Глава 36
Сегодня было странно. Я шла на работу по залитой утренним солнцем улице. Роса еще не высохла и солнечные блики весело отражались в капельках на траве. А вот там, где были деревья — в парке, во дворах, у обочин дороги, чуть дымился туман. А, может, это было такое испарение после дождя. Как бы там ни было, но в тени деревьев оттенок он имел слегка пепельный, даже сероватый, и это создавало такой диссонанс на фоне хрустально искрящихся от росы газонов, что мне стало тревожно.
Не знаю почему. Какое-то предчувствие.
С Валеевым мы проговорили почти полночи, пока не пришла очередь Риммы Марковны дежурить и она не турнула меня спать. И Валеева заодно.
Я шла и вспоминала наш ночной разговор.
Сначала он мне не поверил. Точнее даже не так. Он хотел показать, что не верит во всю эту «иррациональную ерунду». Дескать, он же материалист, атеист и всё такое.
А я не стала ничего доказывать. Молча пожала плечами и всё.
Я тогда перевела тему на Светкины успехи, начала рассказывать о подготовке к школе. Валеев выдержал пару минут, а потом-таки перебил:
— Ты шутишь, — настойчиво сказал он, заглядывая мне в глаза.
— Да нет же, Василий! — покачала головой я, — пойми, если Света не будет бегло читать уже сейчас, то в школе ей будет труднее. Я знаю, что там всему научат, но лучше…
— Я не о том, — перебил меня Валеев. — Ты это сказала, чтобы успокоить меня. Да?
— Нет.
— Я ничего не понимаю, — вздохнул он растерянно. — Расскажи мне.
— Ну ты же не веришь, — не согласилась я. — Давай будем считать, что этого разговора не было.
— Но он же был, — упрямо нахмурился Валеев, а потом неуверенно добавил. — Пожалуйста.
И я рассказала ему. Не всё, конечно. Он много расспрашивал. Обо всём: о жизни, о людях, о профессиях, о стране, о фильмах, о науке, о космосе… много чего мы тогда обсудили. Его поразил Интернет, компьютеры, роботы.
— Вот поэтому ты и дала маху с пишущей машинкой, — догадался он с легкой улыбкой.
Я кивнула.
— И румынскую стенку от югославской потому и не отличаешь… — продолжил он с усмешкой.
Я развела руками, мол, сорян.
Он еще много чего спрашивал, словно хотел напоследок узнать всё. Может, если бы он не стоял на пороге смерти, он бы мне не поверил. А когда человек уже одной ногой там, он хватается за любую соломинку. Мне сложно что-то сказать. Поэтому я делала все, что могла — рассказывала.
Я как раз пересказывала ему (кратко) о работе сетевых магазинов, как он опять меня перебил:
— А заешь, Лида, все эти твои знания из будущего могут очень пригодиться. Тебе. И Свете.
Он начал задавать вопросы. Много-много разных вопросов. Я отвечала максимально обстоятельно.
А потом нас разогнала спать Римма Марковна.
И вот я шла, погруженная во все эти мысли, как меня догнала Максимова.
— Привет, Лида! — поздоровалась она. — Ты не знаешь, куда пропал Роман?
— Привет. Какой именно роман? — не поняла я. — Я же «Анжелику» тебе еще месяц назад вернула. А больше ты мне не давала ничего.
— Да нет, ты не поняла, — хмыкнула Максимова, — Роман Мунтяну. Он пропал и уже второй день его нигде нету. Васька Егоров даже домой к нему ходил — так он и не ночевал дома.
— Может, загулял? — пожала плечами я, — парень он видный. Дело молодое.
— Кто? Мунтяну? — хохотнула Максимова, нервно, — чтоб загулять — это девушке цветы дарить надо, конфеты, мороженное. А он же за копейку удавится.
Я не стала разубеждать Максимову. Промолчала.
— Тебе помочь с письмами? — вдруг спросила Максимова. — У меня сейчас времени свободного по вечерам много, могу ответы писать.
— Нет, Евдокия, уже не надо, — покачала головой я с кривоватой ухмылкой. — Иван Тимофеевич девушек-практиканток подключил. Они с удовольствием переписываются. Так что там всё хорошо.
— Ясно, — разочарованно сказала Максимова. — Ну, если вдруг моя помощь понадобится…
— Больше не понадобится, — слишком, наверное, резковато ответила я и первая вошла на проходную депо «Монорельс».
Сегодня Щука была занята, меня не трогала и день прошел отчасти спокойно.
Когда я вернулась домой, Римма Марковна торжественным шепотом сообщила:
— Развод Василию Павловичу с этой Юлькой оформили!
Это была хорошая новость.
Валеев был дома, ему стало чуть лучше, но на работу он не ходил. Доктор запретил.
Дежа-вю. Я снова сижу у него в кабинете, и мы опять разговариваем.
— Знаешь, Лида, — сказал он. — Пока ты была на работе, я тут много думал… И набросал план. Для тебя. И для Светы.
Я удивилась.
— Закрой дверь, только плотно, — усмехнулся Валеев и глазами показал на дверь. Я подошла к двери.
— Я же только спросить хотела — вам на ужин шарлотку готовить или запеканку? — звенящим от возмущения голосом выпалила Римма Марковна из коридора.
— Шарлотку!! — хором воскликнули мы с Валеевым и рассмеялись.
Я закрыла дверь. Плотно.
— Вот смотри… — Валеев открыл тетрадь и начал рассказывать.
Весь вечер мы с ним обсуждали стратегию нашей дальнейшей жизни. Нашей со Светой. Без Валеева.
А потом в дверь постучала Римма Марковна и сердито позвала нас ужинать.
Так прошло три дня. Я ходила на работу, постоянно в какой-то суете. Щука периодически то срывалась на меня, то игнорировала. Но мне было не до этого: Валееву становилось всё хуже.
В четверг нас расписали. Знакомый Валеева, некто Юрий Анатольевич, важный толстячок в хорошем строгом костюме, прибыл к нам домой (я говорю «к нам», потому что как-то незаметно я стала считать этот дом нашим. Сама даже не заметила, как), и всё быстро оформил, вежливо, но слегка скомкано, поздравил нас и отбыл восвояси.
Так я стала женой Валеева.
Фамилию я оставила себе старую — Горшкова. А Светке взяли двойную — Валеева-Горшкова. Так мы с мужем решили.
Римма Марковна была на седьмом небе от счастья, сперва она всё пыталась заставить меня надеть свадебное белое платье (чтоб как у людей было). Платье она выпросила у какой-то знакомой, от ее старшей дочери. Но я отказалась. Римма Марковна сначала даже слышать мои отказы не хотела, но я ее таки убедила, что Валееву нельзя волноваться, поэтому у него не должно быть поводов для сильных эмоций — ни плохих, ни хороших.
Вроде поняла и даже не ворчала. Почти не ворчала. Но праздничный стол у нас был. И даже огромный «Киевский» торт. Так что отметили по-человечески.
Валеев прописал Светку в квартиру. Переоформил всё на нее (у него гараж был и участок за городом). Машину переоформил на меня (сбылась мечта идиотки о машине. Еще недавно я мечтала купить, хоть подержанную, но денег не хватало, а теперь у меня есть своя машина, но это уже не радует).
Так как Валеев рулил по профсоюзной линии города, то связи у него были везде, так что опеку над Светкой мне оформили тоже быстро. Тем более, что Ольга официально написала отказ. Более того, ее нигде не могли найти. Я надеялась, что она таки подцепила себе иностранца и свалила за границу навсегда.
Как-то мы сидели вечером в его кабинете (незаметно мы так стали проводить все вечера, ведь столько еще всего нужно было успеть, а время истекало неумолимо), и разговаривали:
— Ты знаешь, я тут подумал, — сказал внезапно Валеев, перебив сам себя (он объяснял мне к кому из его знакомых и в каких случаях нужно обращаться), — Кажется, я понял, почему ты периодически не можешь нормально кушать.
— Почему? — удивилась я (недавно только он заметил, что у меня периодически исчезает аппетит, я ему немного пожаловалась, а потом уже и забыла об этом, а он вдруг вспомнил).
— Ты же из будущего. Сама говорила, что пища у вас вся на усилителях вкуса, всё другое, — усмехнулся Валеев, — поэтому вкусовая память из прошлого тебя тормозит. Наша простая пища тебе уже не такая вкусная.
Я задумалась. А что, вполне может быть. Когда-то в детстве я обожала подушечки с кофейной начинкой, но они были не то, чтобы в дефиците, но и не всегда в продаже в нашем магазине. А потом, уже будучи взрослой, как-то я купила целый килограмм этих подушечек. Съела одну и поняла, что мне не нравится. Разбаловалась я от продуктового разнообразия, которое было у нас в последние годы. Возможно, и тут также. Ведь когда товарищ Иванов на водном поло (на Олимпиаде) угостил меня «Пепси-колой», аппетит у меня в тот вечер был ого-го. В общем, нужно проверить эту теорию.
— А знаешь, что я тебе еще скажу, Лида, — вдруг положил руку на мою Валеев. — Я очень жалею, что мы с тобой встретились при таких обстоятельствах. Эх, если бы хоть немного раньше. Уж я бы тебя не упустил!
— Да ты бы на меня даже не посмотрел! — рассмеялась я невесело.
— Вот ты злючка! — хмыкнул Валеев и поддел. — Хотя тут ты права.
— Или я бы на тебя не посмотрела, — выдала комплементарную ответочку я, — мужчину без научной степени я даже рассматривать никогда не буду.
— Ха! А у меня научная степень — есть! — показал мне язык Валеев.
Это был последний наш разговор. Потому что ночью Валеев умер.
Вот так.
Мне дали три положенных дня на работе, остальное я помню плохо: всё как в тумане. Не хочу говорить об этом. Больно.
Пропустим этот кусок жизни…
А через три дня я вышла на работу. Меня особо не трогали, косились только. Но мне было все равно на них. Уйду к чёртовой матери! Союз большой, работу найду, мы со Светкой не пропадем. И Римма Марковна, куда же без нее. Она за эти дни сильно сдала. Плакала украдкой, но меня и Светку подбадривала, как могла. Хорошая она. Вредная, но хорошая. Настоящая.
— Лида, — в копировальном вдруг стало тихо.
Я подняла голову. Рядом стоял Иван Аркадьевич. Он немного постарел, осунулся, но держался бодрячком.
— Пойдем ко мне, — сказал он, — поговорим.
Я кивнула, и мы пошли.
Мы шли по коридору молча. Коллеги только косились.
В кабинете, в знакомом полуподвальчике, как обычно было накурено, куча бумаг в хаотическом состоянии, чашки вперемешку с пепельницами — всё, как всегда.
— Как ты? — просто спросил он и я, наконец, разрыдалась. Все эти дни держалась, ради Светки, ради Риммы Марковны, а тут как плотину прорвало.
— Ах, ты ж беда какая, — засуетился Иван Аркадьевич и протянул мне носовой платок.
— Я рада, что вас выпустили, — всхлипнула я.
— Да, выпустили, — усмехнулся Иван Аркадьевич. — Папки нашли. И там оказалось, что ничего такого и не было. Вот и выпустили.
Я пожала плечами и заметила с деланным равнодушием:
— Странные люди, и стоило из-за такой ерунды такую бучу поднимать?
— Согласен, — подмигнул мне Иван Аркадьевич.
Больше мы к этой теме не возвращались.
На работе все опять стало рутинно. Где-то пропала Машенька. Ходили слухи, что перевели ее куда-то «наверх». Щука ходила вся как пыльным мешком прибитая, Лактюшкина заискивающе улыбалась. Иван Аркадьевич взял с меня обещание, что я экстерном сдам экзамены сразу за год в институте, а через пару месяцев — еще за год.
Я пообещала попробовать. Иван Аркадьевич погрозил мне пальцем и велел не выпендриваться и сдавать всё экстерном. Обещал похлопотать.
А потом меня повысили. Я заняла место Щуки. Пока и.о. — но хоть так.
И опять началась ежедневная рутина.
И вот я опять шла по улице. Дежавю. Воздух подернулся сизоватой дымкой. И опять этот пепельный туман вызывал тревогу. Какое-то нехорошее предчувствие ледяной рукой сжимало сердце. Сегодня сорок дней, как не стало Валеева. Так тяжело. Не хочу об этом говорить. Даже не думала, что этот, по сути, чужой мне, посторонний человек, оставит такой след в моей душе.
Всё как-то так… сложно, в общем….
Но жизнь-то продолжается!
У меня есть Светка, есть Римма Марковна, есть стратегический план, который мы составили с Валеевым и который должен ого-го как еще «бабахнуть». И главное — мне всего тридцать лет, я только в самом начале пути. А с моими знаниями из будущего, с моими полученными навыками уже здесь, с инструкциями Валеева, с его связями и деньгами — идти теперь по жизни будет легко и приятно. И можно успеть достичь многого.
Так что жизнь продолжается.
Жизнь продолжается…
Какой-то звук за спиной заставил меня развернуться. Последнее, что я увидела — перекошенное от ярости белое лицо Горшкова, его нечеловеческий вопль «сука!», боль под лопаткой и всё…
Меня не стало…
