Книга: Светоч разума. Рациональное мышление в XXI веке
Назад: Интерлюдия. О телепортации и страхе смерти
Дальше: Интерлюдия. О благодарности и чувстве вины
Глава 13
Просвещение
О свободе, правах и уважении
Кто может заставить вас верить в абсурдные вещи, тот может заставить вас совершать зверства.Франсуа-Мари Аруэ (Вольтер)
Пришло время заглянуть в будущее и предложить некоторые решения, а не просто перечислять проблемы. Как мы должны действовать в мире, насквозь пропитанном иррационализмом, различными формами экстремизма, верой в религиозные догмы, в котором демократии там и сям разваливаются на куски?
Светское просвещение рисует четкую картину будущего общества, в котором все люди, независимо от их культурной принадлежности или жизненной философии, могут сосуществовать и занимать равное положение. В таком обществе будут проведены четкие границы между религией и политикой. Когда речь зайдет о принятии политических и юридических решений, высказывания древних пророков не будут приниматься во внимание. Решения будут основываться не на изречениях, приписываемых богам и пророкам, а на лучших идеях, предложенных людьми.
В такой светской демократии религиозные убеждения любого индивидуума, конечно, могут влиять на то, как он голосует, и, разумеется, политики в своей деятельности могут сверяться со своими собственными религиозными убеждениями. Например, член парламента может заявить, что при решении определенного вопроса нужно учитывать мнение того или иного божества, поскольку это право гарантируется свободой слова. Однако даже самые набожные политики в таком обществе поняли бы, что, для того чтобы их воспринимали всерьез, если они хотят убедить в своих доводах других, они должны предоставить публике нерелигиозные аргументы.
Сегодня в нашем распоряжении есть светские инструменты, позволяющие двигаться вперед в направлении светского просвещения для обеспечения человеческого счастья и свободы, а также для улучшения условий жизни людей во всем мире. Эти инструменты предоставляют нам демократия, образование, наука и технологии.
Универсальные права и освобождение человека
Ключевым пунктом в проекте светского просвещения является идея универсальности прав человека. Всем людям, независимо от их происхождения или культурной принадлежности, должны быть предоставлены одинаковые основные права. В теории это звучит хорошо, но что это означает на практике?
Прежде всего мы должны отметить, что это не научный вопрос, а вопрос ценностей. Конечно, можно было бы эмпирически показать, что такая политика приведет к меньшим страданиям, большей свободе и равенству, но хотят ли всего этого люди – вопрос системы ценностей. По сути, все дело в отношении к праву людей на самостоятельность. Или, говоря другими словами и используя терминологию Иммануила Канта: “Просвещение – это выход человека из собственной незрелости”. Ключевой вопрос заключается в том, свободны ли люди от внешних ограничений, то есть могут ли они действовать исходя из своих собственных ценностей и целей.
Принцип универсальности ценностей и прав находится в прямом противоречии с культурным релятивизмом, который отрицает существование каких-либо универсальных прав. Сторонники культурного релятивизма утверждают, что никакая культурная ценность, имеющая отношение к морали, не может быть “лучше” любой другой культурной ценности. Их точка зрения состоит в том, что основные биологические признаки – это единственное, что связывает людей друг с другом, и что все существенные различия между людьми определяются различием культур, к которым они принадлежат. Таким образом, сторонники культурного релятивизма считают, что человечество можно разделить на категории, принадлежность к которым определяет потребности и желания, а также, в более широком смысле, свободы и права людей.
И тут можно ступить на скользкую дорожку. Если придерживаться такой точки зрения, то, в принципе, можно оправдать любое преступление и беззаконие. История показала, к каким трагическим последствиям в некоторых странах приводило обособление группы людей, не принадлежащих к титульной нации, – например, евреев в Германии, цыган в современной Европе, тутси в Руанде, мусульман на Балканах.
К счастью, культурный релятивизм, похоже, теряет свои позиции, по крайней мере с точки зрения науки. Если говорить конкретно, то все исследования в области нейробиологии, социологии, лингвистики, эволюционной психологии, экспериментальной экономики, антропологии и эволюции приводят к одному и тому же выводу: правильно говорить о человечестве как о едином виде, включающем в себя множество разных культур.
Иногда универсалистская точка зрения подвергается критике за то, что она является “империалистической” или “западно-ориентированной”. Но это неверное мнение. Во всех культурах и традициях на протяжении всей истории отстаивалась ценность человеческой свободы, и приверженность идее свободы можно найти везде, не только в западной культуре. Конечно, в разные эпохи и в разных странах она отторгалась, и свобода подавлялась, но, определенно, сама идея свободы не уникальное для западной культуры явление.
Необходимым условием реализации универсальных прав является глубокое понимание идеи равенства. Для этого нам необходимо преодолеть стереотипы в отношении мужчин и женщин и другого необоснованного разделения людей на категории. В своей книге “Теория справедливости” (Belknap, 1971) американский социальный философ Джон Ролз (1921–2002) сформулировал “основной принцип справедливости” следующим образом:
Каждый индивид должен обладать равным правом в отношении общей системы основных свобод, совместимой с подобными системами свобод для всех остальных людей.
(Ролз больше всего известен по вышеупомянутой книге, в которой он разрабатывает собственную альтернативу “консеквенциалистской” традиции, тесно связанной с утилитаризмом в политической философии.)
Универсализация прав человека – это всего лишь первый шаг к просвещенному обществу. И конечно, права человека должны восприниматься всерьез и соблюдаться, а не просто оставаться красноречивыми заявлениями для демонстрации благородных намерений.
Западня идентичности
Было бы серьезнейшей ошибкой думать, что каждый человеческий индивид может быть описан с помощью нескольких простых характеристик. Конечно, мы можем указать на определенные биологические признаки, влияющие на личность, такие как пол, сексуальная ориентация, возраст, цвет кожи, этническая принадлежность, гражданство. Но как бы это заманчиво ни выглядело, невозможно исключительно на основе этих нескольких (или похожих) критериев предсказать другие черты определенного человека. Как правило, обнаруживается, что люди с одинаковой сексуальной ориентацией или этническим происхождением совершенно не похожи друг на друга в остальных отношениях.
На протяжении всей истории люди придумывали разные теории, чтобы как-то классифицировать других людей, и давали им разные названия, например расовая биология, френология, астрология. Это свидетельствует о нашем человеческом желании засунуть друг друга в аккуратные коробочки и повесить на них бирочки. Но зачем нам, людям, нужно такое упрощенное понятие идентичности? Очевидно, это объясняется верой в то, что если мы сможем разбить наш сложный и хаотичный мир на простые блоки, то нам будет легче его понять. По правде говоря, такая упрощенная категоризация только усложняет жизнь и, кроме того, делает ее более опасной.
Философ и экономист Амартия Сен предупреждал, что в нашем глобализированном мире идея разделить людей на категории становится все более привлекательной и, к сожалению, приводит к очень тревожным последствиями. Сен, которому в 1998 году была присуждена Нобелевская премия по экономике, больше всего известен своими исследованиями коллективных решений и общественного выбора. Его книга “Идентичность и насилие: иллюзия судьбы”, опубликованная в 2006 году, посвящена концепции идентичности и опасности, связанной с преувеличением ее роли. В книге Сен описывает западню, в которую попадает человек, считающий, будто правильно определенная идентичность выявляет все скрытые грани его характера.
Правда в том, что у любого человека может быть много разных идентичностей. Например, мусульманин или христианин может быть белым или черным, геем или натуралом, консерватором или радикалом, светским или ортодоксом, социалистом или либертарианцем, феминистом или борцом с феминизмом, фанатом хеви-метал или поклонником добарочной музыки, игроком в шахматы или любителем бадминтона, физиком-теоретиком или безграмотным бомжом. И сам человек не обязательно считает какую-то одну свою ипостась важнее других.
Безусловно, одни аспекты личности могут зависеть от таких признаков, как цвет кожи, пол, сексуальная ориентация или возраст. Другие – определяться взглядами или убеждениями, например религиозной принадлежностью или политическими ценностями. А третьи – быть связаны с местом рождения или же случайными факторами, такими как родной язык или культурные традиции, в которых вырос человек. Черты характера, убеждения и случайные факторы не следует сваливать в кучу, тем не менее это как раз то, что постоянно происходит в политике и публичных обсуждениях и даже в первом параграфе шведского закона о дискриминации! Он звучит так:
Цель этого закона – противодействовать всем формам дискриминации и поддерживать равные права и возможности для всех, независимо от пола, сексуальной принадлежности или способа самовыражения, этнической принадлежности, религиозных или других убеждений, инвалидности, сексуальной ориентации или возраста. [www.regeringen.se/sb/d/11043/a/111986]
В этом отрывке биологические особенности человека (такие как возраст, пол или генетический дефект человека) перечислены через запятую с мировоззренческими установками (такими как религиозность или другие убеждения). Конечно, правомерно обсуждать дискриминацию по любому или по всем этим признакам, но черты характера, убеждения и случайные факторы – очень разные категории, и их нельзя мерить одной меркой. Например, можно критиковать чьи-то убеждения, но не врожденные качества. В конце концов, убеждения и установки (в отличие от врожденных качеств) всегда можно – по крайней мере, теоретически – пересмотреть или изменить, следовательно, они должны быть открыты для обсуждения. Если чьи-то религиозные убеждения приводят к неблагоприятным последствиям для других людей, этот человек должен нести ответственность за эти последствия.
Если бы в законе было прописано, что религиозность человека считается его характерной чертой, то есть фиксированным, неизменным свойством его личности, тогда религиозные люди в соответствии с законом считались бы неспособными мыслить самостоятельно. В таком сценарии ответственность любого человека за его религиозные убеждения (или за любые их следствия) была бы не больше чем за пол, цвет кожи или возраст. Если вы, скажем, совершили преступление, руководствуясь в своих действиях сексистской догмой, изложенной в священном тексте, вас придется помиловать, так как ваш поступок был обусловлен догматами вашей религии (предположительно, фиксированными и непреложными). И наоборот, объективно справедливая критика религии при таком сценарии будет рассматриваться как незаконный акт дискриминации. Ситуация выглядит довольно абсурдно.
Ислам и критика религии
Сегодня в Швеции очень остро стоит тема ислама. Обычно большинство шведов молчаливо предполагает, что для их соотечественников характерно либо отсутствие религиозности, либо приверженность некой форме христианства. Поэтому только когда в шведском обществе начинают поднимать голову “инородные” религиозные течения, шведы вдруг замечают, что существует нечто, называемое “религией”. Некоторые видят в мусульманах опасность для наших “христианских ценностей”, другие же до смерти боятся критиковать точки зрения, считающиеся мусульманскими. Нежелание критиковать мысли и ценности, связанные с исламом, проистекает из страха прослыть “исламофобом”.
Однако в действительности мусульмане происходят из самых разных стран и имеют самые разные интересы, образование, сексуальную ориентацию, профессии и ценности. У них также существуют разные мнения о том, как следует толковать ислам, и за исключением того, что эти люди называют некоторые из своих убеждений и взглядов “мусульманскими”, у них не так уж много общего.
Говорить обо “всех мусульманах” не более корректно, чем обо “всех христианах”, “всех иудеях”, “всех индуистах”, “всех светских гуманистах” или всех членах любой группы людей, которые по какой-то причине разделяют определенную жизненную позицию. Можно опросить любую группу (будь то мусульмане, иудеи, христиане, светские гуманисты или кто-нибудь еще) о ее ценностях и нормах жизни, задавая вопросы вроде: “Какая доля членов группы имеет определенную точку зрения в вопросе об отношении к (скажем) женщинам или (скажем) гомосексуализму?” Очевидно, что на такие вопросы можно ответить, проведя тщательное социологическое исследование.
И если такое исследование будет проведено, это поможет нам понять, что можно называть “доминирующими ценностями ислама”, “доминирующими ценностями христианства” или “доминирующими ценностями гуманизма”. Однако сегодня существует сопротивление обобщению статистических данных такого рода, особенно в отношении ислама. Есть даже люди, утверждающие, что нельзя делать никаких утверждений об исламе или других религиозных верованиях в целом. Цель такой позиции может состоять в благих намерениях уничтожить предвзятость в отношении ислама и мусульман. Но печальным следствием этого является то, что даже объективная и обоснованная критика той или иной религии тем самым воспринимается как весьма подозрительная. Таким образом, религия выводится из-под любой критики, поскольку для нее нет точного определения. Это не самый лучший путь к здоровому диалогу.
Но гораздо более важный вывод заключается в следующем: даже если мы бы сделали хорошо статистически обоснованное заключение о верованиях и взглядах мусульман (или любых других верующих), мы бы не смогли сделать никаких определенных выводов об отдельном человеке, исповедующем эту веру. Мы можем говорить в общих чертах о разных философиях жизни и их взаимоотношениях друг с другом и можем (и должны) анализировать их последствия и их содержание. Но мы никогда не сможем предсказать, что конкретный мусульманин (или конкретный христианин, индуист или светский гуманист) думает об определенной проблеме, пока не спросим этого человека напрямую.
Эссенциализм и взгляды на человечество
На выборах 2014 года в Швеции Шведские демократы более чем удвоили свои предыдущие показатели, получив почти 13 процентов голосов. Они быстро воспользовались своим новым положением и участием во власти, создав парламентский хаос в Швеции. И не только в Швеции: во многих странах Европы усиливаются популистские и националистические силы. Это зловещий признак, напоминающий о мрачной истории Европы XX века. В основе этих новых течений лежит иррациональный взгляд на человечество, расчищающий путь для ложных идей вроде тех, на которых строятся популизм и экстремизм.
Я имею в виду эссенциалистскую точку зрения на человеческую природу, которая составляет основу религиозных концепций и которая, к сожалению, питает популистские, крайне правые и расистские точки зрения (как чисто биологический расизм, так и расизм в широком смысле слова, то есть концепцию идентичности, базирующейся на этнической, культурной и религиозной основе).
Эссенциализм – это идея о том, что определенные индивиды обязательно обладают определенными чертами, притом что другие их черты либо продиктованы обстоятельствами, либо просто случайны. Распространенный тип эссенциалистского мышления включает стереотипы “маскулинности” и “феминности”, под которыми подразумевается, что существуют фундаментальные различия между мужским и женским мышлением и что эти различия неразрывно связаны с полом и определяются биологическими особенностями мужчин и женщин. Из этого делается вывод, что различия между мужским и женским мышлением не могут зависеть от таких вещей, как культура.
Сторонники противоположной точки зрения исходят из того, что каждого индивида характеризуют его мысли, ценности, действия и предпочтения, которые в совокупности делают его тем, кто он есть. Или, цитируя Жан-Поля Сартра: “Существование человека предшествует его сущности”. Сначала мы начинаем существовать, а затем создаем себя и свою “сущность”. Этот подход прямо противоположен религиозному учению о том, что каждый человек создан по образу бога и несет в себе “божественную искру”.
И религиозная, и националистическая догма подразумевают, что все люди рождаются с уже имеющейся в них сущностью, которая определена богом или же продиктована “расой”, культурой, религией или этнической принадлежностью. Сексистская точка зрения предполагает, что пол индивидуума является неотъемлемой определяющей сущностью его природы.
В шведском обществе некоторые эссенциалистские формы мышления считаются более приемлемыми, чем другие. Достаточно примечательно, что хотя многие шведы сегодня, кажется, прекрасно осознают, что никогда не следует говорить, что “все чернокожие обладают следующими качествами…”, они, похоже, совершенно не осознают, что не меньшая предвзятость заключена в утверждениях типа “все женщины обладают следующими качествами…”. Как часто вы слышите замечания вроде “женщины, которые идут в бизнес, чтобы добиться успеха, должны подражать мужчинам”? Только представьте, возможно ли услышать заявление: “Черные люди, которые идут в бизнес, чтобы добиться успеха, должны подражать белым”, – и насколько обидно это прозвучало бы.
Другой пример эссенциализма – расистские взгляды, которые все еще сохраняются во многих крайне правых движениях в Европе. Они не только предосудительны с моральной точки зрения, но и ошибочны с точки зрения науки.
Анализ ДНК показывает, например, что у восточных африканцев и европейцев генетическое совпадение больше, чем у восточных африканцев и западных африканцев. Примерно 70 тысяч лет назад восточные африканцы эмигрировали из Африки сначала на Аравийский полуостров, а затем в Европу. Вот почему они и европейцы генетически ближе друг к другу, чем восточные и западные африканцы. Это создает для расистов серьезную проблему.
Исследования показали, что около 30 тысяч лет назад одновременно жили и неандертальцы, и хомо сапиенс, но затем неандертальцы вымерли. Однако хомо сапиенс смешались с неандертальцами, так что от 2 до 4 процентов сегодняшней ДНК достались нам от них. Это справедливо для всех людей, кроме чистокровных африканцев. Они единственные из ныне живущих людей, у которых нет ДНК неандертальцев.
Гендерный эссенциализм и гендерная линза
Феминистское движение дало нам новый взгляд на гендерную идентичность, точнее, на гендер как элемент социальной конструкции. Рассматривать общество через гендерную линзу – означает обращать внимание на то, как предрассудки, ожидания и относящиеся к конкретному полу нормы отражаются на каждом из нас на протяжении всей нашей жизни. Тип поведения, который может обеспечить мужчине высокий социальный статус, для женщины может иметь совершенно противоположный эффект (и, конечно, наоборот). Социальный код “правильного” мужского и женского поведения часто не выражается словами, и мы улавливаем его в процессе взаимодействия с другими членами общества, или же он незаметно формируется в нашем мозгу с помощью средств массовой информации и влияющих на подсознание рекламных объявлений. Нет никаких сомнений в том, что этот тип всеобъемлющего влияния играет центральную роль в том, что из индивидов, объединенных по признаку обладания конкретным биологическим полом, мы, члены культурного сообщества, превращаемся в “мужчин” и “женщин”.
К сожалению, некоторые феминистки и пишущие о гендерных проблемах журналисты относятся с презрением к науке и считают проведение научных исследований по биологическим или когнитивным различиям между мужчинами и женщинами вредным, если не откровенно постыдным занятием. Однако научные исследования не должны подстраиваться под идеологические или политические задачи. Настоящая проблема не в исследованиях или результатах этих исследований, а в иррациональных выводах, которые слишком часто делаются на основании них. Если между полами обнаруживаются какие-то биологические различия, это не означает, что их следует приводить в качестве аргумента в пользу традиционного распределения гендерных ролей или различий в обращении с мальчиками и девочками или мужчинами и женщинами.
Предположим, что после обширных исследований выяснилось, что существует разница между средними показателями результативности мужчин и женщин в некоторых видах интеллектуальной деятельности (обычно в утверждениях, приводимых в связи с такими различиями, содержится множество ошибок). Даже если бы это было так, разница между показателями разных людей, принадлежащих к одному полу, была бы намного больше, чем разница между средними показателями представителей разных полов. Из-за этого огромного внутригендерного разброса вся идея дифференцированного обращения с людьми в зависимости от их пола полностью разваливается.
Сам подход к сравнению индивидов просто как мужчин и женщин без учета альтернативных способов разделения людей по другим параметрам является хитроумной логической ловушкой. Если бы, например, мы сравнили между собой правшей и левшей или людей низкого и высокого роста, мы бы вполне могли обнаружить такие же большие или даже еще большие различия между средними показателями в группах. Хотели бы мы, чтобы социальная политика строилась на таких выводах? Большинство из нас просто посмеялись бы над такой идеей, и все же усвоенная нами за всю жизнь склонность мыслить категориями гендерных стереотипов мешает составить непредвзятое мнение в этом вопросе, хотя в случае с группами людей с определенным цветом волос, ростом, леворукостью или праворукостью и так далее это не составляет труда.
Я считаю, что для развития свободного от предрассудков отношения к людям мы должны полностью отказаться от эссенциализма. Это важнейший компонент проекта нового Просвещения.
Что такое свобода вероисповедания?
Свобода вероисповедания прописана в шведском и американском законодательстве, но что на самом деле из этого следует? Конечно, это означает, что любой человек может верить во что угодно, на это у него должно быть абсолютное и неограниченное право. Однако светское государство должно иметь возможность налагать ограничения на свободу вероисповедания с точки зрения того, как могут выражаться религиозные убеждения (в смысле определения действий людей). Людям нельзя позволять делать все, что им заблагорассудится во имя своей религии. И здесь на сцену выходят политические конфликты и противоречия.
В статье 18 Декларации ООН прав человека находим следующее заявление:
Каждый имеет право на свободу мысли, совести и религии.
В комментарии 1993 года Комитет ООН по правам человека разъяснил вышеупомянутое заявление следующим образом:
Статья 18 защищает теистические, нетеистические и атеистические убеждения, а также право не исповедовать никакую религию.
В конституции Швеции также указано, что мы все имеем право высказываться, передавать и получать информацию, собираться, проводить демонстрации, организовываться в группы и исповедовать любую религию без ограничений.
Исторически необходимость защиты свободы вероисповедания была вызвана различными формами принуждения и преследования религиозных меньшинств. Учтите, что еще совсем недавно, в 1951 году, прихожанам было запрещено покидать шведскую лютеранскую церковь, если они одновременно не становились членами какой-либо другой религиозной конфессии. Сегодня по-прежнему существуют страны, в которых любой, кто отказывается от ислама в пользу христианства или хочет вести светский образ жизни, наказывается тюремным сроком, если не смертной казнью. Вот почему декларация прав Организации Объединенных Наций так важна.
Все люди должны иметь право выражать свои убеждения, собираться вместе и образовывать группы на основе общих принципов. Точно так же следует защищать право следовать своим обычаям, религиозным или культурным, но только до тех пор, пока эти обычаи не противоречат другим законам.
На самом деле свобода вероисповедания в том виде, в котором она сформулирована в декларации прав человека, в некоторых случаях содержит логические противоречия. Возьмем, к примеру, римско-католическую церковь, которая требует, чтобы родители-католики воспитывали детей в католической вере, дабы те тоже стали верующими и практикующими католиками. Декларация прав Организации Объединенных Наций, провозглашая свободу вероисповедания, дает этим родителям право выполнять свой религиозный “долг”. С другой стороны, согласно Конвенции ООН по правам ребенка, у детей есть свои права. В частности, дети также имеют право на свободу вероисповедания, а это означает, что их нельзя принуждать к католической вере или участию в религиозных обрядах. Таким образом, мы видим, что само понятие “религиозная свобода” включает два логически несовместимых принципа.
На практике шведское общество признает очень мало инициатив, предлагаемых в целях обеспечения свободы вероисповедания, которые не регулируются другими законами. Взрослые члены организации Свидетели Иеговы, как и взрослые люди любого другого вероисповедания, могут отказаться от переливания крови для себя, но юридически они не могут запретить переливание крови своим детям. Это могло бы рассматриваться как ограничение их религиозной свободы, но приоритет за светским законом, охраняющим жизнь детей.
Шведское законодательство также не разрешает верующим забой животных без анестезии, хотя некоторые религии требуют, чтобы жертвенных животных убивали обязательно без нее. Именно эта дилемма обсуждалась в дебатах о том, следует ли разрешать в Швеции забой животных в соответствии с кошерной (иудейской) или халяльной (исламской) традициями. В ходе дискуссии выяснилось, что в Швеции закон все еще разрешает импортировать мясо, произведенное за границей в соответствии с халяльными или кошерными правилами. Это, безусловно, противоречие, сохраняющееся в шведском кодексе. Конечно, законы не должны противоречить один другому. Во всех случаях следует уважать права животных, будь то правила забоя, предписанные религией, или охота на лося или куропатку ради развлечения.
Еще один вопрос состоит в том, какие верования можно считать религией и, соответственно, относиться к их сторонникам с равным уважением. К людям, заявляющим о своем праве следовать определенным обычаям или придерживаться некоего стиля одежды, ссылаясь на традиции, укоренившиеся в известной религии, например, христианстве, иудаизме или исламе, обычно относятся достаточно уважительно. Но если кто-то говорит о своей принадлежности к древнескандинавской религии или обожествляет силы природы и поклоняется им, к такому человеку отношение будет, скорее всего, скептическим, или же его вообще сочтут слегка чокнутым.
Итак, зададимся вопросом, какие критерии должны применяться при оценке важности других религий (претендующих на этот статус), учитывая, что мы должны уважать свободу вероисповедания? Количество верующих? Или исторические корни религии? Или литературное достоинство священных для этой религии писаний? Совершенно очевидно, что такие критерии в значительной степени произвольны. Поскольку нет четкого определения слова “религия”, само это понятие в том, как оно трактуется законом, затуманено причудливыми и противоречивыми решениями судов. Является ли вера в какого-либо бога необходимым условием для того, чтобы совокупность верований считалась религией? В таком случае традиционный буддизм не следует считать религией, поскольку эта философия жизни не включает в себя веру в какого-либо бога. А как насчет иррационального поклонения чему-то (или кому-то), объединяющего группу людей? В этом случае мы должны будем считать группу страстных футбольных фанатов членами религиозной группы.
Трудно найти объективную причину, по которой система убеждений, включающая веру в бога, должна иметь право на особую правовую защиту. Было бы более разумно расширить объем прав, чтобы все люди имели право свободно исповедовать свои экзистенциальные убеждения, независимо от того, предполагают ли эти убеждения существование какого-либо бога или нет.
Пацифизм – идеология, отвергающая применение насилия даже в целях самообороны, – дает наглядный пример такого рода. Те, кто отказывается носить оружие или применять насилие, конечно, могут делать это по религиозным соображениям. Но с тем же успехом они могут отказываться делать это по светским, а также философским причинам. Если в стране существует обязательная военная служба, что предполагает использование оружия, но также допускается, что верующие молодые пацифисты могут быть освобождены от воинской службы, такое же исключение должно применяться к пацифистам, пацифизм которых основывается и на нерелигиозных соображениях (таких как законы гуманистической этики). Любое другое юридическое мнение было бы несправедливым.
Пример: сикхи и ножи
Согласно законодательству Швеции, в общественных местах, на территории школ и в транспорте, который проезжает по общественных территориям, запрещено иметь при себе ножи или иные опасные предметы. С другой стороны, по правилам религии, известной как сикхизм, возникшей в Индии в XVI веке, инициированный сикх всегда должен обладать пятью признаками: длинными волосами (а для мужчин и бородой), гребнем, кирпаном (ножом специальной формы), стальным браслетом и нижним бельем до колен.
Здесь возникает противоречие между свободой вероисповедания и законом, запрещающим ношение ножей в общественных местах. Подобный конфликт стал предметом громкого разбирательства в канадском суде. Бэлви Сингх Мултани, гражданин Канады и ортодоксальный сикх, пришел со своим сыном в школу Святой Екатерины Лабур в Квебеке. Отец хотел, чтобы его сын всегда носил кирпан, который в сикхской религиозной традиции символизирует честь и благородство.
Администрация школы отказалась разрешить ношение ножа в кампусе, поскольку на территории школ запрещается иметь оружие. По их мнению, если бы у мальчика был нож, то любой бы мог силой отнять его и нанести кому-то ранение, поэтому администрация посчитала своей обязанностью обеспечить безопасность всех школьников.
Высший суд Канады вынес решение в пользу сикхов и заявил, что запрет на использование всех ножей в школе нарушает свободу вероисповедания сикхов. Однако на других учеников, которые могли захотеть принести ножи в школу, этот запрет по-прежнему распространялся. Исключения из этого закона были сделаны только по религиозным причинам.
Теперь предположим, что этот мальчик не был бы сикхом, а происходил бы из канадской семьи, в течение многих поколений жившей в сельской местности и имевшей традиции, уходящие корнями в далекое прошлое. Во многих культурах существуют ритуалы инициации, совершаемые в тот момент, “когда мальчик становится мужчиной”. Главным элементом такой церемонии является то, что отец мальчика преподносит сыну особый нож, который передается из поколения в поколение. Обычно такой обряд совершается, когда мальчику исполняется четырнадцать-пятнадцать лет. Символом превращения мальчика во взрослого и его связи с предыдущими поколениями служит как раз этот нож, который он должен постоянно носить при себе.
Ни в Канаде, ни в какой-либо другой стране этому гипотетическому мальчику не разрешили бы носить нож на территории школы, а вот у мальчика-сикха во многих странах были бы хорошие шансы получить такое разрешение.
Здесь мы ясно видим, как понятие религиозной свободы порождает непоследовательную, а значит, неоправданную (в конечном счете) оценку человеческого поведения, этических ценностей и позиций. Само собой разумеется, что нравственная позиция не становится “более обоснованной” или “более ценной” просто потому, что опирается на религиозные представления или традиции. Взгляды и действия могут быть более или менее мотивированными и значимыми для каждого индивидуума совершенно независимо от истории их происхождения.
Этическая независимость, а не свобода вероисповедания
Возможно, пришло время заменить понятие религиозной свободы в законодательстве более всеобъемлющим и нейтральным понятием. Мы могли бы, например, рассмотреть концепцию “этической независимости”, согласно которой каждый гражданин имеет право на определенную независимость и от государства, и от общества. Эту идею предложил британско-американский профессор философии права Рональд Дворкин (1931–2013), который сформулировал ее следующим образом:
Этическая независимость означает, что правительство никогда не должно ограничивать свободу только из тех соображений, что оно предполагает, что один способ жизни – одно представление о том, какую жизнь лучше всего прожить, – лучше других не потому, что его последствия лучше, а потому, что люди, которые проживают жизнь таким способом, лучше.
Таким образом, один из ключевых принципов этической независимости состоял бы в том, что государство не имело бы права принуждать людей следовать определенному набору этических правил. Это означает, например, что государство не может запретить употребление наркотиков просто потому, что известно, что они вредны для здоровья. С другой стороны, государство может влиять на жизненный выбор людей из других соображений – скажем, для предотвращения действий, наносящих вред невиновным людям. Из этого может следовать, например, что должен быть принят закон, запрещающий употребление определенных наркотиков, если будет установлено, что их употребление может вызвать вредные последствия для общества в целом. Такой закон может также помочь снизить затраты общества на заботу о людях, злоупотребляющих наркотиками. Дворкин предлагает отказаться от особого статуса свободы вероисповедания по отношению к другим правам. Вместо этого нужно рассматривать религиозную свободу наравне со свободой придерживаться любых других убеждений, независимо от того, имеют ли они религиозную, светскую или философскую основу. Другими словами, нужно добиваться равного отношения ко всем убеждениям.
Мы, конечно, исходим из того, что при изъятии из закона понятия религиозной свободы и замене ее правом на этическую независимость другие свободы, такие как свобода слова, свобода информации, свобода собраний, свобода проведения демонстраций и собраний, должны остаться нетронутыми. Эти свободы, взятые вместе, защищают право всех людей верить в то, во что они хотят верить, и исповедовать свою веру как в одиночку, так и вместе с единомышленниками, если только это не вредит другим людям.
Религия и медицинская этика
В наши дни новые медицинские открытия и изобретения появляются очень часто. Анализ ДНК, суррогатное материнство, пренатальные тесты и исследования стволовых клеток – лишь несколько примеров, которые поднимают важные этические вопросы, и эти вопросы отнюдь не простые. Даже в чисто светском обществе проблемы подобного рода необходимо было бы очень тщательно анализировать, а уж если общество позволяет религиозным догмам вставать на пути медицинских исследований и блокировать прогресс, значит, что-то в нем действительно пошло не так. Ярким примером являются исследования эмбриональных стволовых клеток.
Британский специалист в области биологии развития Джон Гардон (родившийся в 1933 году) считается автором пионерских исследований стволовых клеток. В 1958 году он первым провел клонирование животного – клонировал детеныша лягушки из клетки, взятой у взрослой лягушки. За эту работу в 2012 году он был удостоен Нобелевской премии по медицине. Сегодня исследование стволовых клеток является одним из самых многообещающих методов лечения таких ужасных болезней, как болезни Альцгеймера, Паркинсона, Лу Герига (ALS) и многих других неизлечимых в настоящее время недугов. Но во многих частях мира исследования стволовых клеток запрещены или строго ограничены по религиозным причинам. Довод, на основании которого осуществляется противодействие этим исследованиям со стороны защитников религии, состоит в предположении, что бог вдыхает душу в человека в самый момент его зачатия. Никаких нерелигиозных причин запрещать исследования стволовых клеток нет.
В исследованиях стволовых клеток эмбриональные стволовые клетки берутся из бластоцисты, то есть из небольшой группы клеток, которые развились в течение нескольких дней после зачатия. Эти клетки собираются, когда оплодотворенная яйцеклетка несколько раз поделилась, в результате чего образовалось примерно 300 клеток. Чтобы получить представление о размере такой группы клеток, представьте, что мозг обычной комнатной мухи содержит примерно 100 000 клеток.
На этой ранней стадии развития у эмбриональных клеток еще нет специализации: любая из них может развиться в любую специализированную клетку – например, в клетку костного мозга, клетку печени или клетку почек. Таким образом, эмбриональные стволовые клетки сильно отличаются от клеток человеческого зародыша, и в любом случае стволовые клетки никогда не берутся из человеческого зародыша.
Сегодня многие клиники по лечению бесплодия во всем мире используют технику экстракорпорального оплодотворения (ранее использовалось название “оплодотворение из пробирки”), чтобы помочь парам, которые иначе не смогли бы иметь детей. Следуя этому методу, несколько оплодотворенных яйцеклеток выращивают в пробирке в течение нескольких дней, а затем одну или несколько из них хирургическим путем вводят в матку женщины. Оставшиеся яйца либо выбрасываются, либо замораживаются для использования в возможных будущих попытках оплодотворения женщины, если первая попытка не удастся. Именно из таких оплодотворенных яйцеклеток можно брать стволовые клетки.
Исследование стволовых клеток служит прямо поставленным медицинской наукой целям – спасти жизни и подарить жизнь. Поскольку светская этика пытается решить задачу минимизации человеческих страданий, она выступает за исследования стволовых клеток, которые могут помочь исправить нарушения функций различных органов и дать надежду людям с неизлечимыми заболеваниями.
В наши дни новые медицинские открытия постоянно вынуждают нас решать все новые и новые виды этических дилемм, и в дебатах на такие темы критически важно проводить различие между аргументами научными и религиозными.
О секуляризме и социальном здоровье
Но, возможно, верить в бога разумно, независимо от того, существует ли он на самом деле или нет? Быть может, этот эффект плацебо срабатывает, даже если бог не существует? Действительно ли люди становятся добрее, честнее и щедрее, если верят в бога? Такая причинно-следственная связь, вероятно, может существовать в определенных индивидуальных ситуациях, но вопрос, который мы хотим изучить здесь, заключается в том, как обстоят дела с этой причинно-следственной связью на уровне целого общества. Другими словами, существует ли корреляция между долей верующих в данном обществе и общим благополучием и здоровьем этого общества?
Примерно 5 процентов американских граждан называют себя атеистами. С другой стороны, по словам психолога Колумбийского университета Мелани Брюстер, атеистами считают себя только 0,09 процента заключенных в американских тюрьмах. Иными словами, атеистов в американских тюрьмах в пятьдесят раз меньше по сравнению с населением в целом. Конечно, сама по себе эта статистика не означает, что атеисты добрее, честнее или щедрее религиозных людей, но, безусловно, заставляет задуматься. Конечно, это может быть просто статистической флуктуацией, которая не имеет отношения ни к какой причинно-следственной связи, но уж точно эта статистика никоим образом не подтверждает противоположный вывод, а именно, что верующие в бога нравственнее атеистов.
Мы знаем, что общества в светских странах с более высокой долей по-настоящему неверующих людей (а не тех, которых вынуждают заявлять, что они неверующие) относятся к числу самых здоровых, образованных и наиболее открытых обществ в мире. Кроме того, в таких странах ниже уровень детской смертности и большее равноправие женщин и мужчин.
Согласно опросам общественного мнения, проводимым Европейским союзом, процент нерелигиозных людей в Европе растет. Например, в Великобритании доля называющих себя атеистами, выросла с 14 процентов в 1963 году до 42 процентов в 2012 году. В Швеции только 29 процентов населения считают себя религиозными, а в Японии их еще меньше – 16 процентов верующих.
В Докладе ООН за 2018 год о человеческом развитии (см. сайт www.hdr.undp.org/en/) 187 стран были ранжированы по Индексу человеческого развития HDI (показатель, формулу которого вывели совместно пакистанский экономист Махбуб уль Хак и индийский экономист Амартия Сен). Этот индекс учитывает ожидаемую продолжительность жизни, доход на душу населения, грамотность (как в чтении, так и в письме), уровень образования, уровень детской смертности и так далее. Вот список из десяти стран с самым высоким HDI:
1. Норвегия2. Швейцария3. Австралия4. Ирландия5. Германия6. Исландия7. Гонконг, Китай8. Швеция9. Сингапур10. Нидерланды
А вот десять стран с самым низким коэффициентом HDI:
180. Мозамбик181. Либерия182. Мали183. Буркина-Фасо Республика184. Сьерра-Леоне185. Бурунди186. Чад187. Южный Судан188. Центральноафриканская189. Нигер
Во всех странах, занимающих первые двадцать пять мест в этом списке, была поразительно высока доля нерелигиозных людей, за исключением двух стран – Ирландии и Соединенных Штатов. Хотя Ирландия традиционно является католической страной, в 2018 году она проголосовала за разрешение абортов, а также отменила средневековый закон о богохульстве, кроме того, три года премьер-министром Ирландии был гей индийского происхождения. Согласно проведенным во всех странах первой десятки опросам общественного мнения, нерелигиозные взгляды там оказывают сильное влияние на жизнь.
В странах, занимающих двадцать пять нижних строчек, очень мала доля нерелигиозных граждан, а в таких странах, как Бангладеш, Непал, Афганистан и Пакистан, практически все люди в той или иной степени верующие.
Страны с самым высоким уровнем убийств – это страны с очень высоким процентом верующих, в то время как самый низкий уровень убийств коррелирует с самым высоким уровнем неверующих. Семьдесят пять стран с самым высоким уровнем младенческой смертности – очень религиозные страны.
Британская организация Save the Children ежегодно составляет “индекс материнства”, в котором перечислены страны, где быть матерью легче и, наоборот, труднее. Для определения этого индекса используются такие показатели, как, например, уровень медицинского наблюдения за детьми, младенческая смертность и длительность отпусков для матерей (и отцов) по уходу за детьми. Все первые десять стран в списке в основном светские, в то время как десять последних – глубоко религиозные.
А как насчет миролюбия? Какие страны самые миролюбивые? Организация Vision of Humanity ежегодно публикует Global Peace Index (“Индекс глобального мира”), основанный на ряде показателей, таких как субъективное ощущение безопасности, уровень преступности, связанной с насильственными действиями, участие в военных конфликтах и доступность приобретения оружия. И по этому параметру та же самая картина. Самые светские страны – самые миролюбивые, а наименее миролюбивые – все очень религиозные.
Какие выводы из всего этого можно сделать? Для начала упомянем те выводы, которые мы сделать не можем. Хотя существует четкая статистическая корреляция между степенью благополучия и уровнем светскости, мы не можем утверждать, что между ними есть причинно-следственная связь. Цифры не доказывают, что секуляризм является причиной благополучия или что религиозность порождает бедность и болезни. Тем не менее статистическая корреляция, несомненно, существует. Бóльшие здоровье и благополучие людей характерны для светских обществ и светской жизненной позиции. История с очевидностью доказывает, что секуляризм был одним из основных движущих факторов социального прогресса во многих сферах, в частности в деле защиты прав женщин и гомосексуалов.
Многие религиозные консерваторы, будь то христиане, мусульмане, иудеи или индуисты, утверждают, что для создания мирного и процветающего общества необходимо, чтобы все граждане служили и подчинялись богу. Это утверждение одинаково убежденно высказывают ортодоксальные раввины на оккупированных территориях Западного берега реки Иордан в Израиле/Палестине, ваххабитские шейхи в Саудовской Аравии, салафиты в Ираке и Сирии, папа римский в Ватикане и правые христиане в Соединенных Штатах. Все они утверждают, что воля божья составляет основу социальной жизни и что только подчинение воле бога сможет обеспечить нам нравственное, успешное, здоровое и безопасное существование. Как правило, все эти авторитеты также считают, что если много людей перестанет верить в бога, то стабильность общества будет подорвана. Все бедствия в обществе – например, преступность, бедность, плохое образование, СПИД и так далее – по этой логике могут быть связаны с уменьшением числа богобоязненных граждан.
Что ж, если это действительно так, то следует ожидать, что наименее религиозные (или наиболее атеистические) страны мира больше всего страдают от преступности, бедности и болезней. По той же причине самые религиозные страны, напротив, должны являться образцом социальной стабильности. Но все обстоит как раз наоборот. Страны с наибольшей долей нерелигиозных граждан – самые мирные, самые стабильные, самые свободные, самые благополучные и самые процветающие, в то время как самые религиозные страны – самые нестабильные и бедные, и в них самый высокий уровень насилия и репрессий.
Очевидный вывод из всей этой статистики состоит в том, что секуляризм не ведет к падению нравственности или к упадку цивилизации. Безусловно, вера в бога может обеспечить душевный комфорт отдельному человеку, но общества в целом, в которых преобладает светский образ мыслей, явно кажутся самыми разумными и здоровыми, сколько бы религиозные авторитеты ни утверждали обратное.
Растет ли религиозность в современном мире?
Несомненно, влияние религии на политику возрастает во многих странах мира. Сегодня часто говорят о “возвращении бога”. Также очевидно, что появляются все более резкие и экстремистские религиозные высказывания, и эта тенденция характерна для всех основных мировых религий. Консервативные толкования религиозных догм сегодня встречаются повсюду в христианстве, иудаизме и исламе, не говоря уже об индуизме и буддизме. (Шведская лютеранская церковь не укладывается в эту схему: ее либеральное, порой даже светское толкование христианских священных текстов является полной противоположностью общему тренду.) Но парадокс состоит в том, что процент людей, называющих себя религиозными, со временем реально снижается.
В США от 20 до 30 процентов населения заявляют, что не принадлежат к какой-либо официальной религии, хотя в 1990 году только 10 процентов американских граждан признавались в этом. Тенденция еще заметнее у молодых американцев: только 32 процента американцев в возрасте до 30 лет утверждают, что они принадлежат к официальной религии. В 1980-е годы среди людей до 30 лет было вдвое больше евангельских христиан, чем людей без какой-либо религиозной принадлежности. Сегодня соотношение прямо противоположное: нерелигиозных людей моложе 30 лет вдвое больше, чем христиан-евангелистов.
Согласно опросу, проведенному международным институтом Гэллапа, во многих странах эти поразительные изменения произошли за короткий период времени между 2005 и 2012 годами. В таблице ниже в соседних столбцах показан процент людей, считающих себя “религиозными” или “нерелигиозными” в 2005 и в 2012 годах для 37 разных стран. Страны перечислены в порядке убывания процента религиозных людей от наиболее религиозных к наименее религиозным (по состоянию на 2012 год). В последнем столбце показано процентное изменение между 2005 и 2012 годами.
[По данным опроса международного института Гэллапа: Global Index of Religiosity and Atheism, 2012.]
Как видно из таблицы, во многих странах все больше людей отходит от религии: в 24 странах из этого списка доля верующих снизилась, а в 11 – поднялась. Таким образом, утверждение о “возвращении бога”, по-видимому, верно только в одном отношении: во многих странах мира религия становится все более опасной, возвращаясь к гораздо более архаичным своим формам, когда, например, католическая церковь устраивала публичные сожжения на кострах и другие ужасающие экзекуции. А вот склонность человека верить в сверхъестественные силы или во всемогущего творца, кажется, хоть и медленно, но уменьшается.
Назад: Интерлюдия. О телепортации и страхе смерти
Дальше: Интерлюдия. О благодарности и чувстве вины
