Эпилог
Все революции, независимо от своего содержания, часто делают видимым то, чего никто не замечал прежде. Обычно они происходят либо как неизбежность, либо как неожиданность. Американская революция, которая, несомненно, является одной из самых своеобразных революций после Английской гражданской войны XVII века, попадает в особую категорию. Когда она началась, она явилась полной неожиданностью для людей по обе стороны Атлантики, но с тех пор стала казаться неизбежной.
Обе реакции понятны. В 1775 году, когда битва при Лексингтоне ознаменовала начало войны, удивление жителей Англии и Америке было искренним, и в следующем году, когда американцы провозгласили свою независимость, их поступок ошеломил многих по обе стороны Атлантики. И это неудивительно: война, независимость и установление республики — с учетом настроений и реалий колониальной жизни все эти события должны были казаться невероятными. Конечно, предвоенное десятилетие предвещало грядущую грозу, но, несмотря на беспорядки, бойкоты и споры, многие продолжали верить, что со временем тучи расступятся и империя сплотится еще сильнее. Ибо даже в то время, когда в имперскую жизнь постепенно проникало недовольство, американцы продолжали клясться в своей преданности и уверять, что ничего не желают так сильно, как оставаться британскими подданными в безопасности «этой прекрасной и благородной китайской вазы», как Бенджамин Франклин назвал Британскую империю.
В 1776 году все подобные иллюзии исчезли и американцы начали ломать свою часть империи. Политические и военные меры, предпринятые Великобританией, вызвали ответные действия, и начатая американцами борьба вскоре приняла такие масштабы, которых они прежде не могли себе и вообразить. В годы, последовавшие за провозглашением независимости, революция явила миру грандиозные плоды творческого воображения. Конституция была ее совершеннейшим выражением, глубоко оригинальным творением, не имевшим себе равных по дерзости, хотя она вобрала в себя многое из американской и, что уж там скрывать, британской традиции. С точки зрения своих творцов, она давала абсолютные гарантии свободы.
В 1760-е годы, когда начался кризис, будущие революционеры не вполне отдавали себе отчет в последствиях своих действий. Да и могло ли быть иначе? Но по мере роста кризиса росли и они сами. По окончании кризиса, когда стали просматриваться очертания будущей американской жизни, они осознали всю важность того курса, которым повели свою страну. Александр Гамильтон изложил эту мысль самым убедительным образом в одном из предложений в первом эссе «Федералиста»: «Часто отмечалось, что, по-видимому, народу нашей страны суждено своим поведением и примером решить важнейший вопрос: способны ли сообщества людей в результате раздумий и по собственному выбору действительно учреждать хорошее правление или они навсегда обречены волей случая или насилия получать свои политические конституции?» Ответом американцев был политический порядок и политическое согласие, установленные в годы революции. Такой ответ обязывает американцев — обязывает во всех своих действиях опираться на мудрость своего революционного прошлого.
