждением дела для защиты интересов общества и государства, а не отдельных лиц, с досудебным расследованием и судебным процессом, где суд имеет право заставлять всех участников говорить «правду и ничего кроме правды», называют инквизиционной, от латинского inquisition, то есть «расследование».

И все бы хорошо, и общественное благо – это важно, но недостатки этой системы, позже превратившиеся в глобальную проблему, тоже возникли сразу же и защищались все тем же Сергузио. В частности, он считал, что в интересах истины и государства судьи не обязаны считаться с интересами обвиняемого, да и свидетелей тоже. Главным доказательством вины считалось признание, и для его получения полагались годными любые способы, в том числе пытка.

Да и в целом в инквизиционной системе очень быстро стала господствовать презумпция виновности. Исследователи видят частичную причину этого в том бардаке, который царил в XII веке – когда строгое следование римскому праву и соблюдение прав человека приводило к тому, что преступники с легкостью избегали наказания. Как я уже писала, это особенно заметно было в среде священнослужителей, потому что их мог судить только церковный суд, действовавший именно в соответствии с римским правом. Светским лицам было не так просто.

Когда в 1270-х годах появился трактат профессора, юриста и папского легата Вильгельма Дуранда Speculum iudiciale («Зерцало правосудия»), посвященный в общем-то каноническому праву, он был встречен на ура не только канонистами, но и юридическим сообществом в целом. Дуранд обобщил наработки глоссаторов, легистов и канонистов XII–XIII веков, а также свой опыт практической работы судьи и создал трактат, который стал вершиной юридической мысли своего времени и долго оставался авторитетным источником процессуального права. Развил он и идеи инквизиционного процесса, и в том числе мысль, что, когда речь идет об интересах общества, никаких прав у обвиняемых быть не может.

Дальнейшее развитие эти идеи получили в написанном около 1290 года Tractatus de Maleficiis («Трактате о злых делах») итальянского юриста и судьи Альберто Гандино. Там уже четко оформилась мысль, что, если совершено преступление, судья обязан возбудить уголовное дело и любым способом добиться выявления и наказания преступника. Кроме того, Гандино писал, что судья – это защитник общества от злодеев, и одна из его функций – вселять ужас в сердца потенциальных преступников жестокостью судебного процесса.

Веяние времени

Я бы сказала, что все это очень печально: прекрасная, нужная идея о защите интересов всего общества и о важности полноценного расследования преступлений привела к оправданию пыток (в том числе и свидетелей), жестокости и злоупотреблениям. Традиция урегулирования конфликта к удовлетворению сторон сменилась требованием неизбежного и жестокого наказания. Но не все так просто. Ужесточение законов стало ответом на требования времени.

Ведь идеи, сформулированные Иннокентием III, взялись не из ниоткуда. Они уже существовали в римском праве, их обсуждали и средневековые юристы, да и безумно популярный в период высокого Средневековья Аристотель тоже высказывал что-то подобное. Так что решение папы стало лишь семенем, павшим на благодатную почву. А главное, все это не зря стало так активно развиваться именно в XIII веке. Росло население, развивались города, росла преступность, и люди все больше требовали от государства защиты своих интересов и сами настаивали на жестких решениях.

Как раз юристы, изучавшие законы и судебную теорию в университетах, старались не забывать о христианской традиции покаяния и реабилитации. Итальянский юрист Бартоло да Сассоферрато с сожалением писал: «Есть глупые судьи, которые заставляют обвиняемого признаться с помощью пыток, как только у них есть хоть какие-то улики против него. Конечно, они не должны этого делать, потому что они осуждают его на основании обвинений и подозрений. Они должны применять пытки с умеренностью и по ним исследовать истину. Я сам часто делал это, но, если истина не была установлена с помощью пыток, я оправдывал обвиняемого и заносил в протокол, что «подвергнув его умеренным пыткам, я признал его невиновным». И это для того, чтобы мне не могли сказать: «Ты должен был пытать его».

А вот народ обычно жаждал крови! Когда разбирались громкие дела, судьям нередко приходилось использовать свою власть для защиты обвиняемых от расправы. То есть все тот же инквизиционный процесс со всей его жестокостью был защитой от беспредела. Идея общественного блага требовала от судей не только жестокости, но и беспристрастности.

Надо еще заметить, что больше всего внедрению идей инквизиционного процесса сопротивлялась церковь. Папа Иннокентий IV, возглавивший католическую церковь почти через 30 лет после своего тезки Иннокентия III, сам в молодости получил юридическое образование и был не в восторге от новомодных идей. Он защищал право свидетелей молчать, да и вообще был за то, чтобы в церковных делах «не выносить сор из избы» и не позорить клириков, выставляя их преступления на всеобщее обозрение.

Джон Фокс. Император Генрих IV в Каноссе. 1593

Впрочем, это не помешало Иннокентию IV выпустить знаменитую буллу Ad extirpanda, официально позволяющую пытать подозреваемых в ереси. Так что его терпимость и снисхождение распространялись, по-видимому, только на служителей церкви и объяснялись тревогой за «честь мундира».

Средневековый развод

Веяния времени сказались и на отношении церкви к брачно-семейной сфере. К XIII веку, как я упоминала, моногамный, нерасторжимый, освященный церковью брак стал единственно возможной нормой. Никакие короли уже не могли себе позволить то и дело жениться и держать под рукой толпу наложниц. Однако про брак и так уже говорилось достаточно, и здесь я хочу сказать несколько слов о средневековом разводе.

Пара обвиняется в кровном родстве. Грациан. XIV век

По идее, само это словосочетание является нонсенсом. Христианская церковь не признавала развода. Брак считался абсолютно нерасторжимым.

Но это в теории, а на практике люди высокого и позднего Средневековья разводились на удивление часто, гораздо чаще, чем в просвещенное Новое время. В основном, конечно, это касается королей и аристократии, но люди помельче тоже могли просить о расторжении брака и, бывало, получали положительный ответ. Главное – предъявить достойную причину.

Но с причинам все очень интересно. Что могло стать официальной и законной причиной для развода? Ничего! То есть в период раннего Средневековья, как я уже упоминала, существовали вполне разумные и логичные поводы для расторжения брака, многие из которых актуальны и сейчас: измена, преступление, исчезновение надолго и т. д. Но уже к высокому Средневековью, когда церковь окончательно получила контроль над браком, в большинстве стран он стал считаться пожизненным союзом, причем абсолютно нерасторжимым. По принципу: кого соединил Бог, того не могут разлучить люди. Даже если эти люди – сами супруги.

И в то же время людей все равно разводили.

Как такое возможно? Ответ на удивление прост. Расторгнуть брак было нельзя, но можно было найти причину, по которой он признавался изначально недействительным. И список этих причин был довольно длинный: двоеженство или двоемужие (когда один из супругов уже состоял в браке), генетическое родство, родственные связи через браки родственников (нельзя было жениться на сестрах прежней жены, на крестной своего ребенка, на вдове брата и т. п.), принуждение к браку силой или запугиванием, несовершеннолетие, имеющийся в наличии официальный обет безбрачия, ситуация, когда один из супругов не христианской веры. Если выяснялось, что муж или жена до свадьбы успели принести монашеский обет или солгали о своем имени при заключении брака, это тоже позволяло признать их союз недействительным.

Когда удавалось доказать, что существует одна из этих причин, брак аннулировался и бывшие супруги считались как бы никогда не состоявшими в браке. При этом дети, родившиеся в то время, что они были женаты, по мнению церкви оставались законными. Именно так и развелись, к примеру, Генрих II и Алиенора Аквитанская – они вдруг «вспомнили», что состоят в довольно близком родстве.

Разумеется, когда заключались такие близкородственные браки, все об этом родстве знали. В знатных семьях своих предков и родню помнили наизусть. И церковь знала, но либо закрывала глаза, либо, когда родство было уж совсем вопиюще близкое, выдавала разрешение на брак – документ, удостоверяющий, что люди вроде как и не родня и их брак вроде как не кровосмесительный в глазах Бога. С одной стороны, это было очень удобно – всегда оставлялась лазейка для развода, мало ли – вдруг наследников не будет или политические соображения потребуют расстаться.

Но с другой – папа тоже мог передумать, сначала дать разрешение на брак, а потом забрать его обратно. Или его преемник мог объявить решение прежнего папы недействительным. Такие случаи тоже периодически бывали.

Впрочем, несмотря на длину этого списка оснований для развода, проведенный Гельмгольцем анализ английских тяжб показал, что уже в позднее Средневековье судебных разбирательств по поводу развода было очень мало. И это притом, что Англия была в этом вопросе одной из самых либеральных стран. Но чем дальше, тем церковь сильнее «закручивала гайки». Поэтому если знатных и богатых людей все равно разводили, когда папа считал это политически целесообразным или финансово выгодным, то людям попроще отказывали на основании того, что самым главным при заключении брака является добровольное согласие: раз согласились, значит, изменить уже ничего нельзя. Единственными полностью надежными причинами для развода оставались только двоеженство, монашеский обет и принуждение силой.

Импотенция

Существовала всего одна причина, которая могла проявиться только после заключения брака и послужить поводом для его расторжения. Речь об импотенции супруга.

Она прописана и у Грациана, вместе с процедурой проверки и доказательства существования этой причины. А в рукописи Томаса Чобхемского, английского профессора-богослова XII века, есть, к примеру, такая рекомендация: «После того как новобрачные возлягут на кровать, знахарка должна находиться неподалеку много ночей. И если мужские члены всегда будут бесполезны и мертвы, пара имеет право быть разведена».

Строго говоря, при том подходе к браку, который существовал в Средневековье, эта причина тоже была добрачной, и она тоже аннулировала заключенный союз, как будто его и не было. Ведь по каноническому праву брак, не закрепленный сексом, не считался завершенным. Более того, церковь в таком случае и добровольное согласие супруги признавала недействительным на основании того, что если бы она знала, что муж импотент, она бы это согласие не дала.

Аббат предается симонии. Миниатюра. XIII век

О том, как проходила любопытная процедура проверки мужа на его мужскую состоятельность, я уже подробно писала в книге «Блудливое Средневековье». Процедура была анекдотической и очень унизительной, видимо, поэтому для развода она использовалась только в крайнем случае. Все-таки в основном люди старались расстаться полюбовно, а такой способ приводил к вражде не на жизнь, а на смерть.

Право «разъехаться»

К счастью, в Средние века законы были гораздо либеральнее, чем, например, в XIX веке, поэтому у супругов, которые отчаянно не желали жить вместе, но не имели оснований для признания брака недействительным, была альтернатива – разъезд.

Конечно, добиться официального разрешения разъехаться было непросто, государство и церковь до последнего пытались примирить супругов. Но все-таки жестокие побои со стороны мужа, измены одной или обеих сторон, впадение кого-то из них в ересь и некоторые другие причины, различающиеся в зависимости от местных традиций, могли служить основанием, чтобы паре дозволили расстаться и «не делить более постель и стол».

Убийство Томаса Бекета. Миниатюра. XV век

Вступить в повторный брак после такого разъезда было нельзя, люди все равно оставались связанными до самой смерти. Однако, учитывая, что, судя по английским судебным архивам, в большинстве случаев разрешение расстаться давалось по иску жены, доказавшей жестокие побои и издевательства со стороны мужа, разъезд был большим достижением в положении женщин в Средние века. В более поздние времена они и это право потеряли.

«Интересным явлением в средневековой Англии было то, что часть бракоразводных дел никогда и не попадала в церковные суды, а решалась чисто юридически, – пишет Милла Коскинен. – Даже такие видные персоны, как Эдмунд, граф Корнуэльский, и его жена, Маргарет де Клэр, договорились в 1294 году о том, что Маргарет получит финансовую компенсацию и не будет обращаться в церковный суд с требованием восстановить себя в супружеских правах. Излишне говорить, что такие “саморазводы” церковь осуждала, но на практике они были самым обыденным делом, о котором церковь могла узнать только в случае, если кто-то внезапно обращался в церковный суд и выяснялось, что брак этот изначально был заключен с человеком, разведенным через договор, а не решением церковного суда».

Гельмгольц, кстати, отмечает, что наиболее частой причиной расторжения брака в средневековых судах было именно появление информации о том, что один из супругов уже был женат/замужем, но разъехался и счел себя свободным человеком.

«Разъезжались» не только англичане, такая практика существовала во всех странах. Например, в Брюсселе (в те времена это была Фландрия) с 1448 по 1459 год зафиксировано 89 официальных «разъездов» – то есть произведенных не в частном порядке, а через церковный суд, с разделом имущества и подтверждением такого положения дел светскими властями. Причины были традиционные: жестокое обращение, измена, импотенция. Но в 14 случаях в качестве причины была указана просто несовместимость – аналог современному «не сошлись характерами».

Средневековая глобализация

Конечно, термин «глобализация» я использую не совсем серьезно, но в каждой шутке, как говорится, есть доля правды. Высокое и тем более позднее Средневековье – это время, когда раздробленная Европа в каких-то вопросах приходила к очень серьезной интеграции и унификации. И речь в данном случае не о том, что сеть университетов привела к тому, что юристов стали почти везде готовить по одним принципам – все равно в каждой стране была своя правовая система. Я говорю именно об унификации законодательства, приведению к единым правилам каких-то сфер права разных стран.

Судья выносит решение о разделении супругов. Миниатюра. XIII век

Самый яркий пример – это, конечно, каноническое право, о котором много говорилось выше. В разных странах с разными законами и политическими системами церковь жила по своей единой системе правовых норм. Хотя, конечно, степень влияния церкви и уровень ее вмешательства в гражданское и уголовное регулирование в разных странах все равно отличались – все зависело от того, что, кроме вопросов ереси и подсудности клириков, удавалось отвоевать у светской власти.

Однако церковь не была единственным исключением. К высокому Средневековью Европа преодолела упадок Темных веков, восстановила инфраструктуру и торговые пути. Развивались ремесла, росли города, а следовательно, развивалась и торговля. Причем «локомотивами» в этом были итальянские города-государства, чьи корабли к XII веку уже активно бороздили все Средиземноморье, связывая между собой Европу, Африку и Азию.

Женщина, расторгнувшая союз с импотентом, заключает повторный брак. Миниатюра. XIII век

Скорее всего, именно то, что все началось с Италии, и привело к столь быстрому складыванию сильных, надежных и эффективных международных систем морского и торгового права.

Во-первых, тут сказалась раздробленность Италии – существование городов-государств приводило к тому, что даже торговля между соседними городами уже требовала каких-то особых договоренностей и правил, потому что в этих городах было разное правительство, разные законы и разные обычаи. В более крупном централизованном государстве, таком как Франция или Англия, все можно было бы решить с помощью королевских законов, а в также раздробленной Германии над князьями стоял император, и подобные вопросы были как раз в его компетенции.

Папа Иннокентий III передает сборник своих проповедей аббату Арнальду из Сито. Первая половина XIII века

Во-вторых, нельзя забывать о такой важной особенности Италии, как преемственность римских традиций и вообще хорошее знакомство с античным наследием. Тем более итальянские города-государства имели довольно тесные связи с Византией, которая тоже использовала и перерабатывала римский опыт.

Морское право

Крепкая правовая система, регулирующая морскую торговлю, правила судоходства, страхование, риски, борьбу с пиратством, а также организацию власти на судах, сложилась в Средиземноморье уже к XII веку. Все то, что нам кажется достаточно привычным – верховная власть капитана вне зависимости от того, каков статус его пассажиров, его право творить суд и расправу и даже право заключать браки, – все идет еще со Средневековья. Это было необходимо, ведь корабль отходил от пристани и надолго оказывался вне правового поля любого государства, причем его команда и пассажиры могли быть тоже из разных стран. В таких условиях системы морского права складывались, можно сказать, сами собой, частично на основе проверенных временем римских законов, а частично – на основе собственного опыта итальянских моряков и торговцев. Выжили те законы и обычаи, которые были наиболее эффективны.

Наверное, самый ранний дошедший до нас свод законов, касающийся морской торговли, Ordinamenta Maris, появился примерно в 1063 году в южноитальянском городе Трани. Еще один известный морской кодекс, полностью сохранившийся, был издан около 1160 года в Пизе, в то время одной из самых сильных итальянских морских республик. В нем подробно рассматриваются такие вопросы, как партнерство, аренда, действия в случае опасности и т. д. Хорошо заметно, что все эти нормы не просто так придуманы, а составлены на основе практического опыта. Но интересно, что основой средиземноморского средневекового морского права стал не он, а кодекс Амальфи – итальянского города, проигравшего Пизе борьбу за торговые пути. Им пользовались в средиземноморском регионе вплоть до XVI века.

Были и аналогичные сборники в других торговых приморских городах и странах, в том числе за пределами Италии, например Олеронские свитки – морской кодекс, по легенде, изданный Алиенорой Аквитанской около 1152–1160 годов, но, скорее всего, появившийся несколько позже. Он и его производные в XIII–XV веках регулировали морское право стран на атлантическом побережье – Франции, Англии, Фландрии.

И, наконец, в XV веке получил широкую известность сборник арагонского морского права Consolato del mare, который в XVI веке был переведен на итальянский, голландский и другие языки и, вытеснив все остальные обычаи, стал основой международного морского права.

Торговое право

Но если морское право в разных частях Европы складывалось почти одновременно и параллельно, международное торговое право – это в первую очередь детище итальянских городов-государств. Оно появилось в XII веке и довольно быстро распространилось по всей Европе, потому что это отвечало требованиям времени – в нем нуждалась набирающая силу городская торгово-ремесленная верхушка.

Папа Урбан II освящает церковь в Клюни. Манускрипт рубежа XII–XIII веков

Его развитию способствовало формирование торговых гильдий, которые устанавливали в своей среде определенные правила, обеспечивали их соблюдение, а также договаривались с такими же организациями в других городах.

Так появились прототипы векселей – документов, по которым торговец мог в другом городе получить необходимую ему сумму денег, следовательно, не везти с собой наличные и не подвергаться риску быть ограбленным. А кроме того, не зависеть от недобросовестных менял – вексель мог быть выдан сразу на валюту другого государства. Заверялся он у нотариуса, что обеспечивало ему двойную гарантию – не только со стороны гильдии, но и со стороны государства, контролировавшего гражданское право.

Заключались также специальные договоры на долевое участие в торговых операциях, в том числе между производителем и торговцем – когда ремесленник вручал торговцу товары, тот вез их на продажу за границу, а прибыль потом делилась в оговоренных пропорциях. Появилось страхование грузов, позволяющее снизить риски при перевозке.

В случае возникновения конфликтных ситуаций их решали в специальных торговых судах, причем процедура была гораздо проще и понятнее, чем в обычном светском суде. Деловые люди не любили возиться с лишними формальностями, да и вообще стремились к тому, чтобы в договоре все было максимально прописано, и суду оставалось только запустить механизм взыскания денег с виновного.

Все это существовало сначала на уровне обычаев и устных договоренностей, потом стало оформляться уставами, договорами, деловыми письмами и прочими документами. Система быстро распространялась вдоль основных торговых маршрутов, и к тому времени, как в конце XIV века ею наконец заинтересовались профессиональные юристы, она уже полностью сложилась.

Первым изучать торговое право стал итальянский юрист второй половины XIV века Бальдо де Убальдис, одно время бывший консультантом гильдии торговцев в своей родной Перудже. В частности, он написал трактат Summula respiciens facta mercatorum, где в числе прочего впервые провел исследование такого явления, как вексель. После этого торговое право стало понемногу изучаться и обсуждаться на юридических диспутах, но серьезно описали и систематизировали его только в XVI веке.

Назад: Глава 1. Раннее Средневековье

Дальше: Глава 3. Позднее Средневековье