Счастье, продлившееся целый год, кончилось с возвращением Артура – и почти сразу же обратилось в руины, хоть и не по вине Короля. На следующий вечер после его возвращения, пока он еще рассказывал им подробности поражения Клаудаса в том порядке, в котором эти подробности извлекались из памяти, у ворот послышался шум и в большой обеденный зал влетел сэр Борс. Он приходился Ланселоту двоюродным братом и как раз воротился из замка Корбин, где проводил отпуск, изучая повадки привидений. У него имелась для Ланселота новость, которую он и поведал ему шепотом после обеда, – к несчастью, сэр Борс принадлежал к числу женоненавистников и, подобно большинству оных, был по-женски болтлив. Он рассказал новость также и нескольким близким друзьям. Вскоре при дворе о ней знал всякий. Новость же состояла в том, что Элейна Корбинская родила красавца-сына, нареченного при крещении Галахадом – что было, если помните, и первым именем Ланселота.

– Так вот, значит, – сказала Гвиневера, когда впервые после того, как услышала эту новость, встретилась с любовником наедине. – Вот, значит, как ты утратил свои чудеса? Ты просто наврал, говоря, что пожертвовал ими ради меня.

– О чем ты?

Гвиневера задышала через нос. Ей казалось, будто пара раскаленных пальцев давит ей изнутри на глаза, пытаясь вытолкнуть их наружу. Смотреть на любовника она не хотела. Она прилагала все усилия, чтобы не устроить скандала, и боялась, что усилия эти будут напрасны – она свой характер знала. Она стыдилась слов, которые может сказать, слова эти были ей омерзительны, но совладать с собой не могла. Она походила на человека, которого несет по бурному морю.

– Ты знаешь, о чем я.

– Дженни, я хотел тебе рассказать, но объяснить все было так трудно.

– Я понимаю твои затруднения.

– Это не то, что ты думаешь.

– Что я думаю! – закричала она. – Откуда тебе знать, что я думаю? Я думаю то же, что все, – что ты презренный совратитель, попросту лжец, со всеми твоими чудесами. А я оказалась такой дурой, что тебе поверила.

При каждом ее выпаде Ланселот дергал головой, словно надеясь, что слова соскользнут по ней, не причинив вреда. Он уставился в пол, пряча глаза. Глаза у него были велики, отчего всегда казались испуганными или удивленными.

– Элейна ничего для меня не значит, – сказал он.

– А могла бы значить! Как смеешь ты говорить, что она ничего для тебя не значит, когда она мать твоего ребенка? Когда ты пытался скрыть ее от меня? Нет, не прикасайся ко мне, уйди.

– Я не могу так уйти.

– Если ты коснешься меня, я пожалуюсь Королю.

– Гвиневера, меня напоили в Корбине. Потом сказали, что ты ожидаешь меня в замке Каз, привели в темную комнату, там ждала Элейна. Наутро я сразу уехал.

– Неуклюжая ложь.

– Это правда.

– Даже младенец в нее не поверит.

– Я не могу заставить тебя верить против твоей воли. Когда я понял, что произошло, я обнажил меч, чтобы убить Элейну.

– Я бы ее и убила.

– Она была не виновата.

Королева принялась дергать ворот платья, словно ворот ее душил.

– Так ты защищаешь ее, – сказала она. – Ты влюблен в нее, а меня ты обманывал. Так я и знала.

– Клянусь, я говорю тебе правду.

Она вдруг сдалась и заплакала.

– Почему ты мне раньше не рассказал? – спросила она. – Почему ты не сказал, что у тебя есть ребенок? Зачем ты лгал мне все это время? Наверное, она и была твоим знаменитым чудом, которым ты так гордился.

Ланселот, раздираемый невыносимыми чувствами, заплакал и сам. Он обнял ее.

– Я не знал о ребенке, – сказал он. – Я не желал его. И я о нем не просил.

– Если б ты сразу сказал мне правду, я бы еще могла в это поверить.

– Я хотел тебе рассказать, но не мог. Я боялся причинить тебе боль.

– Так ты причинил еще большую.

– Я знаю.

Королева вытерла слезы и взглянула на него, улыбаясь подобно весеннему дождику. Через минуту они уже целовались, испытывая чувства, какие, верно, испытывает зеленая трава, освеженная ливнем. Они полагали, что теперь яснее понимают друг друга, но в них уже поселилось сомнение. В тот день в их любовь, ставшую лишь сильнее, проникли семена отвращения, страха, смятения, разраставшиеся вместе с любовью: ибо любовь уживается с отвращением, эти чувства питают друг друга, что и наделяет порою любовь великим неистовством.