За десять вёрст до устья Белой «Лёвшино» и баржа встали на якоря. Пора было испробовать в деле аэроплан. С палубы баржи моряки выдвинули в реку дощатый помост — аппарель, и всей толпой, приподнимая фюзеляж с хвоста, бережно спустили «Ньюпор» на воду. Военлёта Свинарёва подвезли на лодке, и он вскарабкался в кабину. Течение тихо оттаскивало самолётик от баржи.

Команда «Лёвшина» столпилась у фальшборта. Из машинного отделения выбрался Осип Саныч Прокофьев, ему тоже было любопытно.

— Неуж прямо по небу полетит? — изумлялся наивный Митька Ошмарин.

— А на кой же хрен мы его буксировали? — отвечали Митьке.

— Ну, не знаю… Так просто.

— Как этому свинарю эроплан доверили? — бухтел Павлуха Челубеев. — Аппаратец-то из тряпок, лучинок и верёвочек, а в него такую харю пихают!

— Тебя же в пароход запихали, и не тонем покуда.

Стеша держалась чуть в стороне от всех. После того как Свинарёв явился за ней в логово балтийцев, он казался Стеше человеком необычайным. Никто раньше не выручал Стешку из беды: барахтайся, дева, сама. А этот будто на эроплане слетел с небес прямо в страшный трюм баржи. И Стеша не знала, чего ей надо сейчас: чтобы Свинарёв взмыл до высоты архангелов и поразил всех, или чтобы «Ньюпор» сломался и лётчик не рисковал. Стеша сердилась на себя, что волнуется, как дура, и ещё почему-то готова была расплакаться.

Двигатель самолёта заклокотал, пропеллер закрутился, и «Ньюпор» на поплавках поехал по воде прочь от судов. Свинарёв из кабины махнул рукой в кожаной перчатке и натянул на глаза толстые очки-«консервы».

Иван Диодорович смотрел на взлёт с мостика своего буксира.

— Ваня, запахнись, — негромко сказала Дарья. — Простудишься, свежо…

Аэроплан развернулся, затарахтел решительнее, побежал быстрее — и вдруг оторвался от воды. Затаив дыхание, речники наблюдали, как самолётик поднимается всё выше и выше и делает круг над пароходом и баржей.

— А чего он крыльями-то не машет?.. — опять изумился Митька Ошмарин.

Серёга Зеров, приставив ладонь козырьком ко лбу, молча смотрел вверх и застенчиво улыбался; в облике рослого, всегда деятельного старпома словно бы проступил мальчишка, который робко любуется своим воздушным змеем.

Растопыренный самолётик, быстро уменьшаясь, улетал вдаль — в чисто промытую осеннюю синеву. Стрёкот утихал. Команда ещё ожидала чего-то, однако небо оставалось пустым, и речники начали расходиться.

Иван Диодорович вынес из рубки стул и уселся на мостике.

— Иди, Даша, ужином займись для команды, — мягко отослал он Дарью.

Ивану Диодоровичу хотелось побыть наедине с собой. Он увидел, как летает самолёт, а на самом деле в небе летало будущее, неуловимое и хрупкое, как птица. Вряд ли он, капитан Нерехтин, доживёт до этого будущего. Ну и что. Важно совсем другое. Ему показан образ, и нужно понять, как жить, чтобы не помешать зыбкому образу воплотиться. Что хранить, а что отринуть.

Стеша на корме спряталась за артиллерийскую башню. Лишь бы никто её не прогнал, а уж сама-то она не уйдёт, пока лётчик Свинарёв не вернётся.

Князь Михаил поглядел на стоящего рядом Прокофьева.

— Осознаёте, Осип Александрович, на что способен даже малосильный двигатель внутреннего сгорания? — спросил он.

— Забава, а не работа, — непримиримо возразил Осип Саныч.

— «Кавказ и Меркурий» и «Бранобель» уже оснащают свои суда мощными двигателями Дизеля. В Британии Черчилль, первый лорд Адмиралтейства, весь флот переводит на дизельную тягу. Век паровых машин заканчивается.

— Рано хороните, господин хороший! — буркнул Осип Саныч.

Он нахлобучил поглубже потёртую фуражку, повернулся и ушёл.

— Обиделся, — сказал Михаил Кате. — Напрасно. От прогресса никуда не деться. И я люблю всё, что связано с прогрессом: моторы, скорость, высоту…

Катя незаметно взяла Михаила за руку.

— А ты летал на аэропланах?

— В нашей семье… — Михаил сбился. — Словом, мама требовала, чтобы кое-кто из нашей семьи не подвергал себя опасности. Но я, конечно, летал. В Хартфордшире есть аэродром и лётная школа.

Авиация — это волшебно, Катя.

Михаил замолчал, вспоминая. Катя внимательно рассматривала его.

— Ты удивительный, — сказала она искренне и просто.

Самолётик пропадал больше часа. Река безмятежно сияла отражением солнца, в плотной хвойной зелени берегов под ветром тихо шевелилась живая желтизна берёз. Наконец издалека донёсся упрямый стрёкот, и в слепящем свете проявилась тёмная точка. Команда буксира высыпала обратно на палубу. Аэроплан снизился, вытягивая лапы с длинными поплавками, и приводнился. Оставляя пенный след, он ловко подрулил к борту «Лёвшина».

— Задание выполнил, товарищ капитан! — крикнул Свинарёв Нерехтину. — Эй, товарищи речники, могу прокатить, аэроплан двухместный!

Речники, толпившиеся у фальшборта, дружно загомонили. Катя твёрдо, но незаметно взяла Михаила за руку, предостерегая от ненужного внимания.

— Уронит ведь, подлец! — отчаивался Митька Ошмарин.

— Степанида Лексеевна, не желаете? — вдруг снова крикнул Свинарёв.

Стеша едва не пошатнулась — лётчик сам пригласил её в небо!..

Речники заржали, но Стеша, обмирая, поняла: Свинарёв не шутил, он не умел шутить.

Не дождавшись ответа от Стеши, Свинарёв решил больше никого не уговаривать. Включив мотор посильнее, он по дуге повёл аэроплан к барже.

Поздно вечером, когда совсем стемнело, Иван Диодорович у себя в каюте разложил на столике листок с чертежом Бельского устья, полученный от Феди Панафидина, и служебную планшетку Свинарёва в обложках из толстой кожи. В планшетке Свинарёв бегло зарисовал то, что заметил сверху. Дарья сидела на кровати и расплетала русую косу. На стенах каюты качался свет керосинки. Местоположение нобелевской пристани у лоцмана и у лётчика совпадало.

А в машинное отделение, где князь Михаил сидел на вахте у манометров, кряхтя, спустился Осип Саныч Прокофьев. Он принёс замасленную тетрадку, в которую записывал все важные, по его мнению, вещи.

— Вот послушай-ка, — сурово сказал он, блестя очками, плюнул на палец, перелистнул страничку и прочёл: — «В одной тысяче девятьсот двенадцатом году общество «Кавказ и Меркурий» устроило соревнование своего лучшего парохода «Император Александр Второй» с новейшим своим теплоходом «Бородино». Оные суда вышли в рейс от Астрахани до Енотаевска и обратно. Победу одержал пароход, одолевший назначенную дистанцию за двенадцать часов с половиною, а теплоход оказался позади на половину часа». Понял?

— Конечно, — миролюбиво согласился князь Михаил.

Осип Саныч распрямился от гордости — он доказал свою правоту.

Над буксиром с баржей, над просторной рекой, над гражданской войной светила холодная луна скорой осени. Сонная волна изредка мягко шлёпала в железный борт парохода. С берега доносился лешачий голос ночной птицы.

Стеша не сумела заснуть. Её полнокровная натура жаждала жизни и воли, и Стеша не могла оставаться в плену — в плену горькой памяти о Дорофее. Она понимала: не только душе нужна душа, но и тело томится по телу.

Стеша выскользнула из каюты в тёмный коридор, на цыпочках добежала до каюты Свинарёва и толкнулась внутрь. Её тянуло ощутить себя рядом с этим лётчиком — таким правильным, добрым и надёжным; тянуло побыть у него, будто угреться под его большой шубой. Бывшая арфистка, Стеша знала только один способ привлечь мужчину, а даст бог, и привязать к себе.

При огоньке огарка Свинарёв читал книгу с техническими схемами.

— Не скучаете без общества? — лукавым шёпотом спросила Стеша.

Свинарёв заложил книгу ладонью и посмотрел на гостью испытующе.

— Я человек серьёзный, Степанида Лексеевна, — сообщил он. — Ежели не по сознательному самочувствию женской природы без дальнейшей почтенной продолжительности обоюдства, так оно у меня востребования не имеет.

От этих строгих слов Стешкина храбрость арфистки развеялась без следа.

— Дак я же и продолжительно готова… — краснея, пролепетала Стешка.