Глава 18
Раздевание противников Быка вызвало интерес и у Скрипа, и у Цинка.
— Слышь, Рим, а что это на них такое?
Эти вояки были существенно меньше ростом, чем предыдущий боец, а под плащами у них обнаружились какие-то странные конструкции, напоминающие египетский воротник только — из ярко раскрашенных деревянных реек. Стоящие рядом придворные помогали им снимать эту непонятную штуковину, а Рим, ухмыльнувшись, пояснил:
— Эту фигню надевают под церемониальные плащи, чтобы казаться массивнее, — и на полезшие вверх брови Цинка, пояснил: — Ну, воевать в этом невозможно, но на парад, для солидности, надевают. Это типа наших аксельбантов.
Судя по их внешности, бойцы были не из захудалых. И шрамов на них достаточно, и различных татуировок, и держались они гораздо более сдержанно, чем противник Кота.
Бой начался с того же самого ритуала. Император хлопнул себя по предплечью и воскликнул:
— Хо!
Окружающие подхватили достаточно слаженно, но Быка эти игрища, походу, несколько раздражали. Он не стал ждать, пока бойцы кинутся на него, а мягко и неуловимо-быстро скользнул им на встречу и, перехватив за запястье руки с ножами, толкнул их друг на друга.
Один чудом вывернулся и устоял на ногах, второй упал. Это сильно сбило настрой «аплодирующих» придворных, и крики «хо» смолкли.
Судя по тому, как упавший боец вскочил, был он достаточно ловок и не глуп. Он явно оценил силу Василия, но и отступать бедолаге было некуда. Переглянувшись со своим сотоварищем, он кивнул ему, обозначая то ли момент атаки, то ли какое-то другое действо. Похоже, им и раньше приходилось биться бок о бок в паре, и они прекрасно поняли друг друга.
Сам он двинулся Быку навстречу, а второй, попытался зайти с левой стороны. Впрочем, для Василия, такие приемы были не просто не в диковинку, а казались настолько очевидны, что Рим даже сдержал себя, чтобы не улыбнуться: «Как гопники начинающие, право слово! Нет, понятно, что современной нам школы боя у них не существует, но все же…»
Бык между тем, поймав на взмахе руку первого бойца, неожиданно быстро и плавно переместился ему за спину. И только хруст позвонков дал понять зрителям, что это уже не соперник.
К чести оставшегося в живых, отступать он даже не подумал.
«Все же понятия воинской доблести у них с молоком матери всосано, — одобрительно подумал Рим. — Если перетянем ребяток на свою сторону и начнем учить, всякие там Кортесы кровавыми слезками умоются.».
Со вторым противником Бык справился так же молниеносно. Прыжок, удар…
Выбив правой ногой оружие соперника, он полностью, на триста шестьдесят градусов, провернулся на левой пятке и перед тем как распрямиться, в воздухе подхватил у самого пола падающий нож. В тот же момент, четко встав уже на обе ноги, воткнул бойцу лезвие в низ живота и одним тянущим движением рассек тело почти так же, как делал жрец: от паха до яремной ямки.
Конечно, таким ровным разрез не вышел: возле грудины, с правой стороны, там, где лезвие столкнулось с реберными хрящами, он просто продавил лезвие силой, но сделал все это с такой скоростью, что вряд ли кто заметил заминку.
Несколько секунд боец инстинктивно пытался соединить распадающееся тело, щедро плеща кровью на собственные руки.
Опустился на колени…
Потом лег, стараясь свернуться калачиком и через минуту конечности перестали подергиваться.
Император вскочил с трона и крикнул:
— Схватить их!
Среди придворных возникла некоторая заминка. Рим, заметив, что солдаты на задней линии снимают луки, но пока не решаются стрелять, потому что толпа перед ними слишком густая, не стал дожидаться дождя из стрел, а коротко бросив своим: «Мой выход», рывком преодолел расстояние до трона.
Церемониться он не стал.
Армейский нож удобно и привычно лег в ладонь, тело императора безжизненной куклой свалилось с золоченых ступеней: из левого глаза торчала черная рукоятка именного оружия Разумовского.
Рим садился на трон в полной тишине. Его бойцы неторопливо шли, перешагивая через тела погибших. Только Цинк на мгновенье наклонился и, выдернув нож из глазницы императора, тщательно вытер его о разноцветную накидку покойника. И никто во всем зале не рискнул заступить им дорогу. Скрип встал рядом с троном.
Кресло было жестковатым. Рим поднял взгляд на невозмутимые лица Цинка и Быка, стоящих на второй ступеньке, и тихонько сказал:
— Ну, что, ребята, мы получили, то что хотели… Только рады ли мы этому?
Тишина была ему ответом, и Разумовский включил громкоговоритель:
— Есть ли среди вас те, кто хочет занять это место?!
Голос прозвучал из закрепленных на поясе у Скрипа и Быка динамиков. Он отразился от каменных колон, приобретя легкое эхо, и люди в зале вздрогнули, непонимающе водя глазами по лицам богов, и пытаясь понять, кто из них говорит.
Казалось, от рухнувших на людей децибел, содрогнулись не только придворные и военные, но даже крыша над головой. Ошеломленные люди начали падать ниц, и Разумовский терпеливо ждал, пока позу покорности не примут все, до последнего охранника.
Выждав несколько минут, новый император приказал:
— Встаньте. Если вы будете послушны воле нашей, то в этой жизни не будет у мешика* равных соперников.
Люди вставали с несколько растерянными лицами, и хотя военные владели собой получше, но даже они не слишком понимали, что нужно делать.
Ткнув пальцем в толпу наугад, Рим поманил к себе одного из стоящих по левую руку, громкоговоритель он отключил.
Когда мужчина приблизился и пал ниц, Андрей, поморщившись, снова приказал:
— Встань. Я хочу, чтобы эта падаль, — он указал пальцем на труп императора, — была выкинута на окраину города А бойцов, похороните с почестями: они выполняли приказ и вели себя достойно.
С трона Разумовский видел, что сквозь толпу протискивается толстяк Махо, явно стараясь оказаться поближе к новой власти.
«Слизняк… С другой стороны, хороший источник информации. Верить ему, конечно, особо нельзя, но порасспросить стоит.».
Мужчина, которому Рим отдал приказ о похоронах, суетливо командовал солдатам оцепления, судя по тому, как они его слушались, это был кто-то из местного армейского начальства.
Андрей окликнул его и добавил к своему приказу:
— Завтра днем придешь сюда. У меня будут к тебе вопросы. Потом снова включил громкоговоритель. — Все свободны. Ступайте по домам и ждите приказа.
Толпа, отхлынувшая от трона, чуть не снесла Махо: и военные, и придворные уходили торопливо, хоть и старались не выглядеть перепуганными. А жрец, суетливо пробирался сквозь встречный поток, не стесняясь толкаться и даже ругаться. Дорогу ему уступали, но видно было, что посетители императорского дворца изрядно озадачены и норовят свалить побыстрее.
Махо наконец-то выбрался из толпы и, подбежав к трону, начал кланяться, приговаривая:
— Великий! Ты поразил их всех! Они будут служить тебе как покорные рабы! Я первый буду служить тебе, только прикажи!
— Да понятно, что будешь служить, — Разумовский встал с трона, и спросил своих: — Слушайте, нам ведь наверно какая-то охрана положена местная? Может, зря я всех разогнал?
— Охрану мы наберем, — несколько легкомысленно ответил Скрип. — А я вот бы сейчас вернулся, и посмотрел, как там наши.
— Так мы сейчас и вернемся, — согласно кивнул Андрей и, повернувшись к толстяку, скомандовал: — Махо, собери охрану, чтобы мы могли двигаться по городу.
Все-таки смена власти не прошла для них бесследно. Все чувствовали некоторое утомление. Бык задумчиво сказал:
— Знаете, а ведь эти ребята, — он кивнул головой на то место, где раньше лежали трупы, а сейчас о бое напоминали только подсыхающие пятна крови, — они ведь не просто солдатики, иначе бы не топтались возле трона императора. По местным меркам они минимум какие-нибудь генерал-лейтенанты. И при этом у них неплохая реакция. То есть, даже такие высокие чины принимают участие в боях лично.
— Сложно сказать, Вась, хорошо это или плохо. По уму-то как раз они и не должны участие в боях принимать. Войну вести, нужны тактики и стратеги. А вот какие из них будут спецы, это мы узнаем только со временем.
В пирамиду к своим они возвращались под охраной почти сорока человек.
— Нафига нам так много? — удивился Бык.
— Вась, — чуть раздраженно сказал Цинк, — мы же не будем всю дорогу группой ходить. Иначе мы информацию собирать десять лет будем. Охрана нужна хотя бы для того, чтобы местные понимали, с кем дело имеют, и быстро и толково отвечали на вопросы. Это типа нашего пропуска.
Рим поморщился и добавил:
— Ребята, я все таки категорически против, чтобы Скрип и Задрот рисковали. Ну, сами подумайте. Здесь диалектов дохера, а без них компьютеры наши — просто ящики с картинками.
— Рим, я вроде как и понимаю, что ты прав, — несколько нервно вмешался Скрип, — только ведь ты и нас пойми. Мы живые люди. Всю жизнь взаперти не просидим. Давай так, один из нас остается с техникой, мы хоть по очереди будем чем-то заниматься полезным.
— Ладно, успеем еще обсудить. Надо бы узнать, как наших разместили. Вы не забывайте, там кроме испанских матросов, у которых сейчас челюсть на полу лежит от количества золота, еще и этот парнишка, как его… — он щелкнул пальцами, вспоминая, — Давид. Кроме того, парни, мы забыли о самом важном.
— О чем?
— У императора, насколько я помню, был сын, который после него правил. Звали его Монтесума второй, империю он слил, не поморщившись. Да и кроме сынули найдутся и недовольные, и желающие на троне посидеть. Это сегодня они просто охерели, потому покорные все такие.
Путь от одной пирамиды до другой, занимал минут десять-пятнадцать. И пока бойцы с интересом при свете дня оглядывали окрестности этого замкнутого города, Рим, поманив к себе Махо, расспрашивал его:
— … и еще нам нужно, чтобы воины и самые значимые люди империи принесли нам присягу.
Слово «присяга» в языке ацтеков Разумовский не нашел, и потому произнес его на португальском.
— Что такое «при-ся-ка», о, Великий? — заглядывая в глаза Риму, спросил жрец.
Он, в отличие от Ксена, вообще лебезил просто неприлично, и Разумовский подумал, что Ксена нужно побыстрее выдергивать сюда и определять его в начальники. «По сравнению с этим слизнем в Ксене военная косточка очень даже чувствуется. Не знаю, в кого там этот Махо верит, но вот как раз у Ксена вера искренняя, а этот, хоть и верховный, больше за свою задницу боится.».
— Присяга — это клятва верности нам. Когда Ауисотль пришел к власти, бойцы и люди клялись ему?
— Да, Великий.
— Расскажи, как это происходило.
Рассказа как раз хватило до второй пирамиды. Ничего слишком нового для себя Андрей не услышал. Заметил только, что команда прекратила оглядывать окрестности, и мужики прислушиваются к разговору.
Сперва, разумеется, просили благословения богов, и будущий император приносил им в жертву тридцать дней подряд десять раз по тринадцать рабов. Получив уверение жрецов, что жертва принята и боги смотрят благосклонно на нового правителя, бойцы дали клятву выполнять его приказы до смерти. Сам местный царек уселся на трон и получил заверения воинской элиты в верности трону. От имени каждой воинской части приносил клятву офицер. Предварительно, разумеется, он получал такую клятву со своих воинов и отвечал за их поступки головой.
— Это, о, Великий, было потрясающее зрелище. Трупы рабов каждый день сваливались к подножию пирамиды, и народ кричал от восхищения.
Разумовский переглянулся с мужиками и ответил:
— Мы не императоры. Мы — боги. Запомни это. От своих войск мы потребуем клятву на крови. Только трусы приносят в жертву чужие жизни и чужую кровь.
Махо побледнел, и стал кланяться еще чаще.
* * *
* Мешика — самоназвание ацтеков, Одно из.
Число тринадцать было священным числом для ацтеков.
