Глава 10
9 МАЯ 1941 ГОДА.
ФЮРЕР НЕ ВЕРИТ НИКОМУ
Гитлер не любил весну. Ему всегда было прохладно, он любил фрукты, которых весной ему всегда не хватало. Иногда в нем просыпался художник. Он хотел бы измазаться в акварели, промывать кисти и любоваться еще не готовой картиной, в которой только он мог угадать будущие контуры своего произведения. Но такие минуты были очень редки, быстро заканчивались и всегда переходили в состояние крайнего возбуждения. Он начинал ненавидеть себя за минутную слабость, ему казалось, что в такие минуты над ним смеются. Он даже своего адъютанта подозревал в том, что тот тайком посмеивается над этой его слабостью. Гитлер не мог этого позволить себе! Он ведь вождь, он фюрер!
Тогда он начинал быстро ходить по кабинету, заложив одну руку за спину, размахивая другой так, как будто в ней он держал нож, или кортик, или штык-нож, который обычно носили на поясе солдаты вермахта.
Хождение по кабинету продолжалось несколько минут, в это время его возбуждение нарастало, он что-то бормотал себе под нос, и этот приступ всегда заканчивался криком. Он подбегал к столу, нажимал кнопку громкой связи и кричал:
— Сколько можно ждать? Почему никто не реагирует? Я всегда жду вас!
Это вопрос повторялся несколько раз, пока адъютанты, которые хорошо знали о вспышках ярости фюрера, спокойно заходили в кабинет:
— Да, мой фюрер, я тут. Может, принести вам чаю?
И это был очень важный момент, потому что они знали — предлагать нужно только чай. Почему-то любые другие напитки, которые иногда предлагали неопытные помощники, воспринимались Гитлером как личное оскорбление. Он начинал еще больше кричать, вновь бегать по кабинету, и заканчивалась эта психическая атака вызовом личного врача, приемом успокоительного средства. После этого Гитлеру приносили его чай, он делал глоток, успокаивался и уже ровным голосом требовал от адъютанта то, что ему необходимо.
Сегодня у него было особенно плохое настроение. На улице светило яркое солнце, даже занавешенные светлые шторы не скрывали весеннего дня. Гитлеру было плохо. Войну против Советского Союза он собирался начать в ближайшее время. Однако все необходимые приготовления, запланированные им лично, все еще не были полностью исполнены. Даже самый важный для него вопрос — война на втором фронте — оставался подвешенным. Он сам для себя не мог решить, боится ли он такой войны или готов на все ради тысячелетнего рейха. От своих приближенных он уже давно не ждал реальной оценки ситуации. С некоторых пор он не до конца доверял даже Гиммлеру, не говоря уже про самоуверенного и нахального Геринга, крикливого и льстивого Геббельса. Он начал свой поход, когда все вокруг кричали о скором триумфальном вхождении в Париж, Лондон, да и в Москву. Гитлер понимал, что может рассчитывать на поддержку даже тех кругов, которые официально считались противниками НСДАП. К ним он относил так называемую культурную элиту и, разумеется, часть генералитета. Почти за два года войны ситуация не сильно изменилась, но доверие Гитлера к своему окружению заметно поменялось. Его все больше и больше беспокоило будущее. Нет, не то будущее, которое он называл тысячелетним рейхом. В рейх он, конечно, верил, но все-таки относился к этому как к идее, которая должна вдохновить немецкий народ на многолетний труд для рейха. В жизни его часто занимали совсем другие проблемы: личное здоровье и особенно взаимоотношения с близким окружением. По мере того как приближался час войны с СССР, его фельдмаршалы, начиная с Геринга, все больше напоминали стаю крикливых ворон, которые каркают, но не знают зачем. Гитлер очень боялся Сталина. Он не понимал этого азиата и ждал подсказок от Гиммлера и Геринга. Но они только и говорили, что о скорой победе.
Гитлер им не верил. Он понимал, что они произносят только те слова, которые он хотел бы слышать. Иногда он мечтал о дне, когда к нему зашел бы Геринг и сказал: «Фюрер, не надо идти на русских. Останемся тут». Но заходил Геринг и кричал с порога: «Мы победим этих славянских рабов!»
Был только один человек в Третьем рейхе, с которым Гитлер мог откровенно говорить о своих страхах и опасениях. Это был Рудольф Гесс. Гесс, которого он знал уже несколько десятилетий. Гесс, с которым он сидел в одной тюремной камере и который честно работал на благо национал-социализма. Ему Гитлер верил.
