Глава 23

Оставив Иванова ремонтироваться и пополнять боезапас, Василий вернулся в Ленинград вместе с Евстигнеевым. Их вызывал Попов. Предстояла «большая разборка». Внутренне Василий готовился к тому, что придется принимать пару ведер клизм с патефонными иголками, несмотря на значительный прогресс в деле обороны левого берега Свири. Да и дела на правом мы немного поправили. Но за такой короткий отрезок времени провести на неподготовленных позициях полностью успешную операцию было невозможно. Евстигнеев еще в Лодейном Поле снял камуфляж и теперь выглядел настоящим генералом. До переправы у Старой Ладоги нас сопровождали БА-20, затем они ушли, а мы прибавили скорость. Настроение «начальства» осталось неизвестной величиной, хотя «его» рота фронтовой разведки практически не пострадала в этих боях. Их ротный был очень доволен: захватить «всухую» мост, то есть, не пролив при этом крови, дорогого стоит. На второй день у него потери были, так там такие «чемоданы» летали, а разведчики работали у нас корректировщиками. Точную величину потерь мы с Василием не знали, их ротный на эту тему не распространялся. Несмотря на тряску, и генерал, и Василий дремали на заднем сиденье. У Мурзинки «суровый» блокпост, куча машин в очереди, но, гудя и моргая фарами, «61-й», как танк, рассекал колонны, оттесняя их на обочину. «Как хорошо быть генералом!» Водитель показал спецпропуск, который ему передал Петр Петрович, «вратарь» даже в машину не заглянул, отдал честь, взяв автомат обеими руками. Мы свернули на Обводный. Кстати, движение там было не одностороннее, затем на Лиговку, и выехали на Международный. Там постов еще больше, но машину генерала знали, и регулировщицы сами разгоняли водил, давая проехать быстро. Сразу за автодорожным институтом свернули на Чесменский переулок и подъехали к недостроенному зданию Ленсовета с задней стороны, открылись ворота, внутри довольно большой двор и много легковых автомобилей. Святая святых! Штаб фронта. По боковой лестнице поднимаемся на третий этаж. Постоянно приходится козырять, народу уйма, и все куда-то спешат с бумажками. Сейчас вот этот полковник хлопнет рукой по дыроколу, приложит печать и спишет очередную дивизию, как не было! В архив! Вот это – работа! Я понимаю! Терпеть не могу штабных, хотя без них – еще хуже.

Кабинет самого! Просторная приемная. Фу, гора с плеч! Товарищ Баранов, да еще и с новой звездочкой на петлицах.

– Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант!

– И тебе не хворать, капитан! Звание твое утвердили.

Но разговор прервался, всех пригласили «на ковер». Сесть Попов не пригласил. То ли недоволен, то ли вообще у него так принято. Рапортовал и показывал сделанное только Евстигнеев. Зачем нас сюда притащили, было непонятно, по словам генерала, все сделали его разведчики, а танковый взвод им только помогал. Во всяком случае, я бы так интерпретировал его речь. Обидно!

– Это хорошо, Петр Петрович. Но вы же собирались только провести разведку боем у Свири-3, и доказывали мне, что сил и средств на большее на том участке фронта нет. Ваши слова?

– Мои. Приданное роте Захарченко усиление, в составе четырех танков КВ-3 и тяжелой машины разграждения, изменили баланс сил в нашу пользу. Такую разведку боем мы еще не проводили, товарищ командующий. К сожалению, нас подвела спешка и отсутствие запасов топлива и артиллерийского снабжения для этих машин. Мы поторопились, точнее, я поторопился и не учел особенностей этой техники. До этого я не был с ней знаком. Отдельно хочу поблагодарить и представить к правительственным наградам трех танкистов: старшего лейтенанта Челышева…

– Капитана Челышева, задание он выполнял уже как капитан, – вставил Баранов.

– И экипаж «разградителя»: старшину Никандрова и механика-водителя Чеботаря, – согласно кивнул Евстигнеев. – Впрочем, действия всего взвода достойны высоких наград. Они предложили и осуществили захват железнодорожного моста через Свирь, прорвали оборону противника и подавили его огневые средства на обоих берегах реки. Мост нам достался бескровно, даже раненых не было.

О своей ошибке под Бардовской генерал промолчал. Но это значения уже не имело.

– Вы хотите сказать, Петр Петрович, что можно было сделать даже больше? Я правильно вас понял?

– Именно так. Но снарядов калибра 107 мм на дивизионных складах пока нет, а у танка – большой расход топлива. Имевшихся запасов хватило только, чтобы захватить станцию Яндеба. Топливо я нашел: в Подпорожье были небольшие запасы тракторного газойля, но снаряды были только в Ояти, причем в вагонах, не на складах.

– Что скажете, Виктор Ильич. Ваш прокол!

– Не совсем. Мы не смогли отправить с этим взводом ни один из двух имевшихся в батальоне Челышева транспортеров, так как по приказам командующих двух фронтов, вся трофейная техника должна передаваться на фронтовые склады и распределяться оттуда. Командир 1-й танковой подполковник Пинчук и исполняющий обязанности командира батальона капитан Давыдов получили от вашего имени выговор и строгий выговор через интендантское управление фронтом. Тягачи «Татра» с прицепами им пришлось сдать. В моем приказе, на отправку усиленного взвода, речь о «Татрах» и боеприпасах для танков идет. Прошу ознакомиться! – Баранов передал вошедшему адъютанту командующего приказ и его второй экземпляр. Тот передал его командующему.

– Ну почему я всегда оказываюсь крайним? – возмутился комфронта. – Проверить по книге приказов АБТУ, в случае наличия, вернуть тягачи.

– Вернуть тягачи надо в любом случае, нам без них никак, эти снаряды есть только на складах ГАУ. Кроме нашей дивизии их пока никто не использует, – подал голос Василий. Ну чего лезет в драку? Его же не спрашивают!

– Выговора снять не мешало бы, – добавил Баранов. – Это Челышев их добыл в бою и приспособил для перевозки имущества роты, а я разрешил.

Попов устало махнул рукой адъютанту, выпроваживая его из кабинета:

– Ну, ты понял, разберись с интендантами, и вернуть транспорт немедленно, и выговора отменить. Давай!

Когда за подполковником закрылась дверь, комфронта резюмировал:

– Молодцы, хоть и с огрехами, но операцию провели. Да, приходится учиться и на собственных ошибках, и на чужих – тоже. Что с батальоном? Когда он сможет прибыть на Свирь?

– Один эшелон уже в пути, три заканчивают погрузку.

– Поторапливайтесь, поторапливайтесь! Ставка торопит. Даю еще сутки на переброску. Спасибо, товарищи командиры.

Они вышли из кабинета, несколько недоуменно посмотрели друг на друга. Все то же самое можно было сказать по телефону. Зачем потребовалось выдергивать людей из такой дали?

– Я не прощаюсь, загляну вечерком.

– Вы вечером туда? – спросил Василий, пытаясь набиться попутчиком.

– Нет, ты, капитан, без меня справишься. Благодарю за службу!

– Служу Советскому Союзу.

– Хороший кадр, даже завидно, но язва! Как мои разведчики! Вечером зайду, Виктор Ильич. Разрешите идти? – не дожидаясь ответа, генерал-разведчик зашагал к лестнице.

– Ну как? Ты ж с финнами не воевал до этого. – спросил Баранов.

– В чем-то они оперативнее немцев. И постоянно пытаются подловить на ошибках.

– Это точно, это ты хорошо подметил. Главное, не забывай об этом. Что еще?

– Мосты, они там как воздух нужны.

– Работаем, две секции уже испытали. Правда, краном ставили танк и буксировали по Неве. Сейчас Волков ищет невысокий причал, попробует своим ходом туда загнать. Должен скоро вернуться.

Волков доложил, что утопить танк ему не удалось, но было близко к этому. В первый раз не выдержали швартовы, которые оборвались, так как их закрепили с обратным шлагом, и трос зажало, и он не смог протравиться. Второй раз машина вошла на понтон и вышла с него, как передним, так и задним ходом. Скорость буксировки стандартным катером – 7 километров в час, двумя катерами – 9. Так что работы можно продолжать. Он предлагает сделать деревянный настил под гусеницы, с расчетом на любые танки. Баранов пожал плечами. Ему было все равно. Я был против: это затруднит герметизацию пробоин, но прошло предложение Волкова, тем более что ночью этот настил уже настелили. Решили оставить так. Они сходили к Неве, где понтонеры, выделенные на испытания, поставили плот из двух секций. Василий внимательно осмотрел его, следы техники, на нем побывавшей, и точки, на которые приходилась основная нагрузка. Одна из секций была ну очень старой, со значительными следами коррозии. Он недоуменно посмотрел на Волкова.

– Моя надежда, этот понтон покажет слабые места конструкции.

– Да, похоже, вот здесь вот надо усиливать. Видите, по ржавчине паутинка трещин пошла. Значит, деформация. Уголок сюда, прямо скажем, сам так и просится.

– Мне лично не нравится, как пустые понтоны ведут себя на реке, особенно когда волна от катера проходит. Я бы вот здесь замок поставил и палец бы вогнал.

– Вполне может быть, я же брал понтон из справочника. Давайте так и сделаем, нам ведь никто не мешает. Попробуем и такой вариант.

Они вернулись в здание и разошлись каждый в свой кабинет. Для Василия этот термин был несколько условный. Официально он не числился в АБТУ. Он прилег на кровати и тут же уснул. Усталость взяла свое. Я же был очень недоволен операцией, ведь моя маленькая хитрость не удалась. Я прекрасно понимал, что этот вполне второстепенный участок фронта уже первого октября станет достаточно неинтересным, как для высшего командования, так и для фронтового. Все усилия всей страны будут направлены на Московское направление. Поэтому, прощаясь с Родимцевым, я ему шепнул старую армейскую поговорку: «Получив приказание, военнослужащий должен громко ответить: “Есть”, но не торопиться с его выполнением, может быть, последует команда “Отставить”». Я рассчитывал сильными ударами в течение нескольких дней активно погонять финнов в районе Свири и показать им, что они далековато забрались. Будь у меня топливо и снаряды, так бы было. Пяти машин там вполне хватило бы. Батальон к этому времени был бы погружен и стоял бы на «товсь», на «нижнем старте». Для того, чтобы успеть перебазироваться на Брянский или Западный фронт. Уже второго числа мы бы были там. А так я не могу открыто сказать, что я, с их точки зрения – Василий Челышев, знаю время и места трех немецких ударов. С точностью до часа. Попова в конце июля долго уговаривать не пришлось, да и разговор шел о маленьком подразделении: роте, направляемой на стык между фронтами, в условиях того, что мы на блюдечке принесли ему целую танковую дивизию. Говорить «я» здесь неуместно, сработали втроем, плюс члены моего экипажа, то есть вшестером. В любом случае перебросить туда всю дивизию невозможно, мало того, что уйдет куча времени, так еще нужно будет присасываться к какому-то складу ГАУ, где лежат на хранении старые «царские» боеприпасы. Этот вопрос должен был быть проработан заранее. В условиях цейтнота, а мы сами видели: как работает сейчас ГАБТУ, ему проще отказаться от нас, чем раскручивать маховик нашего снабжения, что они и сделали в первый месяц войны: свернули все незавершенные проекты. Готовый к производству танк остался в двух экземплярах. Сейчас, судя по всему, в Ленинграде уже заканчиваются верхние бронелисты, заготовленные до войны, хотя Волков и говорил о том, что Ижорский завод подключился к этой проблеме и начал делать отверстие для погона у себя. Изменена технология его изготовления, теперь этот бронелист отливают уже с отверстием, цементируют верхнюю сторону брони и обрабатывают край отверстия прямо в Колпино. И литые корпуса я видел у нас в дивизии. Их сам Кировский завод льет. В общем, пока Василий спал, я искал выход из создавшегося положения, и реально его не видел. Все мои задумки разбивались об приказ комфронта завершить за сутки переброску моего батальона в Оять. Вагоны и платформы уйдут, и на изменениях в Московском сражении можно будет поставить крест.

Мой второй подопечный в это время дремал в вагоне поезда Баку – Новороссийск. У него за все это время прошло меньше двух месяцев. Здесь закончился пятый.

Особо помучиться с мыслями мне не дали, вошел посыльный и растолкал Василия.

– Тащ капитан, вас к генералу вызывают.

– Иду.

Плеснув в лицо водичкой из-под старинного бронзового крана, проверив, насколько отросла щетина, Василий опоясался портупеей, снял фуражку с полки и пошел к Баранову. Трофейные часы показывали 08.37. Светомаскировка не дала возможности установить: утра или вечера, скорее вечер. Вошел, никого в приемной и в кабинете не было, голоса доносились из комнаты отдыха, прошел туда и доложился. Там присутствовал Евстигнеев, на столе стояла закуска, Саша Архипцев открывал какую-то банку.

– А ты чего с пустыми руками? – улыбаясь, спросил Баранов. – Решил шпалу не обмывать? Во нахал!

– Судя по всему, он дрых, как суслик, вон на щеке еще разводья остались, – засмеялся Петр Петрович. – Ладно, не изображай рвение! Открывай и разливай, и помни мою доброту, капитан.

Он кинул в руки Василия бутылку с сургучной пробкой. Увидев, что бутылка поймана, повернулся обратно к столу. Вася расстегнул ножны и вытащил нож. Обстучал сургуч, взял со стола штопор и вытащил пробку из бутылки. Разлил по старинным красивым рюмкам, выставленным из не менее старого буфета. Это здание в Петрограде не грабили и особо не растаскивали. Военный штаб Октябрьской революции находился здесь, в Генштабе. А кадры Эйзенштейна с открытием ворот в арке Генерального Штаба перед штурмом Зимнего дворца – не более чем художественный образ. Так что обмывали новую звезду и новую шпалу в серебряных позолоченных рюмках с чернением и царским вензелем Александра Миротворца. Двое из присутствующих заканчивали Академию Генштаба в один год и в одной группе, правда, не в этом здании, а в Москве, но это значения не имеет. Чуть позже, слегка подвыпив, оба рассказали о курьезе, который произошел с Барановым в момент написания диплома. Его руководитель диплома оказался царским генералом ГенШтаба, и он принял дипломанта у себя на квартире, находясь в генеральском мундире, с эполетами и многочисленными орденами, чего красный слушатель не понял и обратился в партком Академии. Там ему и объяснили, что этот самый генерал был военным консультантом самого Ленина и разрабатывал план вооруженного восстания в Санкт-Петербурге и в Москве. В Москве примкнувшие к большевикам анархисты отошли от намеченного плана, и пролилась первая кровь будущей Гражданской войны, а в Питере все прошло практически без стрельбы и без жертв. Но я же не стану говорить двум советским генералам, что я это знаю! В учебниках истории тех лет этого факта не было. Наука история – редкостная проститутка.

Так как Петр Петрович сам начал говорить о неудовлетворительном состоянии разведки на фронтах, я ему поддакнул и обратил его внимание на то обстоятельство, что у немцев практически исчезли танки в группе войск «Север». Были, их было много на этом фланге. Да, мы их немного проредили, и немцы отвели на пополнение танковые дивизии Гёпнера, но прошло два месяца, но они здесь так и не появились. Следовательно, они находятся в другом месте. Из 4-й группы у Луги находится дивизия «Полицай» и 58-я пехотная на Нарвском рубеже. Они, скорее всего, из группы просто выведены. А самая мощная в СССР танковая дивизия совершила единственное наступление и стоит в обороне напротив пустого места.

– И где, по твоему мнению, начнут? – практически без особого интереса спросил Евстигнеев.

– Ну, своего мнения мне иметь не положено, а противник по этому поводу говорит, что цель наступления определена фюрером, и это – Москва. Двое немцев болтали между собой, что обе дивизии пополнили группу Гейнца-Урагана. Насколько я понял, это 2-я танковая группа, она где-то под Харьковом, чуть севернее. Третья группа, опасаясь удара 1-й Краснознаменной, ушла на юг, прикрывшись 16-й армией. Это та, которая за Шелонью стоит, на нашем левом фланге, части которой якобы атаковали Новгород, по данным нашей разведки, но там их не оказалось. Наши соседи вроде как зашевелились, но нас к этому действу не привлекают, а отправляют целый батальон на Свирь. Там пяти танкам делать нечего. Нет там противника, способного с ними бороться. И уже не будет. И чем там будет заниматься мой батальон? Вечно ожидать топлива? А немцы в 27 километрах от Валдая. Мост, который сейчас городим, с большим толком надо бы использовать на Шелони, а не на Свири. Там мост у нас уже есть, главное, чтобы его не упустили, как 16 сентября. А батальон переместить на тот берег Волхова. Сразу дивизию нам не сдвинуть, неизвестно где снаряды брать, а батальон вполне на том участке действовать сможет.

– Ой, помолчи! Как же! Так и отдал Попов «свою» дивизию! Как только разговор зашел, что Северный будут делить, так он потащил сюда «лишние дивизии». Задействовать Кулика и его армию он не может и не хочет, хотя они ближе, а ослабляет и без того слабенькую Медвежьегорскую группу, целую армию оттуда пытался выдернуть, – с горечью сказал Баранов.

– Мнение твое, комбат, понимаем, рвение – тоже, но ты получил «свое направление», вот и действуй, – резюмировал Евстафьев.

– Зерно истины в этой куче дерьма есть. Так что: не растаскивай батальон по городам и весям. Действуй компактно, придерживаясь «железки». Но хватит о делах наших скорбных. Люди мы не свободные, все под уставом ходим. Начальству, как говорится, видней. А такие свободные вечера, да с хорошим поводом – большая редкость, так что не порть настроение. Давайте лучше о бабах! – новоиспеченный генерал-лейтенант Баранов достал еще одну «казенку»-«огнетушитель», их, после приказа о фронтовых, наладились выпускать. У нее на этикетке не было цены, но было указано, что выпускается она для нужд РККА. Частенько на этой белой этикетке находились целые письма тех, кто ее разливал. Он начал отбивать на ней сургуч.

Ввязываться в бой с собственным начальством оба генерала не рвались. «Жираф большой. Ему видней!» Вновь на стене замаячил силуэт и глаз кобры. Я понял, что она тоже жива и продолжает мешать мне выполнить свое предназначение: защитить свой дом, по-другому моих подопечных не спасти. Ходят они по краешку, постоянно заглядывая в глаза смерти. Через два часа нас отправили в Чудово, где Василий должен присоединиться к своему батальону. Закончился пятый месяц, как у меня на попечении оказался этот человечек. Я уже привык к нему, в меру сил и возможностей стараюсь всегда ему помогать. А то, что не всегда получается все сделать как надо? Куда ж от этого деваться.