Взбивая пену задним колесом, «Бирюза» уходила вверх по течению.

Иван Диодорович зевнул в кулак. Всё было хорошо: машина работала, в кожухах гулко шумела вода, под крамболом кипел бурун, баржа не рыскала, а буксирный трос не провисал. Хмурая река чуть отсвечивала на изгибе.

— Сдам, пожалуй, вахту, — сказал Нерехтин. — Принимай судно, Серёжа.

Старпом Серёга Зеров почесал нос в замешательстве.

— Тут ведь ещё такое дело, дядь Вань… Словом, этот Бубнов вернулся с «Бирюзы» злой как чёрт. Материл и тебя, и Хрипунова… Велел нашу Стешку на свою баржу свезти. Сказал, на хозяйство нужна, однако ясно же почто…

Сонливость слетела с Ивана Диодоровича, как шапка слетает от удара в лицо. Мерзавец Бубнов, униженный на «Бирюзе», отыгрался перед ним, перед капитаном Нерехтиным, на самом слабом и уязвимом человеке из команды.

— Как же ты допустил, Серёжа?!

— Я при штурвале был… Увидел Стешку только уже в лодке у моряков.

Иван Диодорович помотал головой, словно что-то стряхивал.

— Поднимай команду из кубрика! — приказал он Серёге и наклонился над воронкой переговорной трубы: — Прокофьев, останови машину!

— Бунтуем? — понимающе спросил Серёга.

В его голосе были и сочувствие, и уважение, и надежда.

Мощный шум гребных колёс в кожухах начал медленно затихать. Иван Диодорович потянул за стремя гудка. Содрогаясь от тяжкого рёва, «Лёвшино» заметно осел в воде; бурун под крамболом исчез, и буксирный канат провис. С угрюмым ожесточением Иван Диодорович ждал командира.

Бубнов взвился на мостик, промчался мимо пулемётчиков, сидевших на патронных ящиках у барбета, и распахнул дверь в рулевую рубку. Он явно не предполагал, что в ответ на унижение капитан решится остановить пароход. Он оттолкнул Ивана Диодоровича и сунулся к переговорной трубе:

— Машина, живо давай работу!

— Капитана слушаю, боле никого! — прошуршало из воронки.

— Верни Степаниду, или никуда не пойдём! — твёрдо сказал Нерехтин.

Бубнов распрямился и ухмыльнулся со злорадным облегчением: — Саботаж, значит, контра?! Так, да? Приговор ты себе подписал!

Иван Диодорович уже не боялся. Он устал. Ему это надоело. Он смотрел на Бубнова, а видел Стешку в тёмном трюме баржи. Судьба никогда Стешку не щадила, но сейчас совсем залютовала: Стешка была одна против тридцати матросов, давно отведавших пьяной свободы насилия. Ивану Диодоровичу нестерпимо было думать, что там, в ужасе железного трюма, Стешка даже не надеется, что её, бросовую девку, кто-то будет спасать. И Стешкино неверие в человечность впилось в сердце Ивана Диодоровича как своя собственная вина, ведь он — капитан, и на своём пароходе он всем заменяет и отца, и бога.

Серёга Зеров в это время расталкивал команду в кубрике.

— Куда Стешку забрали? — ничего не понял Митька Ошмарин. — Почто? Арестовали, да?.. Чего творится-то?!..

— Шалава была, шалава и есть! — огрызался матрос Колупаев. — Нечего нам её выгораживать! За шалаву не дерусь!..

— Вставай, сука! — Серёга пнул по койке Колупаева.

— Гришку Коногорова Диодорыч под пулю подвёл! — крикнул Подколзин, помощник машиниста. — Хрена ли нам за арфистку на рожон переть?..

— У балтийцев ружья! — возмущённо отпихивал Серёгу Павлуха Челубеев.

— Ну-ка вылезайте, гады! — гневно заорал Серёга. — Капитан за команду встал, команда за капитана должна!

Эта правда была будто бы слишком велика для низкого и тесного кубрика.

В рубке Бубнов сгрёб Нерехтина за грудки и в борьбе подтаскивал к воронке переговорной трубы. Штурвальный не знал, куда ему деться.

— Приказывай пустить машину! — хрипел Бубнов.

Иван Диодорович, побагровев от натуги, наконец оторвал от себя цепкие лапы Бубнова и спиной вперёд, задыхаясь, вывалился из рубки. Пулемётчики у барбета ошарашенно вскочили со своих ящиков. В проёме двери появился Бубнов — бушлат распахнут, тельняшка висит, бескозырки нету, небритая рожа перекошена. Растерзанный капитан вдруг набычился, как матёрый зверь, бросился на командира и со всей злобой врезал ему в скулу, только мелькнул оторванный воротник капитанского кителя. Бубнов исчез в полумраке рубки.

— Дядя Ваня!.. — отчаянно взвизгнул Сенька Рябухин.

Иван Диодорович, человек уже немолодой, нелепо дёргался и приседал перед рубкой, стискивая кулаки: он примерялся встретить Бубнова новой зуботычиной. Бубнов полез из проёма двери, точно медведь из берлоги, и в руке у него теперь был наган. Увидев Нерехтина, пригнувшегося для атаки, Бубнов тотчас выстрелил у него над головой. Осатаневший Иван Диодорович ничего не услышал. Он метнулся к Бубнову и опять съездил ему по морде.

— Держи капитана!.. — охнули пулемётчики.

Они навалились на Ивана Диодоровича сзади, пытаясь обездвижить.

— Дяденька командир, не палите! — надрывался Сенька.

— Уйди! — Бубнов опять бабахнул в серое небо, отгоняя пулемётчиков.

На мостик со всех сторон взбегали готовые ко всему люди: артиллеристы от орудий, балтийцы с винтовками и речники — Митька Ошмарин, матросик Егорка, толстый Павлуха Челубеев, боцман Панфёров. Драка командира и капитана грозила сорваться в общее безумие. Рослый старпом Серёга ринулся к Нерехтину, но один из балтийцев свирепо отшвырнул его в сторону. Другие балтийцы, сообразив, нацелили на речников винтовки — а речников оказалось не так уж и много. И Бубнов краем глаза увидел, что команда парохода не вздыбилась за капитана стеной. Никому он не нужен, этот херов капитан.

Пулемётчики толпой еле удерживали бьющегося Ивана Диодоровича. Бубнов отбросил кого-то с пути, протиснулся в давку к капитану и ткнул ему в лицо стальным стволом револьвера:

— Пришью падлу!

Иван Диодорович ворочался так, что, похоже, качался пароход.

Не замечая винтовок, сквозь сопротивление балтийцев на Бубнова с диким воем напала растрёпанная Дарья в развязанном платке. Обеими руками она что было сил пихнула моряка прочь от своего Ивана Диодоровича. Бубнов пошатнулся и занёс наган, чтобы его рукоятью проломить Дарье голову. Но запястье Бубнова внезапно крепко перехватила чужая мощная пятерня — возле Бубнова каким-то образом очутился лётчик Свинарёв.

— Отставить! — властно скомандовал он.

Свинарёв не выглядел бойцом, да и лицо у него было какое-то бабье, но этот человек умел летать в облаках, и перед ним поневоле робели и моряки, и речники, и чекисты. Приказ лётчика звучал точно голос с небес.

— Что за мордобой на мостике?!

Своими круглыми, светлыми, близко поставленными глазами Свинарёв будто раздвинул толпу, усмиряя и Бубнова, и Нерехтина.

— Этот ирод девку нашу на баржу уволок! — едва не рыдая, крикнула Дарья, указывая на Бубнова. — А капитан — он за всех!..

Он не потерпел!..

— Где баржа? — напористо спросил Свинарёв.

Люди перед ним попятились, не понимая смысла вопроса, — но Свинарёв этого и хотел. Он мгновенно всё сообразил, и ему требовалось, чтобы здесь, на мостике, взбудораженные люди опомнились, перескочив на другие мысли.

Железная баржа с аэропланом на палубе и обвисшим буксирным канатом плыла сама по себе сбоку от «Лёвшина» наискосок течению.

— Как стряслось такое, командир? — Свинарёв повернулся на Бубнова. — Ты же большевик! Советская власть защищает женщину-труженицу!

Бубнов не ответил и цвиркнул плевком под ноги Ивану Диодоровичу.

Пулемётчики и речники, остывая, невнятно загомонили.

— Довела шлюха до свалки!.. — прозвучало от кого-то.

Свинарёв протянул руку и по-братски положил Бубнову на плечо:

— Пойдём со мной, товарищ! Надо женщину обратно привезти!

Бубнов стряхнул руку лётчика:

— Сам вези!

Свинарёв внимательно посмотрел на Бубнова, потом на остальных.

— Показывайте, где свою лодку зачалили, — потребовал он у балтийцев.

Ивана Диодоровича ещё колотило после драки, сердце металось в груди. Хотелось и сдохнуть, и убить всех вокруг, но дело надо было доделать.

— Иди за мной, — нехотя позвал он Свинарёва.

Опираясь на фальшборт, он упрямо захромал к трапу на корму.

— Произвол есть контрреволюция! — напоследок веско сказал Свинарёв людям на мостике. — И угнетение — в прошлом! За то и ведём свою борьбу!