Книга: Светоч разума. Рациональное мышление в XXI веке
Назад: Интерлюдия. О пользе науки
Дальше: Интерлюдия. О царствии небесном и рае
Глава 5
Призраки в голове
О нашем удивительном мозге, который легко одурачить
Когда я думаю, это думаю не я, это мой мозг думает.Четырехлетний Лео
Почему, изучая мир, следует использовать научные методы? Разве наш замечательный мозг не настолько хорош сам по себе, и приходится навязывать ему формальные правила?
Ученые часто говорят, что человеческий мозг – “явление, наиболее сложное из всех, известных нам во Вселенной”. И в самом деле, возможности нашего мозга огромны и воистину удивительны. Но при этом есть много способов сбить с толку даже абсолютно здоровый мозг.
Мозг морочит нам голову…
Человеческий мозг имеет несколько существенных недостатков. Возможно, некоторые из них – а может, и все – эволюция исправит в течение следующих миллионов лет или около того. Но сейчас нам просто приходится с ними мириться.
Оптические иллюзии
Оптические иллюзии – простейший пример того, о чем я говорил. Нас очень легко убедить, что длины двух одинаковых линий различны. Посмотрите, например, на рисунок, где изображены два стола (этот пример оптической иллюзии – один из многих, придуманных блестящим психологом из Стэнфордского университета профессором Роджером Шепардом и опубликованных им в 1990 году). Можно ли сказать, что длина отрезка прямой линии по диагонали – сторона столешницы слева – точно равна длине стороны квадратной столешницы справа? Вероятно, нет. Ведь первый отрезок гораздо длиннее, не так ли?
На самом деле нет. Длины этих двух отрезков равны. Глаза правильно сообщают вам, что, если поставить эти два стола в комнате рядом, то левый стол будет намного длиннее, чем широкий (квадратный) правый стол. Но затем мозг преобразует эту правильную информацию в ложную идею: на рисунке длины этих двух отрезков существенно различны. Неправильный вывод очень убедителен, не так ли? Каждый раз, когда я смотрю на этот удивительный рисунок, я все равно не могу в это поверить, и мне приходится по-настоящему их измерять. А затем у меня просто дух захватывает: какую шутку сыграл со мной мозг.
Другая оптическая иллюзия способна убедить нас, что показанные на рисунке прямые линии ну уж никак не параллельны, хотя на самом деле они идеально параллельны. Ниже один из последних чудесных вариантов знаменитой “Иллюзии стены кафе”, обнаруженной в 1973 году британскими психологами Ричардом Грегори и Стивом Симпсоном на стене кафе в английском Бристоле. Параллельные линии? Ну уж нет!!! Но они параллельны!!!
Кажется, что на рисунке внизу мы видим вращающиеся, как шестеренки, круги. Если очень внимательно присмотреться к одному из них, можно заметить, что он вообще не вращается, но затем вы разочарованно заметите, что вращаются все остальные круги! Это классическая оптическая иллюзия, показывающая, что вашему мозгу – и моему, и мозгу каждого – не удается правильно проанализировать информацию на рисунке.
И еще одна невероятно искусная иллюзия способна убедить нас, что на рисунке изображены два предмета разных цветов, хотя на самом деле они одного и того же цвета. Хотите верьте, хотите нет, но верхняя и нижняя половинки этого объекта, обозначенные буквами A и B, одного цвета. Чтобы проверить, что это невероятное утверждение правильно, потребуется закрыть на рисунке все, кроме объекта (включая середину, где половинки “крепятся” друг к другу), поскольку, если этого не сделать, мозг будет продолжать настойчиво убеждать вас, что эти половинки совершенно разного цвета.
Именно по этим причинам мы нуждаемся в инструментах, помогающих нам понять, каков на самом деле окружающий нас мир, – инструментах, более надежных, чем одни только наши ощущения и наш доверчивый мозг.
Синестезия
Иногда наш мозг совмещает элементы информации и затем, творчески их используя, делает удивительные выводы, не имеющие под собой никакой реального основания. Классический пример – рисунок, на котором изображены две фигуры. Назовем их “Кики” и “Буба” [“Мума”]. Посмотрите на две фигуры и скажите мне, какая из них “Кики”, а какая “Буба”.
Практически каждый, кто смотрит на эти фигуры, убежден: слева “Буба”, а справа “Кики”. Но какие для этого могут быть резоны? На картинке нет и намека на то, с чем мы имеем дело в обычной жизни, и названия фигур – просто бессмысленные слова. Тогда, скажите на милость, что заставляет с такой уверенностью говорить, что одно из слов должно быть названием одной фигуры, а другое – другой?
Рационального объяснения нет. Это связано только с тем, что для всех звук “Буба” звучит мягче и круглее, чем “Кики”, который кажется более колючим и угловатым. И мы склонны видеть слева более мягкую и круглую картинку, а справа – более колючую и угловатую.
Такого рода связь между звуками и формами и является одной из разновидностей синестезии, которая означает смешение ощущений, происходящих от различных органов чувств. Другой пример синестезии – это ощущение наличия связи между отдельными цифрами и цветами, знакомое многим людям. Например, цифра 7 может для вас ассоциироваться с синим цветом, 3 – с желтым и так далее.
Дэниел Таммет – хорошо известный пример человека с синестезией. Он помнит и может воспроизвести иррациональное число π с точностью до 20000 знаков после запятой (3.14159265358979323846264…). В своей книге “Рожденный в синий день” он объясняет, что, для того чтобы запомнить так много цифр, он не думает о самих цифрах, скорее они предстают перед его мысленным взором как последовательности цветов и холмистые пейзажи.
Мозг часто дурачит нас подобным образом, а мы даже не подозреваем об этом. И иллюзии не всегда связаны с сенсорным восприятием. Наш бедный мозг можно одурачить многими разными способами. Это одна из причин, почему столь важно использовать научные методы и двойные слепые тесты.
Эффект якоря
Даниэль Канеман, израильско-американский психолог, занимался вопросом о том, как мы принимаем решения и как на нас можно влиять в процессе принятия решения. (Сейчас Канеман, родившийся в 1934 году, почетный профессор Принстонского университета. В 2002 году он стал лауреатом Премии по экономике памяти Альфреда Нобеля “за применение психологической методики в экономической науке, в особенности при исследовании формирования суждений и принятия решений в условиях неопределенности”.) Так называемый эффект якоря – один из открытых и изученных им психологических феноменов. Оказывается, всякий раз, пытаясь оценить какие-то числовые значения, мы подсознательно можем “привязать” свой ответ к числам, которые мы видели раньше, даже если эти числа не имеют никакого отношения к рассматриваемому вопросу.
Классический эксперимент с рулеткой – один из примеров, демонстрирующий необъективность такого рода. В этом эксперименте испытуемому задается вопрос, ответ на который должен быть числом между 1 и 100. Например, такой: “Какой процент всех государств мира расположен в Африке?” (При этом принципиально важно, чтобы человек не знал ответ и должен был его угадать.) Прежде чем задать вопрос испытуемому, ему предлагают запустить рулетку (большинство соглашается). Обычная рулетка останавливается на произвольном числе между 1 и 100, однако эта устроена так, что стрелка может останавливаться только на 16 или 45. Эксперимент повторяется много раз с большим числом испытуемых (скажем, 1000 человек). Это значит, что до ответа на вопрос приблизительно у 500 человек, запускавших рулетку, выпадает 16, а у других 500 испытуемых – 45.
Оказывается, что в среднем те, у кого выпадет 16, дают заниженную оценку количества стран в Африке в сравнении с теми, у кого выпадет 45. Такая привязка происходит несмотря на тот факт, что рулетка уж никак не имеет ничего общего с заданным вопросом.
Оценка участников эксперимента бессознательно основывается на числе, которое они видели непосредственно перед тем как угадать ответ. Это показывает, как легко одурачить наш мозг и что далеко не всегда его предположения достаточно обоснованы. Действуя в соответствии со своей интуицией или “внутренним чувством”, следует помнить о подобной незащищенности нашего мозга. Бессознательная предубежденность особо нежелательна при рассмотрении дел в судах или в других ситуациях, когда численные оценки свидетелей могут иметь существенные последствия для заинтересованных сторон.
Завышенная самооценка
Нам, людям, присущ еще один недостаток: мы склонны переоценивать себя, создавать свой приукрашенный положительный образ. Яркий пример такого поведения – эксперимент, в ходе которого испытуемому показывают 100 небольших фотографий случайно отобранных лиц, произвольно разбросанных по экрану компьютера.
Одна из фотографий на экране “как бы случайно” оказывается фотографией самого участника эксперимента. Экспериментатор замеряет время, необходимое испытуемому, чтобы отыскать на экране свое лицо и указать на него. Затем эксперимент повторяют много раз, всякий раз перемешивая фотографии, так что они появляются на экране в разных местах.
Чего испытуемый не знает, так это того, что после одного или двух раз его собственная фотография заменяется фотоманипуляцией, на которой он выглядит более привлекательным (по крайней мере, в соответствии с принятыми стандартами), чем на самом деле. Выясняется, что свою более привлекательную фотографию испытуемые находят быстрее, чем не улучшенную.
Не стоит и говорить, что этот результат вызывает определенное беспокойство. Возможно, когда-то людям было полезно думать, что они выглядят лучше, чем на самом деле, вероятно, людям с таким представлением о себе было легче выжить. Но хорошо ли это сегодня? Часто говорят, что оптимистам живется веселее, чем реалистам, тем не менее мы должны со вниманием относиться к подобной необъективности нашего мозга.
Фокус и слепые пятна
Мы еще и не так наблюдательны, как хотелось бы. Делая доклад о философии и методах, позволяющих трезво оценивать ситуацию, я часто показываю короткую запись знаменитого эксперимента, во время которого испытуемые смотрят видео, где шесть человек ходят туда-сюда, перебрасываясь мячом. Требуется подсчитать, сколько пасов было сделано тремя игроками в белых майках. Результат удивителен: диапазон оценок разных людей, смотревших видео, очень широк. Но есть нечто гораздо более неожиданное. Не хочу сразу раскрывать секрет, но очень рекомендую посмотреть это видео и читать дальше только после того, как вы это сделаете. Просто постарайтесь посчитать как можно точнее, сколько пасов сделали три игрока в белом.
Многие из тех, кто смотрит это видео, не обращают внимания на другие интересные вещи, происходящие одновременно с перебрасыванием мячей, и бывают крайне удивлены, когда смотрят видео второй раз.
Правдоподобность вируса зомби
Еще один пример недостатков мозга – большинство из нас плохо оценивает риски и вероятности. Наш мозг не слишком хорошо приспособлен для подобных суждений, и результат неправильной оценки может привести к очень серьезным последствиям. Проверьте свои способности с помощью следующего эксперимента:
1. В настоящий момент зомби-вирус быстро распространяется по всей стране. Известно, что 1 из 500 человек подхватывает вирус и заражается. Все заразившиеся люди в течение месяца превратятся в зомби, что, конечно, для них не слишком хорошо.2. Есть тест, который можно сделать у врача, и проверить, являетесь ли вы вирусоносителем. Но тест не слишком надежен.3. Установлено, что для вирусоносителей тест дает 100-процентно правильный результат. Другими словами, всякий, у кого есть вирус, сделав тест, узнает, что заражен.4. Кроме того, установлено, что точность теста для тех, у кого вируса нет, всего 95 процентов. Значит, 5 процентов здоровых людей, прошедших тестирование, получат ложноположительный результат, то есть им скажут, что они инфицированы, хотя они здоровы.
Итак, стать зомби вы не хотите и очень хотите выяснить, заражены вы или нет. Вы идете к врачу, делаете тест и через несколько дней получаете ответ: вы инфицированы!
Конечно, такой результат вас очень огорчает. Но вы знаете, что тест не совсем надежен, и поэтому возникает вопрос: насколько велики шансы того, что у вас действительно есть вирус? Я не прошу дать точный ответ, только грубую оценку. Ваши шансы быть инфицированным больше или меньше 50 процентов? Подумайте немного об этом до того, как узнаете правильный ответ. Его можно найти на сайте: www.sturmark.se/zombievirus.
Три двери и одна машина
Кроме того, бывают иллюзии вероятности, в корне противоречащие нашей интуиции. Вот классический пример. Вы участник телевикторины. Раздвигается занавес, и вы видите три большие закрытые двери. Ведущий говорит, что за одной из дверей спортивная машина новой модели. Если вы откроете эту дверь, машина ваша! Но за другими двумя дверьми – козлы, и именно их вы получите, открыв одну из этих дверей. Машину выиграть было бы здорово, но вас не слишком радует перспектива привести домой козла.
Ведущий знает, что находится за каждой из трех дверей. Конечно, проблема в том, что этого не знаете вы. Правила игры просты:
1. Сначала вы должны выбрать дверь, а затем встать рядом с ней, но не открывать ее. После того как вы сделали выбор, ведущий выходит вперед, открывает другую, не ту, которую выбрали вы дверь, и вы видите козла.
Итак, теперь перед вами только две оставшиеся двери; третья дверь открыта, и хорошо видно, что за ней стоит козел.
2. Ведущий задает вам вопрос: хотите ли вы перейти к другой закрытой двери или остановитесь на той, которую уже выбрали? Вы можете согласиться перейти или отклонить это предложение.
Что вы решите? Возрастут ли ваши шансы выиграть машину, если вы перейдете к другой двери, или они останутся точно такими же? Прежде чем читать дальше, подумайте немного.
Большинство людей скажет, что не имеет ровно никакого значения, поменяете вы дверь на этой стадии или нет. Когда в начале игры вы выбирали дверь, шанс выиграть машину был 1 к 3. А теперь у вас новая возможность: вы выбираете только из двух дверей. Кажется очевидным, что 50 процентов за то, что вы уже стоите у “хорошей” двери, и 50 процентов за то, что у “плохой”. Тогда, скажите на милость, ради чего менять дверь в этот момент? Нет никакого смысла, ведь так?
Дело, однако, в том, что это рассуждение хоть и кажется абсолютно правильным, в корне неверно. Действительно, если вы, как было предложено, поменяете дверь, вы удвоите шанс выиграть машину: ваши шансы возрастут с одного к трем до двух к трем! Это утверждение полностью противоречит интуиции, но оно абсолютно правильно.
Чтобы лучше понять, о чем мы говорим, прервемся ненадолго. Действительно, мы вступили на довольно любопытную когнитивную территорию: кажется, что во время телевизионной игры была использована неоспоримая аргументация, позволившая принять решение о выборе двери (а именно: на наш шанс выиграть никак не повлияет, поменяем ли мы дверь или нет). Но не о том ли эта книга, что, принимая решение, следует рассуждать логически, а не полагаться на предрассудки, Священное Писание или случайные догадки? Теперь же нам говорят, что наши рассуждения не логичны, что они несовершенны! Нам говорят, что, к сожалению, рассуждения ввели нас в заблуждение! Не значит ли это, что предыдущий разговор скорее заставляет сомневаться в логических выводах, чем доверять им? Но если так, не опровергает ли это основной тезис нашей книги, а именно: решения должны приниматься на основании рассуждений?
Да, нравится нам это или нет, докопаться до истины бывает непросто, и процесс логических рассуждений не является механическим или тривиальным. Рассказывая об игре с тремя дверями, я хотел сказать, что, помимо иллюзий восприятия, бывают также иллюзии рассуждений. Мы, люди, поддаемся не только оптическому обману, нас может обвести вокруг пальца и логика: нас могут дезориентировать красивые слова и аргументация, кажущаяся непоколебимой.
Есть прекрасная книга американского логика Рэймонда Смаллиана “Шахматные тайны Шерлока Холмса”. Многие “шахматные тайны” связаны с позициями фигур на шахматной доске, которые случалось анализировать Шерлоку Холмсу, когда он и его верный друг доктор Ватсон случайно заглядывали в лондонский шахматный клуб, или отдыхали в роскошных загородных поместьях, или даже плыли на пароходе в экзотические страны. Вопросы, на которые надо было ответить, формулировались кратко: “Чей ход был последним – белых или черных?” Или: “Какой фигурой сделали последний ход?” Или: “Какую фигуру взяли последней?” Все подобные шахматные загадки относятся к типу задач ретроспективного анализа в шахматах, когда при анализе шахматной позиции надо, двигаясь в обратном направлении, выяснить, как она могла получиться.
Вот как доктор Ватсон рассказывал об одной из подобных задач:
Холмс заговорил первым: “Первая ретроспективная задача, которую я решил, называлась ‘нельзя рокироваться’”.– Вы помните ее, – с интересом спросил сэр Рэджинальд.– О да, – ответил Холмс, – но я боюсь, что она слишком проста для того, чтобы заинтересовать Вас, просто пустяк, знаете ли.– Почему бы Вам не показать ее сейчас? Нам очень любопытно узнать, что привело Вас к таким задачам и испытать себя в сравнении с Вами в молодости.– Очень хорошо, – ответил Холмс и установил следующую позицию.– Ход черных, – сказал он. – Могут ли они рокироваться?Поскольку Холмс назвал эту задачу “простой”, я подумал, что у меня есть шанс решить ее, и приложил для этого все усилия. С гордостью могу сказать, что был первым, кто смог ответить на вопрос. В объяснениях я допустил ряд ошибок, но они были скорее пропусками, чем неправильными рассуждениями, и поэтому не имели значения. Вот мое решение (с заполнением всех пробелов).Ясно, что последним ходом белых был ход пешкой. Непосредственно перед этим черные должны были взять белую фигуру, которая только что сделала ход. Этой фигурой был конь, так как ладьи не могли покинуть первую горизонталь. Очевидно, ни одна из черных пешек не брала коня, его не брала и ладья, так как нет поля, с которого он мог попасть под удар. Слон тоже не мог взять этого коня, так как конь мог попасть под удар только с поля d6, откуда был бы шах королю. Следовательно, конь был взят либо королем, либо королевской ладьей. В обоих случаях черные рокироваться не могут.
Эта задача хоть и одна из самых легких в книге, но представляется такой трудной, что, кажется, может поставить в тупик любого. Осознав этот шокирующий факт, читатели книги “Шахматные тайны Шерлока Холмса” могут почувствовать себя обескураженным или даже недалекими. И, словно сыпля соль на рану, Смаллиан во многих задачах мастерски разыгрывает их. Обычно это происходит так. Ватсон обдумывает ситуацию и предлагает очень разумное решение. Читая, как Ватсон анализирует позицию, и рассматривая его аргументацию, мы не обнаруживаем никаких изъянов. Мы убеждены, что он нашел правильное решение. И в некоторых случаях Ватсон действительно прав (как при решении той задачи, о которой шла речь выше): ни убавить, ни прибавить. Но, к нашему удивлению, иногда Шерлок Холмс (как бы направляемый автором) очень спокойно указывает на небольшую неточность в том, что только что сказал Ватсон.
Выясняется, что Ватсон не заметил какую-то необычную возможность, не принял во внимание какую-то незначительную деталь в расположении фигур на доске или забыл какое-то малоизвестное правило. Мгновенно все переворачивается! Ватсон неожиданно осознает, и читатели вместе с ним, что, как бы ни были убедительны его доводы, ситуация совсем не такая, как следует из его анализа. Да, действительно, Ватсон рассуждал логически, он не хватался за случайную догадку, не принимал во внимание необоснованные суеверия или Священное Писание. И при всем том рассуждения Ватсона, хоть и давали надежду на правильное решение и, возможно, были достаточно убедительны, оказались небезупречны.
Смаллиан продолжает дразнить читателей: время от времени Ватсон, не обидевшись и оправившись от когнитивного шока, снова начинает искать решение. Учитывая ту хитрость, на которую указал Холмс, и обдумав все снова, он приходит к не столь очевидным, но совсем другим выводам. А затем Холмс, разбирая новое решение Ватсона, находит недочеты и в нем.
Вот один из таких “шерлокхолмсовских” трюков Смаллиана. Ниже приведен фрагмент шахматной истории, которую Смаллиан назвал “Вопрос направления”:
Мы с Холмсом, прогуливаясь, зашли в шахматный клуб. Он был пуст, если не считать двух посетителей: полковника Мэрстона, которого мы прекрасно знали, и изысканного, интеллигентного вида джентльмена с очень приятными, забавными манерами.– Ну что же, Холмс, – сказал Мэрстон, поднимаясь со своего места за шахматным столиком, – позвольте представить Вам и доктору Ватсону моего очень близкого друга, сэра Реджинальда Оуэна. Мы только что закончили восхитительно своеобразную причудливую и причудливую партию. С обеих сторон игра была абсолютно беспорядочной, но, разумеется, проходила полностью в рамках правил.– Как я вижу, – заметил Холмс, – позиция была такой:
– Как это получается, Мэрстон, – продолжал Холмс, – всякий раз, когда я вижу вас за шахматной доской, оказывается, что вы играете белыми?В ответ Мэрстон рассмеялся, но внезапно его лицо стал серьезным.– Однако, Холмс, – сказал он, – откуда Вы знаете, что я играл белыми? Я уверен, что последний ход был сделан еще до того, как Вы с Ватсоном вошли в комнату. Так откуда у Вас такая уверенность?
Рассказ продолжается дальше, Холмс отвечает что-то забавное, но ничего не объясняет. Поэтому мы сразу перейдем к тому месту в истории, где происходит вечерний разговор после возвращения Холмса и Ватсона в квартиру Холмса на Бейкер-стрит в доме 221b. Облачившись в свой любимый халат и раскурив любимую трубку, Холмс повернулся к Ватсону и спросил:
– Вы поняли, откуда я узнал, что Мэрстон играл белыми?– О, нет, – ответил я. – Я поступил, как вы меня учили, использовал все методы, тщательно обследовал всю комнату, но так и не нашел ни единого ключа к разгадке!Холмс расхохотался.– Всю комнату, Ватсон, всю комнату! А не проверили ли вы заодно и всю остальную часть здания?– Мне это в голову не пришло, – кротко признался я.– Мой дорогой Ватсон, – сказал Холмс, смеясь еще громче, – понимаете ли, я просто шучу. Едва ли необходимо было осматривать все здание, всю комнату и даже стол и игроков. Смотреть надо было только на шахматную доску.– Шахматную доску? Что же особенного в шахматной доске?– Так ведь позиция, Ватсон, позиция! Вы не заметили, было ли в этой позиции что-то особенное?– Я действительно помню, что она показалась мне весьма необычной, но я не вижу, как из этого можно заключить, что Мэрстон играл белыми!При этих словах Холмс встал.– Давайте снова установим эту позицию, – сказал он, расставляя фигуры так, как они стояли на доске днем в клубе. – Не могли бы Вы теперь сказать, на какой стороне белые, а на какой черные?Я долго рассматривал доску, но не мог найти ничего, что могло бы мне помочь.– Это пример того, что Вы называете ретроспективным анализом? – спросил я.– Прекрасный пример, – ответил Холмс, – хотя и элементарный. Да перестаньте, неужели Вы не видите хоть какого-нибудь ключа к разгадке?– Не вижу, – грустно сказал я. – На первый взгляд кажется, что белые на нижней стороне доски. Но это слишком поверхностное заключение. Ясно, что игра в эндшпиле, а на этой стадии король часто оказывается на противоположной части доски. Поэтому, в действительности, белые могут быть на любой стороне.– Ничто в этой позиции не привлекает Ваше внимание, Ватсон? – безнадежно спросил Холмс.Я снова посмотрел на доску.– Я полагаю, Холмс, здесь есть нечто, на что стоит обратить внимание: черному королю объявлен шах слоном. Однако я не вижу, какое отношение это имеет к тому, на какой стороне вначале располагались белые.Холмс победно улыбнулся.– Самое прямое отношение, Ватсон. Именно здесь вступает в действие ретроспективный анализ! В ретроанализе необходимо тщательно проанализировать прошлое. Именно прошлое, Ватсон! Поскольку черным объявлен шах, каким же мог быть последний ход белых?
Полагаю, дорогие читатели, у вас есть прекрасная возможность самим исследовать расположение фигур на доске. Если вам что-то придет в голову, возможно, ваши мысли совпадут с тем, что заметил Ватсон, или не совпадут. В любом случае попробуйте перед тем, как продолжить читать.
Я снова посмотрел на доску и ответил:– Ну, это вполне мог быть ход белой пешкой с e4 на e5, открывающий шах со стороны слона. Из этого, конечно, следует, что белые играют на нижней стороне доски. Однако они могут быть и на верхней стороне, и в таком случае их последний ход был пешкой с d5 на d4. Я не вижу оснований для выбора одной из этих возможностей.– Очень хорошо, Ватсон, но если бы, как вы сказали, последним, действительно, был ход одной из пешек на e5 или d4, то каким мог быть ход черных непосредственно перед этим?– Это невозможно! – воскликнул Холмс. – Находясь на этом поле он был бы под двойным шахом со стороны белого слона и ферзя, стоящего на c5. Получается, что белые объявляли шах ферзем, когда черный король уже был под шахом со стороны слона, или шах слоном, когда черный король уже был под шахом со стороны ферзя. В ретроспективном анализе такой невозможный шах известен под названием “воображаемый шах”.После короткого размышления я понял, что Холмс прав.– Тогда, – заявил я, – данная позиция просто невозможна!– Вовсе нет, – засмеялся Холмс, – просто вы не все возможности учли.– Однако, Холмс, вы сами только что доказали, что возможного последнего хода у черных нет.– Ничего подобного я не доказывал, Ватсон!Тут я почувствовал легкое раздражение.– Перестаньте, Холмс. Только что, к моему полному удовольствию, Вы доказали, что для последнего хода возможности у черного короля нет.– Правильно, Ватсон. Я доказал, что у черного короля нет возможности для последнего хода, но это вряд ли доказывает, что у черных нет возможности для последнего хода.– Однако король – единственная черная фигура на доске! – воскликнул я.– Единственная черная фигура на доске сейчас, – поправил меня Холмс, – однако это не значит, что он был единственной черной фигурой на доске непосредственно перед последним ходом белых!– Конечно, – ответил я, – как глупо с моей стороны! Белые своим последним ходом могли взять черную фигуру. Однако, – воскликнул я, озадаченный еще больше, – ни одна из белых пешек на e5 или d4 не могла взять фигуру противника своим последним ходом.– А это доказывает, – усмехнулся Холмс, – что Ваше утверждение о том, что последним ходом белых был ход одной из двух упомянутых пешек, просто неверно.– Неверно, – воскликнул я, сбитый с толку. – Почему?
Дорогие читатели, прежде чем продолжить рассказ об этой шахматной тайне, я предлагаю вам остановиться и изо всех сил постараться понять, что имел в виду Холмс. Как, казалось бы, безупречный анализ Ватсона мог оказаться ошибочным?
Итак, надеюсь, у вас было достаточно времени, чтобы подумать. Тогда продолжим…
И тут меня осенило.– Конечно! – заявил я тоном победителя. – Теперь мне все ясно! Как глупо, что я так долго этого не понимал! Последним своим ходом белая пешка с g2 взяла черную фигуру на h3. Тем самым одновременно был объявлен шах королю и взята фигура, и именно этой фигурой – какой бы она ни была – черные сделали свой последний ход.Выражения лица Холмса стало серьезным.– Логика, – сказал он, – самая деликатная, самая хрупкая вещь. Какой бы мощной она ни была при правильном применении, малейшее отклонение от строгого рассуждения может иметь самые разрушительные последствия. Вы говорите, что можете “доказать”, что данная позиция невозможна. Хотел бы я посмотреть, как Вы попытаетесь строго доказать этот факт. Полагаю, что при этом Вы сможете обнаружить собственную ошибку.– Очень хорошо, – согласился я, – тогда давайте снова рассмотрим возможности одну за другой. Мы или, скорее, Вы доказали, что пешки на d4 или e5 не могли ходить последними. Правильно?– Абсолютно.– Точно так же и пешка, стоящая на h3?– Правильно, – сказал Холмс.– Разумеется, слон, стоящий на h1, не мог ходить последним!– Тоже верно, – сказал Холмс.– Конечно, стоящий на c5 второй слон, а также белый ферзь не могли ходить последними. И уж, конечно, белый король не мог ходить последним!– Пока я полностью согласен с Вами, заметил Холмс.– Ну, – сказал я, – тогда доказательство завершено. Ни одна из белых фигур не могла сделать последний ход!– Неверно! – с триумфом воскликнул Холмс. – Это завершение non sequitur (нелогично).– Минуточку, – воскликнул я, уже выходя из себя, – я уже объяснил ситуацию для каждой белой фигуры на доске!– Да, – сказал Холмс, которого очень забавляло мое замешательство, но не для фигур вне доски.Теперь я уже начал сомневаться, в своем ли я уме.– Однако, Холмс, – крикнул я в полном отчаянии, – поскольку последний ход был белых, фигура, которой они ходили, должна быть на доске, так как черные еще не успели взять ее! Знаете ли, фигуры не уходят с доски сами!Я заморгал и, чтобы убедиться в том, что не сплю, ущипнул себя. Затем, контролируя каждое свое слово, спокойно и медленно сказал:– Вы действительно говорите мне, Холмс, что в шахматной игре фигура может покинуть доску, не будучи взятой?– Да, – ответил Холмс. – Есть один и только один тип фигур, которые могут делать это.– Пешка! – сказал я с глубоким вздохом облегчения. – Конечно, пешка, достигшая восьмой горизонтали, заменяется фигурой. Но, – продолжал я, – не вижу, чем это может помочь нам в данной ситуации. Ведь белый ферзь не стоит на восьмой горизонтали независимо от того, в каком направлении идут белые.– Есть ли в шахматах правило, согласно которому достигшая восьмой горизонтали пешка должна заменяться именно ферзем? – спросил Холмс.– Нет, – ответил я, ее можно заменить ферзем, ладьей, слоном или конем. Однако, чем это может помочь нам в данном случае… Ага, конечно же! Ее можно было заменить слоном на h1, а это значит, что белые находились на верхней стороне доски. Но каким образом при этом остается возможность последнего хода для черных? О, я понял! Проходная белая пешка была на g2; она взяла на h1 черную фигуру, которая перед этим и сделала свой последний ход. Следовательно, белые обязательно должны быть на верхней половине доски!– Очень хорошо, Ватсон! – сказал Холмс тепло улыбаясь– Однако вот что меня беспокоит, Холмс: почему белые поставили на доску слона, если они могли получить второго ферзя?– Ватсон, – очень обстоятельно ответил Холмс, – этот вопрос относится к психологии и вероятности, но никак не к ретроспективному анализу, имеющему дело не с вероятностями, а только с абсолютной достоверностью. Мы вовсе не предполагаем, что игрок играл хорошо, а предполагаем только то, что он играл по правилам. Значит, как ни маловероятно, что данный ход был сделан, но если никакой другой ход невозможен, то им должен быть тот, который фактически был сделан. Как я неоднократно говорил Вам – если исключить невозможное, остальное, каким бы невероятным оно ни казалось, должно быть истиной.
Разгадывая эту шахматную загадку, Ватсон учится смирению. И, разбираясь глубже в природе логических рассуждений, мы все должны помнить о подстерегающих нас психологических ловушках, в которые можно попасть, даже будучи уверенным, что рассуждаешь крайне осмотрительно. Преподанный Ватсону урок призван несколько умерить наш пыл, но, когда речь идет о жизненных ситуациях, он очень важен. Умение раз за разом выявлять разнообразные психологические ловушки полезно для тех людей, которые хотят иметь дело с миром таким, каким он является в реальности, а не только принимать желаемое за действительное.
Важно не упустить множество разных обстоятельств, которыми легко заморочить вам голову, а вы даже не будете ничего подозревать. Рано или поздно человек начинает разбираться в том, где могут скрываться ловушки для доверчивых людей. Но ничего нельзя гарантировать, нет надежных рецептов или идеальных процедур, обеспечивающих правильный способ рассуждений. Даже самые великие мыслители время от времени попадали в когнитивные ловушки.
Ньютон делал ошибки, Максвелл делал ошибки, Эйнштейн делал ошибки, Фейнман делал ошибки, даже Рэймонд Смаллиан делал ошибки, используя свой любимый ретроградный анализ шахматных позиций. (Действительно, в книге есть один неправильный ответ. Смаллиан был удручен, когда осознал ошибку, однако вскоре утешился.) Errare humanum est. Именно поэтому я раз за разом повторяю в этой книге: даже наука не приводит к абсолютной, неизменной истине. На самом деле, подобная “слабость” – это сила и слава науки: она всегда согласна и способна пересмотреть свое решение, если на то есть веские основания.
Слепота к выбору
Одно из самых удивительных явлений, выявленных в ходе психологических экспериментов, называется слепотой к выбору и часто сопровождается острым желанием рационализировать свое решение после свершившегося события. Обычно эксперимент проводят так: испытуемым дают анкету, где каждый вопрос сложен и очень детален. Ответ надо выбрать из нескольких предложенных вариантов. После того как испытуемые ответили на все вопросы, их просят объяснить свой выбор. Но экспериментаторы показывают не сами анкеты, а копии, которые кажутся сделанными под копирку с оригинала. Однако мало кто замечает, что его обманули: копия на самом деле не идентична оригиналу с помеченными ответами, поскольку ответ на один из вопросов, выбранных испытуемым, заменен на противоположный.
Вот типичное утверждение, которое испытуемый может выбрать в качестве ответа:
Для общества важнее обеспечить неприкосновенность граждан, чем увеличить их благосостояние.
Если испытуемый выбрал такой ответ, на “копии под копирку” он вместо этого увидит:
Для общества важнее увеличить благосостояние граждан, чем обеспечить их неприкосновенность.
Другой типичный пример ответа:
Даже если есть шанс в результате какого-то действия нанести вред невиновному, оно может быть морально оправданным.
Если выбран этот вариант ответа, на “копии, сделанной под копирку” будет отмечено, что выбор был таким:
Если действие может нанести вред кому-то невиновному, оно не может быть морально оправданным.
Беседа экспериментатора и испытуемого о причинах выбора ответов представляет собой самую интересную часть эксперимента. Настоящую заполненную анкету отдают кому-то, кто выходит из комнаты, отрывает оригинал и возвращает испытуемому “копию, сделанную под копирку”. Теперь испытуемого просят объяснить, почему на каждый из вопросов он ответил так, а не иначе. Многие испытуемые не замечают вовсе, что их ответы были изменены, и большая часть таких людей даже изо всех сил старается оправдать выбор, противоположный тому, который они сделали на самом деле.
Естественно, подобные эксперименты заставляют самокритично проанализировать свои действия. Результаты заставляют задуматься: насколько часто мы сначала делаем выбор в пользу определенных ценностных установок и идей и только потом, после свершившегося факта, пытаемся найти этому выбору разумное обоснование? Очевидно, что в идеале все оценочные суждения должны быть следствием веских доводов и убедительных аргументов. Но совершенно ясно, что мир, в котором мы живем, не идеален.
Социальное и абстрактное мышление
Для решения задач, с которыми наш мозг справляется не слишком хорошо, часто требуются способности, появившиеся на поздних стадиях эволюции. У нас как у вида просто еще не было возможности усовершенствовать их. Возможно, пройдет около миллиона лет, и мы будем гораздо лучше справляться с такого рода мыслительной деятельностью, но сейчас это нам не поможет.
Например, эволюционные психологи утверждают, что в процессе развития нашего мозга способность мыслить абстрактно появилась достаточно поздно. С другой стороны, способность к социальному мышлению гораздо старше. Поэтому мы часто испытываем затруднения, рассуждая логически об абстрактных явлениях, но в обычной жизни принимать решения нам значительно легче. Я расскажу об очень убедительном эксперименте, который недвусмысленно это демонстрирует.
На столе перед вами четыре карточки. На одной стороне каждой из них какая-то буква алфавита, а на другой – число. Вас просят выяснить, для всех ли четырех карточек выполняется следующее правило:
Если на одной из сторон карточки D, то на обратной стороне – 3.
На столе лежат четыре карточки, на видимой стороне которых буквы и числа: на первой – D, на второй – F, на третьей – 3, на четвертой – 7.
Словами этот расклад можно описать так:
На передней стороне первой карточки буква D.На передней стороне второй карточки буква F.На передней стороне третьей карточки цифра 3.На передней стороне четвертой карточки цифра 7.
Какую карточку или карточки надо перевернуть, чтобы понять, всегда ли выполняется указанное правило или нет? Не торопитесь, подумайте.
Даже многим умным людям не всегда удается решить эту задачку. Но, прежде чем сдаваться, пожалуйста, рассмотрите альтернативную версию той же задачи. Вы – офицер полиции, которому надо проверить, выполняется ли в некоем баре закон о распитии спиртных напитков несовершеннолетними. Закон гласит:
Никто моложе 18 лет не может употреблять спиртные напитки в этом баре.
Итак, вы заходите в это заведение и видите у стойки бара четырех человек: первый пьет пиво, второй – сок, третий – женщина 25 лет, четвертый – юноша 16 лет.
И снова мы можем описать ситуацию у стойки словами:
Первый человек пьет пиво.Второй человек пьет сок.Третьего человека вы знаете – этой женщине 25 лет.Четвертого человека вы тоже знаете – ему 16 лет.
Итак, вы знаете, что пьют два человека, но не знаете их возраст. Вы также знаете возраст двух других человек, но не знаете, что они пьют. Вопрос: какого человека или каких людей надо проверить, чтобы убедиться, что хозяин бара добросовестно выполняет закон, регулирующий возраст употребления алкоголя?
Как вам кажется, эта задача легче предыдущей? Большинство людей уверены, что да. Первая, более абстрактно сформулированная кажется намного сложнее, чем та, где речь идет о ситуации взаимодействия с другими людьми. И все же эти задачи полностью идентичны (или “изоморфны”, как говорят математики, имея в виду, что если убрать малозначительные подробности, то абстрактная структура обеих задач совпадает). Просто постановка первой задачи описана в абстрактных терминах, а во втором случае точно та же основная идея встроена в социальный контекст.
То, что для нас логическое и абстрактное мышление сложнее мышления социального, – веская причина попытаться усовершенствовать свое абстрактное мышление. На самом деле эта книга – попытка обеспечить вас инструментарием для такой практики.
Вот еще одна загадка, где речь идет о замечательном острове:
Вы на острове Просвещение. На нем живут две семьи: Трулерсы и Трикстерсы. Трулерсы всегда говорят правду, а Трикстерсы всегда лгут.Вам встретились Ева и Дэн. Они говорят на удивление мало: Ева произнесла только одну фразу, состоящую из трех слов. Основываясь на сказанном, вы делаете вывод о том, что оба они принадлежат одной семье. Вы не уверены, какая это семья, но, исходя из слов Евы, вы уверены, что они происходят из одной семьи. Что же сказала Ева?
Подумайте немножко. Не сдавайтесь совсем уж сразу!
Искусство мыслить логически требует подготовки и практики. Классическая загадка, предполагающая умение логически мыслить, звучит так. Человек смотрит на висящий на стене портрет, на котором изображен молодой человек. Другой человек, проходя мимо, спрашивает: “Кто изображен на картине, на которую вы смотрите?”
Человек, который смотрит на портрет, отвечает: “У меня нет братьев и сестер, но отец этого молодого человека – мой отец”. Как вы думаете, кто это? Через некоторое время многие люди приходят к выводу, что человек смотрит на свой собственный портрет. Но это неправильно.
Моральное мышление
Вдобавок ко всему выясняется, что наши интуитивные моральные суждения тоже достаточно противоречивы. Вот классический пример, предложенный английским философом Филиппой Фут (1920–2010) еще в 1967 году. Он получил название “проблема вагонетки”. Представьте, что вы стоите у железнодорожных путей и видите приближающуюся вагонетку. Дальше по ходу вагонетки к рельсам привязаны пять человек, которых вы не знаете. Рядом с вами стрелка. Если ее перевести, вагонетка поедет по боковому пути. К сожалению, на боковом пути к рельсам привязан еще один человек. Вы стоите непосредственно у рычага, переводящего стрелку, и можете прямо сейчас его повернуть. Если не делать ничего, через пять секунд погибнут пять человек. Если перевести стрелку, пятерых вы спасете, но погибнет тот, кто оказался на боковом пути.
Что вы будете делать? Что в этом случае допустимо с точки зрения морали? Каков ваш моральный долг в этой ситуации?
Самый типичный ответ: стрелку следует перевести. Но если несколько изменить формулировку этого же мысленного эксперимента, все выглядит совсем по-другому. Положим, вы стоите на мосту над железнодорожными путями. Как и прежде, вагонетка мчится прямо на привязанных к рельсам, дрожащих от страха людей. Но теперь нет ни бокового пути, ни стрелки, с помощью которой можно было бы направить вагонетку на боковой путь. Однако рядом с вами на перилах моста, беспечно свесив ноги, сидит очень толстый и очень тяжелый человек. Если вы его чуть-чуть толкнете, он свалится вниз, и вагонетка остановится, а значит, пять человек, которые неминуемо погибли бы, будут спасены. С другой стороны, вместо них расстанется с жизнью толстяк.
Каким будет ваш выбор теперь? Наиболее типичный ответ: не следует сталкивать человека с моста навстречу смерти. В чем же разница? В обоих случаях жизнь одного человека приносится в жертву ради спасения пяти человеческих жизней. Но принятые нами инстинктивно моральные решения различны. Они не согласуются друг с другом, поскольку мы почему-то ощущаем, что это две совсем разные ситуации. Нейрологические исследования человеческого мозга показали, что действительно при разрешении этих двух моральных дилемм активируются разные области головного мозга.
Планировал ли мозг человека быть религиозным?
Первоочередной задачей эволюции нашего мозга не было выявление абстрактных истин, относящихся к природе Вселенной, или логически последовательное решение моральных дилемм. Многочисленные навыки нашего мозга – неважно, насколько хорошо они сейчас развиты – появились благодаря тому, что для выживания нам необходимо ориентироваться в окружающем мире, понимать, что находится с нами рядом. Именно эти мыслительные способности отбирались и шаг за шагом оттачивались эволюцией. Еще в темные и туманные доисторические времена протолюдей перед ними раз за разом вставали простые вопросы, неизбежно занимавшие центральное место в их жизни: что мне можно есть? Как я могу себя воспроизвести? Как я могу защитить свое потомство? Кто лидер моей стаи? Как мне выжить ночью? Как мне не замерзнуть при морозной погоде?
Современные исследования в области эволюционной психологии (направление современной психологии, пытающееся объяснить поведение человека и других приматов на основе эволюционного подхода) показали, что ряд самых существенных когнитивных функций, присущих нашему мозгу, появился давным-давно и только из-за своего значения для выживания. Эти первичные мозговые процессы могут иметь и некоторое число побочных эффектов, которые не повышают непосредственно наши шансы выжить, но оказывают существенное влияние на нашу повседневную жизнь. Религия – один из таких процессов.
Многие несколько неопределенно утверждают, что для людей характерно религиозное влечение, не уточняя, что же это такое. Одни полагают, что религия появилась как способ помочь людям примириться с тем фактом, что они смертны; другие убеждены, что религия – нечто вроде социального “клея”, соединяющего людей друг с другом. Эти утверждения помогают объяснить, почему сегодня так много религиозных людей, но если взглянуть на это с точки зрения эволюции, возникает непростой вопрос: почему есть религия, если бога нет? Как вообще появились религия и религиозное мышление, если они никоим образом не соотносятся с существованием божества?
Происхождение религии – загадка, давно интригующая эволюционных психологов. Неясно, важны ли для выживания сами религиозные верования. Скорее, как считают многие эволюционные психологи, религия вполне может быть естественным побочным эффектом других существенных для выживания людей (и более ранних обитателей Земли, от которых произошел Homo sapiens) когнитивных способностей, эволюционировавших миллионы лет. Иными словами, возможно, религия, как и музыка, – просто побочный эффект других, важных для выживания когнитивных процессов. Неясно только, ценны ли для выживания музыка или религия сами по себе.
Мы, человеческие существа, являемся продуктом долгой эволюционной истории, истории бесчисленных постепенных изменений, происходящих благодаря естественному отбору, и адаптации. Вполне логично предположить, что нашу природу должны определять те особые характерные черты, которые способствуют выживанию. В противном случае они были бы давно и нещадно отброшены. Одна из наиболее важных, способствующих выживанию особенностей – умение выявлять закономерности и их взаимосвязи. Конечно, в какой-то мере это способны делать все животные, но никто из них не может даже близко сравниться в этом с людьми. Такая способность, по-видимому, упрощает сотрудничество между индивидами и тем самым облегчает выживание.
Проблема в том, что на самом деле мы замечаем закономерности чуть лучше, чем надо. Наш мозг так хорошо справляется со своей задачей, что видит закономерности и взаимосвязи даже там, где их нет – мозг воображает то, чего не существует. Мы видим животных и какие-то лица в облаках на небе или в чернильных кляксах на бумаге, как в знаменитом тесте Роршаха, используемом с начала XX века для исследования личности. В этом опыте испытуемому предлагают рассмотреть несколько чернильных клякс, симметричных относительно вертикальной оси, и рассказать, что собой представляют эти картинки. Предположительно, испытуемые сопоставляют эти бессмысленные формы с какими-то конкретными образами, всплывающими в их подсознании. (Сомнительно, что тест Роршаха действительно позволяет выявить главное в подсознании человека, но, безусловно, он заставляет нас “видеть” то, чего на самом деле нет.) Глядя на растекшиеся чернильные пятна, мы поневоле узнаем в них привычные формы – возможно, очертания Африки или Австралии или голову лошади, а возможно, летящую птицу или дракона и так далее, и так далее… – даже если кляксы совсем не похожи на то, что “увидели” мы. Мозг всегда хочет видеть что-то осмысленное; он не терпит бессмысленности.
На этом вопросе – умении “видеть” то, чего в реальности нет – имеет смысл остановиться чуть подробнее. Как часто бывает в этой книге, мы опять сталкиваемся с этим каверзными словом “реальность” и расплывчатым представлением о том, что это такое. Чтобы в этом конкретном случае лучше понять, о чем идет речь, вспомним известную игру: мы едем на машине, и нам надо постараться отыскать все буквы алфавита по порядку на вывесках и указателях, мимо которых мы проезжаем. Я заметил “а” в слове “пицца”, затем ты обнаружил буку “б” в слове “бублики”, а кто-то еще – букву “в” в слове “пиво” и так далее. Мы все согласны, что эти буквы реально существуют.
Но что, если правила игры немного изменить? Пусть теперь буквы не обязаны быть нарисованы человеческой рукой на вывесках. Их можно обнаружить в любом придорожном объекте или вообще в том, что можно увидеть. Стоит ли засчитать спортивный турник на детской площадке как “законно” обнаруженную букву “п”? А если ты видишь пересекающиеся на небе конденсационные следы самолета, значит ли это, что ты действительно видел букву “х”? А могут ли колесо машины или округлый камень на дороге действительно означать букву “о”? А замеченный т-образный перекресток действительно может восприниматься как буква “т”? Используя собственное воображение, легко продолжить такую игру. Что способно обозначить букву “н”? Что выступит в роли буквы “в”? И так далее, и так далее.
Теперь возникает вопрос: эти буквы алфавита на самом деле реальны? Колесо машины действительно можно считать буквой “о”? Т-образный перекресток действительно напоминает букву “т”? (А если нет, почему мы называем его буквой “т”?) И не забывайте, что многие буквы на вывесках сильно искажены. (Вспомните, что на эмблеме “Макдоналдса” букву “М” изображают две дуги или что в слове Coca-Cola на этикетке бутылки у букв C закручены хвостики, и это верхушка айсберга всевозможных искаженных букв!) Несмотря на это, мы без тени сомнения говорим, что это реальные буквы. Так почему бы идеально надутой автомобильной шине не быть превосходным примером буквы “о”, так сказать, настоящей буквой “о”? А что мы возразим, если кто-то будет утверждать, что буква “о” – это спущенная шина? Или что стойка ограждения с тремя выступающими горизонтальными перекладинами – это буква “е”? Это реальная “е” или нет? Что на самом деле означает слово “реальная”?
Теперь вернемся к чернильным пятнам или облакам. Если однажды летним днем вы углядите в облаках прыгающую собаку, укажете мне на нее и я тоже увижу ее, то кто может сказать, что “на самом деле” ее там нет? Конечно, ни один художник не станет рисовать на небе прыгающую собаку, но если мы с вами и все наши друзья согласны, что облако выглядит, как собака, тогда все же в некоем объективном смысле на небе есть изображение собаки, хоть и не нарисованное специально и мимолетное. (Ведь через несколько минут облако, которое вы видели, несомненно, изменит форму настолько, что недолговечная собака перестанет, к сожалению, существовать.)
Или предположим, что наша игра – просто соревнование, в котором выигрывает тот, кто первым увидит квадрат. Хорошо, а что собой представляет квадрат? Прямоугольник, у которого взаимно перпендикулярные стороны примерно равны, – это квадрат? Насколько незначительно должны они различаться, чтобы мы все согласились, что это действительно квадрат? Или если цель игры – найти круг, будет ли считаться кругом полная луна? А почти полная луна?
Физики вам скажут, что есть все основания считать звезды, планеты и луны сферами, поскольку сфера – та форма, которую в соответствии с законами физики должны принимать большие тела вследствие гравитационного притяжения составляющих их частей. Изначально планеты могут представлять собой бесформенные сгустки материи, но с течением времени они становятся сферическими и в силу законов природы действительно являются сферами. Значит, мы в определенном смысле совершенно обоснованно считаем, что контур солнца – это истинный круг. Действительно трудно где бы то ни было найти круг лучше! Значит, это только галлюцинация, и мы, люди, воображаем круг, когда видим солнце? Не проецируем ли мы понятие “круглость” на что-то, к чему это понятие вообще не применимо?
А когда не только мы, но и все кругом соглашаются, что облако похоже на собаку, – это галлюцинация? А что, если я скажу, что незнакомец на автобусной остановке очень похож на председателя Мао, в чем со мной согласитесь вы и еще двое наших друзей, стоящих рядом? Мы все – жертвы коллективной галлюцинации? Это неправда, что человек выглядит как председатель Мао? Или мы обоснованно установили некий факт, относящийся к неизвестному человеку? Скорее всего, если я подойду к нему и сажу: “Извините меня, сэр, но знаете ли вы, что вы очень похожи на председателя Мао?” – он посмотрит на меня с досадой и скажет: “Да, уже примерно пятьдесят миллионов человек сообщили мне об этом”. И тут вы почувствуете себя достаточно глупо, поскольку, очевидно, его схожесть с председателем Мао – объективный факт, относящийся к этому человеку.
В совокупности сказанное выше призвано показать, что утверждение о склонности людей находить закономерности там, где их на самом деле нет, не совсем верно. Да, мы замечаем закономерности, существование которых временами сомнительно, но иногда следует признать, что “поблизости” имеются скрытые закономерности, даже если никто не предполагал их существование и даже если они не следуют из законов природы. Это просто интересные случайные факты, но это не делает их нереальными.
Что касается выявления причинно-следственных связей (иначе говоря, ситуаций, в которых одно событие рассматривается как причина, а другое – как следствие), Homo sapiens, несомненно, самое талантливое животное. Но эта же выдающаяся способность людей может завести их слишком далеко. Психологические эксперименты показали, что люди часто воображают причинно-следственные связи там, где их на самом деле нет. Нас обуревает навязчивое желание искать причины событий даже тогда, когда причин у событий нет. Если дурной человек умирает от удара молнии, верующие люди считают, что это заслуженное наказание божье. А если целое семейство прихожан погибает в результате ужасного столкновения с несущимся на большой скорости грузовиком, водитель которого был пьян, религиозные люди скажут, что и это произошло по какой-то неведомой причине, и добавят: “Неисповедимы пути Твои, Господи”. Другими словами, это событие, кажущее случайным, на самом деле тоже было частью божественного плана: была причина, и было следствие, даже если они не ясны для нас, смертных.
Начиная с 1946 года бельгийский психолог Альберт Мишотт (1881–1965), изучавший восприятие причинности, поставил серию ставших классическими экспериментов. Он сконструировал устройство, позволявшее выводить на экран два движущихся “шарика”. Мишотт контролировал размеры “шариков”, их цвета и характер движения. Каждый из них мог двигаться влево или вправо и начинать движение с любой заданной скоростью в выбранный им момент. С помощью этого устройства Мишотт мог изучать, как люди воспринимают движение. Сначала он выяснил, что испытуемые часто описывают движение одного “шарика” как следствие движения другого. Затем Мишотт продемонстрировал, что очень небольшие изменения в характере движения “шариков” приводят к кардинально разной интерпретации причинно-следственных связей. Мы видим причинно-следственные связи даже там, где их нет.
В эксперименте Ицхака Фрейда, Чарлза Уилсона, Кэтрин Макдоналд и Эрика Бенке (см. Nature, www.researchgate.net/publication/13742090_Electric_current_stimulates_laughter) на голову испытуемого надевался шлем, который с помощью электромагнитных полей стимулировал различные участки мозга, вызывая у испытуемого желание смеяться. Как только экспериментатор включал поле, испытуемый начинал громко смеяться. Однако когда его спрашивали, в чем причина смеха, он отвечал что-то несуразное. Например: “В комнату только что вошла женщина, одетая так чудно!” или “А вы что ожидали! У вас такой странный акцент”.
Наш мозг не слишком хорошо справляется с ситуациями, которые кажутся беспричинными. Выиграв в лотерею, часто говорят: “Это рука судьбы!” или “В тот момент, когда я покупал билет, у меня было необычное чувство, что мне повезет”, хотя единственная причина – случайно доставшийся номер.
Джастин Баррет, профессор психологии в Фуллеровской семинарии в Пасадене, штат Калифорния, изучал, как наши когнитивные процессы могут формировать религию. В своей книге “Прирожденные верующие: наука о детской религии” Баррет объясняет, что с самого раннего детства маленькие дети склонны верить: за всем происходящим стоит скорее кто-то, чем что-то. Когда маленькая девочка ударяется головой о стол, она вполне может ударить стол в ответ и сказать ему: “Какой ты вредный!” Девочка рассматривает это событие как нечто специально подстроенное неким агентом, каким-то сознательным существом, а не просто как результат механических физических процессов. (Для наших целей агентом можно считать нечто, обладающее целью или намерениями, другими словами – разумное существо. Мы, естественно, стремимся различать объекты, такие как камни, палки и печи, и агентов, таких как люди, животные и, возможно, пришельцы и/или боги.) Мы, люди, склонны переносить на неодушевленные вещи из нашего окружения человеческие свойства и находить вокруг себя агентов. Баррет полагает, что у нас есть специальная когнитивная способность, которую он называет “сверхчувствительное устройство опознавания агентов”.
Я выхожу на крыльцо полюбоваться приближающимся закатом и в тот же момент краешком глаза замечаю какое-то странное дрожание. Это просто колышется на ветру ветка цветущего куста или в сад забрался грабитель? Н-да, даже если я ошибаюсь, то лучше уж буду считать, что в саду какой-то субъект (агент), а не просто неодушевленный объект. Дело в том, что для выживания и безбедного существования в этом мире лучше ошибиться и принять за разбойника подрагивающие ветки куста, чем принять разбойника за куст. Конечно, сотни тысяч лет назад в саваннах этот общий принцип был очень важен. Когда видишь трепещущий на ветру куст, лучше по ошибке принять его за тигра, чем увидеть тигра и подумать, что это просто трепещущий куст. Способность наделять свойствами агентов простые объекты окружающего мира явно важна для нашего выживания.
Можно думать, что это естественный отбор позаботился о такой неотъемлемой части механизма “береженного бог бережет”, как чисто человеческая склонность везде видеть агентов и умысел. Именно поэтому психолог Барретт назвал встроенный в нас детектор выявления агентов “сверхчувствительным”. И точно так же, как маленькая девочка, ударившаяся головой о “вредный” стол, мы все очень легко ошибочно принимаем неодушевленные предметы за одушевленные, имеющие свои собственные цели, но не наоборот (и в этом нам повезло!). Такого рода полезная когнитивная сверхчувствительность, выработанная в процессе эволюции, может отвечать за то, что мы боимся темноты или верим в духов, пришельцев, обитающих в НЛО, и так далее.
Модель психического состояния человека
Нам нужен “детектор агентов”, чтобы иметь возможность выяснить, кто вблизи нас: агент или только объект. Но для того, чтобы это сделать, мы должны уметь обнаруживать целенаправленность. Любой агент (в противоположность простому объекту) имеет одну или несколько целей: он, так сказать, чего-то хочет. Мы, люди (и определенные наиболее высокоразвитые животные), обладаем тем, что получило название “модель психического состояния человека”. Это означает, что мы постоянно ощущаем и “считываем” агентов (главным образом других людей) в непосредственной близости от нас. Что хочет этот человек? Во что он верит? Что он думает о нас? Модель психического состояния человека – самый важный инструмент для успешного социального взаимодействия и возможности общаться друг с другом. Поэтому она имеет невероятную ценность для нашего выживания.
Конечно, не все умеют “считывать” одинаково, на одном и том же уровне. У некоторых людей, таких как аутисты или люди с синдромом Аспергера, имеются сложности с моделированием психического состояния человека. Есть классический эксперимент, позволяющий выяснить наличие у четырехлетних детей (это возраст начала формирования модели психического состояния человека) аутических особенностей.
В эксперименте участвует двое детей, назовем их Карл и Лиза. Положим, вы хотите выяснить, есть ли у Карла предпосылки аутизма. Вы показываете ему коробку спичек и спрашиваете, что внутри. “Спички”, – отвечает он. После этого вы открываете коробочку, и Карл видит, что там не спички, а стеклянные бусинки. Затем в комнату входит Лиза, подружка Карла. Мы говорим Карлу: “Как ты думаешь, что ответит Лиза, если мы ее спросим, что в коробочке?” Если у Карла синдром Аспергера или аутизм, он, вероятно, ответит: “Стеклянные бусинки”, что свидетельствует, как ограничено он понимает умственную деятельность других людей.
Если у кого-то модель психического состояния человека находится в зачаточном состоянии, он не способен представить, что мнение другого человека может отличаться от его собственного. Особенно трудно приписать кому-то неверное мнение (как то, что в спичечной коробке лежат спички, ведь он только что узнал, что это не так).
Наряду с детектором агентов способность воспринимать мнение других людей, понимать, что они хотят, – важнейший инструмент, помогающий нам выжить и планировать свое взаимодействие с окружающей средой. Но именно эти две наши когнитивные способности, хотя и замечательные, могут иметь в качестве побочного эффекта магическое мышление.
Магическое мышление
В старейших, уходящих корнями в природу религиях люди часто поклонялись духам или магическим силам, обитающим в камнях, деревьях, речках, горах, облаках и так далее. Все окружающее воспринималось как живое, а природа наделялась душой. Достаточно легко понять, что так можно было думать в те далекие донаучные времена, когда не было рациональных объяснений таких природных явлений, как гром и молния.
Представьте себе, что мы вернулись в доисторические времена первобытных охотников, задолго до появления научного знания. Вы в саванне, живете в хижине. В хижину попадает молния, ее охватывает пламя. И в ту же секунду начинает лихорадочно работать мой сверхчувствительный детектор агентов: “Кто сотворил со мной это ужасное зло? Какая-то невидимая могучая сила, живущая на небесах, решила спалить мою хижину! Должно быть невидимое чудище, которое гораздо сильнее меня. И, кажется, оно очень рассердилось. Поскольку теперь я должен построить хижину заново, мне следует впредь быть умнее и защитить ее от повторного удара. Чтобы умилостивит это страшное существо, я предложу ему какие-нибудь очень вкусные фрукты, а может, даже и козу…”
Так из ниоткуда я сотворил невидимую, устрашающую, похожую на чудище небесную силу, которая гораздо сильнее и сердитее, чем любой человек, агента, которому я должен делать подношения, кому должен демонстрировать преданность, кого должен просить о помощи и поддержке в жизни.
Да, подумать только – я открыл или, возможно, изобрел бога.
Когда-то, когда не существовало научного объяснения окружающего нас мира, подобные рассуждения были понятны и оправданы. В те времена предположение о существовании на небе могущественного, невидимого агента было вполне разумно. Однако подобного рода “рассуждения” начинают казаться подозрительными, когда становится понятно, что есть достаточно веских оснований не доверять им.
Если бы монолог об агенте, ставшем причиной пожара в хижине, был произнесен сегодня студентом университета, он поразил бы нас как совсем ни на чем не основанный, поскольку в наши дни образованные люди гораздо лучше понимают, что приводит к разрушительным ударам молнии.
Однако возможно ли, что и сегодня люди склонны верить в бога – двоюродного брата того, что появился как результат иррационального мышления? Может ли это быть остаточным побочным эффектом сверхактивного поиска агентов? Именно это утверждает в своей замечательной статье “Бог – это случайность?” американский психолог и когнитивист Пол Блум.
Если бы бог действительно существовал, было бы совсем не странно, что существует и религия. Но, не предполагая существование бога, наличие религии можно объяснить исходя из когнитивных и эволюционных процессов в нашем мозгу. Короче говоря, широко распространенная вера в бога имеет естественные научные корни, которые легко выявить, даже не предполагая существование самого бога.
Назад: Интерлюдия. О пользе науки
Дальше: Интерлюдия. О царствии небесном и рае
