Буря
Парнишка-чувар показывал путь. Понукать витязей не смел, вёл неторниками, опричь зеленцов. Начертания земель у него с собой не было. Сеггар разворачивал берёсты. Юный гонец смотрел, едва разумея. Однако по тем же начертаниям получалось – шли они почти прямолётом, словно птицы к гнездовью. Чудеса, да и только. Отрок смущался удивлением воеводы, беспомощно разводил руками:
– На что берёсты? И так ясно всё…
Сеггар уже наловчился понимать его речь.
– Да ведь ты здешними круговинами прежде не хаживал!
– Вот ты, господар, когда новый меч в руку берёшь…
– То меч! Рука сама понимает.
– А мне земля в ухо шепчет, облака крылом указуют…
Сеггар хмурился, ворчал, вспоминал брата Сенхана, читавшего море.
Весёлая Ильгра смеялась, пыхала паром из-под меховой рожи:
– Недолго мы в спокойствии жирком зарастали, тоской по вольности маялись…
Ей что! Вострыми топориками махать, резвиться белой волчицей, влезшей в овчарню. До тла, до пепла выгорать в битве – и жадно пить свежую силу, седлая братьев-победителей после боя.
У Сеггара в памяти робко скреблась мысль о битве у Сечи… о какой-то неправильности… пряталась, теснимая более важными.
– Думу вот думаю, – бурчал воевода. – Не много ли на плечо взваливаю? И вас всех в пасть самоглотную… задарма гоню.
Ильгра выбежала вперёд, напоказ оглядела воеводские плечи. Те самые, широченные. Дотянулась, по извечному женскому праву обмела иней с нечёсаной бороды, торчавшей из-под хари. Задумалась, перестала улыбаться.
– По нашим делам об Эрелисе будут судить. Если Царская дружина беззаконие стерпит, значит и от царя суда правого народ не увидит.
Сеггар хмыкнул. Помолчал. Окликнул:
– Невяник!
Мальчишка подлетел, по-дикомытски невесомый на лыжах. Великий воин даже имя запомнил! Радостно говорить с ним, про всё рассказывать, что тот ни спроси.
– Серебро это ваше… – начал Сеггар. – Куёте ли из него?
Невяничек врать не стал.
– Сре́бро наше упрямой породы. Прадеды умели с ним говорить, сильные обереги творили, венцы дивной работы. Мы оскудели. Только иглы для глазного лечения да тонкие ножики, чтоб раны легче срастались.
Сеггар кивнул. Другое назвище никчёмному серебришку было «кузнецовы слёзы». Не плавится, не куётся… ржи и черноты, правда, тоже не приемлет, да кому оно надо.
– Ещё про боярина поведай. Про сынов его.
– Старший – обидчик. Дворня как помыслит его с перстнем родовым, так горевать. Младень… летами не совершенен ещё. Возрастёт ли, всё без толку. Кровь тухлая.
– Так… А теперь про то, как боярин соседом вашим заделался.
Невяничек плохо понимал, на что воевода в семьдесят седьмой раз пытает об одном и том же. Однако великому воину не ответишь: я-де тебе баял уже! И парень послушно вспоминал всё новые мелочи, украшая рассказ.
– Отец сказывал. Сам я тогда рождения не изведал.
…Спустя месяц после Беды, когда в небе только-только унялась огненная кровотечь, у Громового Седла объявился отряд. Кто пеш, кто на измордованном, отощалом коне. Алого сукна не поймёшь за грязью и копотью. На плечах у беглецов висела погоня. Косматые варнаки с каторги, рекомой страшно-осмысленно: Пропадиха. Кайден отвоёвывал каждый новый день, не чая спасения.
Чуварам андархов любить было не за что. Однако зря ли в Беду и волки зайцев не трогали! Царскую охоту в Уркарах пропустили. Погоню встретили на перевале. Вынудили уйти.
– И что боярин? Пытался вернуться к своим?
– Нет, господар.
– Ясно…
Сперва Гволкхмэй трепетал отмщения каторжан. Потом – Гайдияровой опалы. Тех, кто бросает вождей, праведные по головкам не гладят.
– А после к нему, на край болот, стал народишко собираться.
Да кабы не те самые варнаки, малость присмиревшие с голодухи. Начал боярин гордо похаживать, властно поглядывать. Забыв жену, второго сына прижил с чернавкой.
Вести из внешнего мира Уркараха достигали неспешно… Наконец доползло, пережёванное десятком чужих уст: объявился молодой царевич Эрелис. Да не один, а с сестрой.
– Вот тут боярин сказал: у Эрелиса товар есть, у меня – купец. Пора жениховские дары припасать.
– Ишь голову задрал, – фыркнула Ильгра. – Шапка не свалится ли?
Гуляй возразил:
– Так и Андархайне украинами не разбрасываться. Радуйся, если могущественный жених удел принесёт.
– Могущественный!
– А то получше для нашей девочки не найдут!
– Боярыня сынку небось уже рубашек нашила?
Скоротеча запнулся:
– Нету доброй боярыни…
– Умерла? Родами небось?
Невяничек зримо поскучнел. Посмотрел на север. Уставился на свою правую лыжу.
– Ушла боярыня. Изобидел муж, не снесла. В топях след оборвался.
Сеггар смотрел очень внимательно.
– Что задумался, чуваринко?
– Вопрошаниям твоим дивлюсь, господар.
– Я должен всё знать о недруге, на которого людей поведу.
– Страшно, – сказал вдруг Невяничек.
– Чего страшно? Стрельцов боярских?
– Когда братья на братьев…
Сеггар помолчал немного, потом сказал:
– Если, говоришь, в вашем заглушье про меня слышали… небось знаете: я всегда стараюсь миром дело решить.
Ильгра покосилась на Гуляя, поймала ответный взгляд.
«Особенно как с Окаянным тогда, на берегу…»
«До крови, чай, не дошло. На любки побаловались».
«Ну да. А кто рёбра до сих пор бережёт?»
– Мы и надеялись, вдруг да твоего имени хватит. Только боярин раньше успел. Того воеводу позвал.
Гуляй засопел, свалился в хвост вереницы. Там грустно тянулись отроки, впряжённые в сани. Гуляй зарычал на них:
– Мы витяжеству смену искали! А тут что? Девки визгопряхи, ленивицы, белоручки!
Вчерашние кощеи ещё не проросли в дружине узами духа и крови. Поношений боялись хуже, чем грядущего боя. Из-под кайков злее полетел снег.
– Вот был Незамайка, вам не чета, – без снисхождения корил обоих Гуляй. – Отроком ходил, из кожи лез! Потому героем поднялся!
Ребята помалкивали. Витязь наверняка привирал. Незамайка! Грозный, неприступный! Отроком ходил, как они?.. Быть не может. Такие не приходят из деревень. Таких рожают под воеводским щитом, пуповину режут на самой меткой стреле…
– В гусли играл – душа обмирала! – продолжал Гуляй. – Зверь и птица заслушивались! Люди словечка произнести не могли!
А вот это была правда сущая, бесподмесная. Незамайкины песни Дорожка и Крайша слышали сами. Видели, как стоял у костра, обласканный отсветами, а по струнам, по живой поличке разбегались огненные ручьи. Под те-то песни друзья и дали обет: живы останемся – воеводе большим поклоном ударим!
– Зрят Боги на лучших, – переговаривались витязи.
– Буря идёт…
– Зрят Боги. Ведут путями земными.
– Мы притчу видим, встречу, невстречу. А на деле – всё замысел!
– Вот и Космохвост случаю не верил.
– Отколь буря, чуваринко?
– С ло́шей страны. Сиверит. Облаки темны. Берды пушатся…
Горы с северной стороны действительно как будто курились. Позади громоздилась синяя тьма.
– У Богов без нас забот полон рот. Небушко латать, звёзды частые на места приколачивать.
– Стену крепить меж Исподним миром и здешним.
– А наши дела Космохвост незримою рукой направляет.
– Харлан сказывал, орлёнок для домашней божницы образ источит.
– Чтоб стоял одесную Бога Грозы.
– Вчетвером вспоминают…
– Вели, господар, шагу додати. Постичь безбедности!
Многолетний снег почти сгладил отлогие холмы и распадки. По бедовнику было видно далеко во все стороны, до сумрачного небоската. Пустую равнину нарушали горелые костяки разрозненных гор, островерхие, как шишаки великанов. Огненный вал, катившийся с юга, содрал земляную плоть, но расшибся о каменное упорство. Позади останцов тянулись островки спасённого леса.
Разговоры между витязями помалу затихли. Походники бежали за Невяничком, спеша к обещанному укрытию. Бури, что приходят с Кияна, понятны, как дружеский хлопок по спине. А вот если принимается дуть с севера и востока, держи ухо востро. Сметённые зеленцы, погубленные деревни, замёрзшие поезда…
Скоротеча остановился перед нагромождением скал. Сбросил ирты, обнажил голову. Разметал руки по камню, будто обнял. Принялся счищать покров белой кухты, бормоча на своём языке:
– Храбар прадеда… Не одустай, помогни.
Под рукавицами проявилось выбитое в четверть плоти: воин, победно вскинувший два меча. Сеггар первым снял тёплый куколь, сдвинул повязку. Дружина кланялась незнакомой святыне, следуя примеру вождя.
Невяничек выпростал десницу, отдал каменному предку толику живой гревы. Шагнул вправо… и вдруг саданул в скалу плечом. Да так, что Ильгра поморщилась, дёрнула головой. Однако парень хорошо знал, что творил. Рыхлая куржевень разлетелась, открывая проход.
– Ту ся сокрийем, господар…
Воины один за другим проникали в щель между скалами, затаскивали санки. Отрок Дорожка помедлил, любопытно разглядывая изваянного воина. Шёпотом спросил:
– Это что?..
– Крайпуташ, – ответила Ильгра. – Мнимая гробница возле дороги. Почесть герою, павшему далеко.
Дорожка по примеру старших тронул камень ладонью. Присмотрелся. Тёплые касания оплавили снег. Сделалось видно: воитель стоял вроде бы на мосту. Подробней разглядывать было недосуг. Крайша втолкнул друга в щель, влез сам. Гуляй поднял торчком разгруженные сани, перекрыл вход.
Это был дом, воздвигнутый великанами. С изначальных пор успел вырасти лес, неторопливые корни подвинули тяжёлые кабаны. Корни ещё и теперь виднелись там и сям меж камней, узловатые, цепкие, хранящие тайную жизнь.
Глыбы, когда-то подогнанные очень плотно, торчали теперь вкривь и вкось. Взойдя по самой отлогой, Сеггар выбрался наверх и встал там, разглядывая далёкий хребет. На бедовнике ещё было тихо, но горы оживали. Накидывали белые клубящиеся налатники поверх ледяных кольчуг. Вздевали шеломы с длинными хвостами. Шествовали вперёд.
Исполины шли отвоёвывать свой дом.
А синяя тьма у них за спиной готова была процвести рогатыми копьями молний. Прогреметь громом, вот уже пятнадцать лет как затихшим.
Орлиный Клюв дремал под полстью на саночках, упрятанный в походные ножны. Сеггар вытянул неразлучный кинжал, тяжёлый и длинный, как небольшой меч. Поднял перед собой, огнивом плашмя стукнул в грудь, приветствуя близкую бурю. За спиной шуршало и звякало: дружина поднялась на глыбы вслед за вождём и, как он, в молчании посылала воинский привет исполинам.
Им ответили. Витязи севера словно бы разом топнули каменными ступнями, утверждая своё присутствие на этой земле. От их согласного шага метнулась низовая волна. Сеггар оценил, с какой скоростью она приближалась. Обернулся, нашёл взглядом Невяничка. Скоротеча сидел, обхватив колени руками, и ни дать ни взять молился, плотно зажмурив глаза. Воевода хотел спросить, ждал ли паренёк от бури погибели, но Невяничек, внезапно вскочив, оглоушил обухом в лоб:
– Господар… Боярин искал убить воинов, коих нанял!
Кажется, юный чувар в самом деле умел слушать небо и землю.
– Так… – только и смог вымолвить Неуступ.
После седмицы раздумий, как бы управиться со стрельцами и Окаянным, поди-ка согласи мысли на новый лад!
Ильгра спросила по праву первой витяжницы:
– С чего взял?
– Над чем с боярином разодрались? – нахмурился Гуляй.
Невяничек вновь напряжённо прислушался к сокрытому от других.
– Дела людей – мутные кипуны… Дна не найдёшь, а нос ошпаришь.
«Симураны!»
Все разом вскинули голову. В облаках было пусто.
– Стрелы… много, – выговорил гонец. Разговор с чудесными летунами давался ему нелегко. – Вырвались. Кровь… скверно… увели их.
– Кто увёл?
«Чувары? Да ну. Окаянного им на гибель призвали…»
– Иные братья, – непонятно прозвучало в ответ. – Мне говорят, пусть Опасный побережётся. Сын боярина залёг перевал…
Гроза, что упорно мерещилась царским, так и не вспорола небес. Тем не менее с севера ощутимо дышало теплом. Белые кнуты хлестали по спинам скал, тяжело налипали, сползали рваными комьями. Ветер вил гнёзда в каменных щелях. Саночки, поставленные на входе, сдуло и понесло, пришлось выручать.
Крайша настружил рыбы. Ползая на четвереньках, поднёс воеводе и остальным.
– У боярина ловкие соглядатаи! – Невяничек вынужден был кричать в ухо Сеггару. – Похоже, видели нас. Вейлин… заслоном встал… зол невмерно…
– Оттого, что Окаянный ушёл?
– Того не ведаю. Стрел без счёта припас.
– А окольной дороги нет здесь?
– Прости, господар… – Юнец испугался чего-то, тронул рукавицей поясной кошель. – Мы сре́бро…
Под взглядом Сеггара смутился, умолк. Нешто вправду решил, будто Царская назад повернёт оттого, что впереди кто-то с полными колчанами засел?.. Над головой колыхалось гудящее покрывало. Билось в камни с наветренной стороны, закручивалось, падало густой бахромой.
– В гору пойдём… – вновь к чему-то прислушавшись, выговорил Невяничек. – Просить стану… земля поможет…
– Что?
– Наша земля…
– Все так говорят.
– Мы не просто говорим. Ты увидишь.
– Ладно. Спи пока.
Дружина отдыхала, укрывшись от ветра. Отрок Дорожка и молодой Хонка несли первую стражу. Ильгра меховым колобком свернулась под боком у Гуляя. Невяничек привычно утянул внутрь куколь, выпростал руки из мешковатых рукавов кожуха. Сеггар нахохлился, привалившись к саням. Воин спит, когда может. Воин умеет отрешаться от тягостных дум, а потом избывать тревогу и злость телесным трудом…
Боярин Кайден присягнул на служение царевичу Гайдияру. И отсягнул, когда повеяло страхом. Обещал заступу и дружество чуварам, спасшим его от варнаков. И всё запамятовал ради мнимой выгоды. Заключил ряд с Окаянным… и расстрелял у себя во дворе, когда Сиге предательство множить не захотел.
«К Эрелису приблизиться норовит? Не дозволю…»
Покрывало наверху рвалось, опадало мокрыми клочьями на бодрствующих и спящих.
«А сколько таких Кайденов около трона? Приду к мальчику в Шегардай, а у него… ближники знатные… воевода красноимённый…»
Дело ли страдать о том, что всё равно бессилен поправить.
В сторонке шептались отрочата:
– Тебя Дорожкой хвалят, меня Крайшей. Пополам один крайпуташ.
– И того не поставят, когда пропадём неведомо где.
Оба смело дрались у Сечи. Однако завтрашний бой – всегда неизвестность, а неизвестность пугает.
– Наши через море ныне плывут.
– Под палубой спят, псов пышных обнявши.
– Словно в колыбельке качаются…
– Нам бы на двоих заслужить такой крайпуташ, как тот, на скале.
– Заслужим. Когда-нибудь.
– Мне дядя Гуляй кольцо стрелковое давал надеть.
– А мне дядя Пикира…
Сеггар вздохнул, шевельнулся, устроился поудобней. Вспомнил Незамайку. То бишь Светела. То бишь Аодха Аодховича. Перед внутренним оком вспыхнул разумный взгляд Рыжика. Незамайка разговаривал с симураном, а Сеггар не мог. Лишь чувствовал иногда.
Вот как теперь – дальним краем сознания…
Рыжик витал поблизости. Ждал, как в людском споре решится судьба его гнездовья.
Судьба…
Воевода вспомнил Потыку Коготка, не проигравшего ни одной битвы, с тем и ушедшего под незакатные звёзды. Вспомнил гадалку, что предсказала им… предсказала…
В потёмках опять ворохнулось что-то имевшее смутное отношение к Ильгре. Сеггар нахмурился. Невяничек прав: надо верить земле, она помогает. Как же страшно, когда человек бежит под стрелами по угодьям, отнятым у его предков. Таится в собственном доме, прячется от новых хозяев. Надеется, что хоть небо над холмами и долинами его по-прежнему слышит…
Под гул бури вновь привиделся Рыжик. Могучие крылья подхватывали серую мглу, завивали текучей куделью, влекли за собой. В крике симурана были слова, и на этот раз Сеггар почти понял. Из глубины дрёмы он слышал небесного летуна гораздо яснее, чем наяву.
«Мы здесь, Опасный… Мы здесь…»
Рыжик мчался в вышине, направляя поступь облачных ратей.
Царская дружина спала в доме Прежних, под охраной каменного витязя, вскинувшего мечи над мостом крови и славы. Исполины, шагавшие с севера, бережно переступали развалины.
