Книга: Бронепароходы
Назад: Часть четвёртая ОТНЯТЬ
Дальше: 02

01

Жарило солнце, и тёплая волжская вода нехотя пошевеливала мутно-жёлтым приплёском. Разномастные дебаркадеры вытянулись на три версты от устья речки Казанки до бурого Бакалдинского яра. Замусоренный берег, как всегда на пристанях, загромождали амбары, склады, штабеля брёвен, дощатые эстакады и караулки. Всюду слонялись похмельные босяки, артели грузчиков сидели у костерков в напрасном ожидании работы. Ляля ехала под зонтиком в коляске по булыжной мостовой. Мимо продребезжал вагон трамвая.
— Ищешь кого, барышня? — обернулся извозчик. — Могу мальчишек свистнуть, они тут всех знають, зараз найдут любого.
— Это лишнее, — отказалась Ляля.
У дебаркадеров были пришвартованы в основном пассажирские суда, не нужные сейчас никому. Ляля заметила старого знакомца — «Фельдмаршала Суворова»; она еле удержалась, чтобы из озорства не помахать кому-нибудь на борту. Впрочем, здесь, на пристанях, Ляля высматривала вооружённые буксиры. Вот они, враги: «Орёл», огромный «Редедя», «Милютин», «Труд» с четырьмя орудиями, «Коммерсант» и «Вульф», флагманский бронепароход белых. Ляля вспомнила, как «Вульф» издалека палил по их «Межени»…
«Межень» драпанула с рейда, когда увидела флотилию учредиловцев из полутора десятка судов. Отогнав «Межень», флотилия заняла все пристани и высадила десант — несколько батальонов белочехов. Посёлок Дальнее Устье, где располагались пристани, отстоял от Казани на семь вёрст. Из города на Дальнее Устье покатились трамваи, забитые красноармейцами, а в это время в Казань с тыла ворвался отряд подполковника Каппеля. Латышские стрелки — всегда непобедимые — не смогли защитить даже кремль с его ступенчатыми стенами и шатровыми башнями. Бойцы гарнизона порскнули из города как тараканы, выкидывая винтовки в придорожные канавы. На пристанях же чехи встретили атакующих красноармейцев огнём пулемётов. И сербская дружина, главная ударная сила большевиков, бросила красное знамя; с криками «На нож!» она повернула штыки против своих. Начался разгром.
— Езжай в город, дядя, — по-матросски приказала Ляля извозчику.
Коляска покачивалась на рессорах. Ляля смотрела по сторонам на убогие предместья и думала о себе. Вернувшись во флотилию, она учредила при штабе отдел конной разведки и назначила себя его комиссаром. Это выглядело очень выразительно — лихая амазонка-разведчица! Ляля подобрала статного гнедого коня и назвала его Красавчиком. Здесь, в Казани, она находилась на задании, хотя разведывать было нечего: всё и так известно от перебежчиков. Но Ляле очень хотелось произвести впечатление на Троцкого, который сидел в Свияжске. Напрасно Лев Давидович считает её литературной неженкой.
Политотдел рассказывал бойцам и военморам о белом терроре в Казани, однако на деле террора не было. Да, учредиловцы расстреляли руководителей Советов, загнали в тюрьмы советских работников, но на улицах никого не хватали, и даже чешские патрули встречались редко. Видимо, Каппель был гуманным офицером: на всех столбах в Казани висели призывы к бывшим красноармейцам вступать в армию КОМУЧа, не боясь мести. А сам Каппель пропадал на передовой у своих солдат и в город наведывался нечасто.
Казань легко стряхнула с себя большевистские порядки. Исчезли лозунги, витрины пассажей освободились от досок, открылись рестораны, запахло выпечкой, откуда-то появились извозчики, лоточники, господа в сюртуках и барышни в шляпках. Ляле это было даже обидно: они, большевики, так рьяно разрушали буржуазный быт, но ничего не разрушили. Впрочем, сейчас Ляле он нравился. Она соскучилась по этим милым старым нравам. Ей надоело, что не с кем поговорить о Шатобриане и Бодлере. Хотелось эклеров и яйцо пашот. Сейчас за ней никто не наблюдал, и она могла немного побыть собой прежней.
Коляска наконец вывернула на Большую Проломную — пожалуй, главную улицу Казани. Ляля подумала, что Казань похожа на мавританский Петербург: она по-имперски самодовольна, но слегка криклива от пышного декора, ярких красок, башенок и балконов, карнизов и пилястров, разлапистых растений в кадках под навесами кофеен. Переливчатой песней муэдзина в воздухе плыл нежный звон колоколов Зилантова монастыря за рекой. Большая Проломная напоминала Невский: брусчатка, трамваи, афишные тумбы, магазины мод, фонари и телеграфные столбы, экипажи и авто, вывески, чистая публика.
Ляля сложила зонтик и похлопала извозчика по плечу:
— Останови, я сойду.
Она решила прогуляться до своей гостиницы пешком. Почему бы и нет? Она ничем не отличается от местных барышень: на ней хорошее английское платье и жакет от мадам Штольц, московской модистки. Всё это — вместе с шарфом, зонтиком, башмачками и шляпкой — Ляля привезла с собой из дома в Нижний Новгород, где формировалась флотилия. Нижний — совсем не дыра.
Наслаждаясь собственной артистичностью, Ляля неторопливо шла по улице с надменным и отчуждённым видом столичной аристократки. Стальной кончик зонтика цокал по тротуару. Обыватели, миновав Лялю, оглядывались — Ляля это чувствовала. На шпалерах тесно составленных фигурных фасадов от солнца словно трепетали арки и лепнина — так воздух струился от зноя.
Ляля задержалась возле ресторана «Братья Алафузовы», с интересом изучая прейскурант, вывешенный у двери в рамочке. Бедный, однако очень изобретательный перечень блюд из волжской рыбы.
— Да, вот и догнали её, — вдруг услышала Ляля.
Она оглянулась. На улице за её спиной стояла пролётка, в которой сидели двое: офицер с комендантской повязкой и пожилой господин в белом кителе речника. Ляля не сразу, но узнала капитана «Фельдмаршала Суворова».
— В чём дело? — с недоумением спросила Ляля, поправляя шляпку.
Кольцо на её пальце стрельнуло голубой искрой алмаза.
— Это та самая девушка, Родион Львович, — утвердительно сказал капитан Фаворский, словно Ляли здесь не было. — Я заметил её ещё на пристанях. Это она командовала красными матросами, что ограбили моё судно.
— Ваше внимание ко мне, господа, бестактно, — холодно заявила Ляля.
Но офицер ей не поверил и выпрыгнул из экипажа.
— Барышня, предъявите документы, — вежливо потребовал он.
А документов у Ляли не имелось.
Назад: Часть четвёртая ОТНЯТЬ
Дальше: 02