Зимовками речники называли никак не оборудованные места на реке, где суда укрывались на зиму, не опасаясь, что весной их сметёт ледоходом. Стахеевская зимовка располагалась в тесной глухой протоке между берегом и песчаной косой, заросшей густым тальником. На мысу возвышалась тренога облупленного створного знака. Стахеев загнал в протоку семь разных барж, два буксира — считая и свой, и старый товарно-пассажирский пароход. Ржавые суда выглядели безотрадно, будто отощавшие коровы в истоптанном загоне.

Лодка Вольки Вишневского скользила вдоль вешек, обозначающих узкий фарватер. Волька грёб распашными вёслами и оглядывался через плечо. На подмытом обрезном берегу виднелся окоп пулемётного гнезда, из которого торчал рубчатый ствол «виккерса». Стахеев держал фарватер под контролем.

— Эй, не балуй! — крикнул Волька людям в окопе. — Я парламентёр!

Он направил лодку к буксиру Стахеева. Лодка брякнула штевнем в борт.

— Хватай фалинь! — скомандовал Волька матросам на буксире.

Иннокентий Стахеев встретил посланника с «Межени» в рубке. Волька одобрительно оглядел туго застёгнутый студенческий мундир Стахеева с тёмно-синими петлицами и двумя рядами гербовых пуговиц.

— Коммерц-инженер? — угадал он. — Из Алексеевского, да?

Московский коммерческий институт носил имя цесаревича. Выпускник Стахеев был всего на пару лет старше простого солдата Вишневского.

— К делу, — сухо распорядился Иннокентий.

— Короче, братишка, нам нужны твои баржи. Комиссар Маркин передаёт тебе, что либо мы баржи забираем, либо твою мамку. Решай сам до вечера.

Вольке нравилось быть бесстыжим. Это как-то по-революционному.

Стахеев поправил форменную фуражку с синим околышем.

— Я понял, — мёртво произнёс он. — Можешь идти.

— Дай пожрать на дорожку, — попросил Волька и задорно подмигнул.

Над сонной протокой, ивняком и тихими судами висело знойное марево. В мутной небесной голубизне проступало мятое жёлтое облако. Заложив руки за спину, Кеша Стахеев с высоты колёсного кожуха смотрел на пароходную стоянку и думал о маме. О доброй и ласковой маме, которая жила безмятежно в своей дачной уютной глуши с малиновым вареньем и розариями. Она верила, что все беды проплывут мимо, потому что она никому не причиняет зла.

Вскоре Стахеев постучал в каюту Голдинга. Англичанин лежал на койке, задрав на стену длинные ноги, и читал старый журнал «Русское судоходство».

— Господин Голдинг, у меня был переговорщик от большевиков. Они нашли маму в Святом Ключе и угрожают арестом, чтобы я покинул зимовку.

— А вы? — Голдинг опустил журнал.

— А я подчинюсь. — Стахеев отвернулся. — Вы должны меня понять.

— Я ничего не должен, Иннокентий, — спокойно ответил Голдинг. — Если бросите нобелевскую баржу, то не получите от «Шелль» ни пенса.

Об этом они условились ещё три недели назад в Сарапуле, где Джозеф Голдинг, агент концерна «Шелль», отыскал сына Ивана Сергеевича Стахеева. Иннокентий нуждался в деньгах, чтобы вывезти мать из России и обеспечить её жизнь в Европе. Голдинг и Стахеев-младший заключили сделку.

— В борьбу я вступил ради мамы. Ради неё должен и выйти из борьбы.

Голдинг скинул ноги, сел и посмотрел на Стахеева холодными глазами.

— Захват безоружных судов — ерунда. У вас мощный буксир и пулемёты. Атакуйте «Межень», вот это будет настоящая борьба.

Кеша отрицательно покачал головой:

— Россия для вас — джунгли, Джозеф, и вы здесь на охоте. Но я не могу разделить ваше упоение.

— А ваш отец мог бы, — заметил Голдинг с презрением и сожалением.

В Иване Сергеевиче действительно была непонятная дерзость. Жениться на актрисе. Спасти пароходство. Затеять самоубийственное соперничество…

Иван Стахеев, главный акционер компании «По Волге», в 1904 году начал войну с компанией «Кавказ и Меркурий». Чтобы переманить великосветскую клиентуру конкурента, он построил три роскошных лайнера. «Меркурьевцы» всполошились; против стахеевской идеи богатства они выдвинули идею прогресса и построили сразу четыре лайнера на дизелях. Стахеев продолжил игру и поднял ставки: заложил ещё два парохода с невиданными удобствами. «Кавказ и Меркурий» пошёл ва-банк и заказал ещё десять теплоходов.

На биржах тогда гадали: у кого раньше «лопнут жилы»? Жилы лопнули у обоих соперников. «Меркурьевцы» залезли в долги к столичным банкам, и кредиторы во избежание убытков соединили «Кавказ и Меркурий» с большим пароходством «Восточное общество». Получился речной синдикат КАМВО. «Кавказу и Меркурию» в нём оставили только название и атрибуты — торговые флаги на «сияниях» и тройной гудок. А компания «По Волге», привлекая дополнительный капитал, выпустила большой пакет новых акций, и этот пакет купило буксирное пароходство «Мазут» — подразделение концерна «Шелль». Отныне судьбу компании «По Волге» определяли «Мазут» и «Шелль», а не Иван Стахеев. Иннокентий знал: это надломило дух отца, и отец умер.

Голдинг вытащил из нагрудного кармана серебряный брегет на цепочке.

— Когда вы уведёте свой буксир? — поинтересовался он.

— Мне нужно четыре часа, чтобы поднять пары и забрать пулемётчиков.

— Я останусь здесь, на зимовке. — Голдинг спрятал брегет обратно. — А вы снимите с судов все команды и даже шкиперов.

— Вы хотите затопить нобелевскую баржу?

— Это бессмысленно. — Голдинг снисходительно усмехнулся. — Под судами тут не больше двух футов воды. Баржа осядет на дно и останется доступной. А я предотвращу саму возможность перегрузки на другое судно.

— Хорошо. Я буду ждать вас в Святом Ключе.

— Не ждите. Моя миссия исчерпана. Отсюда я уйду на лодке в Елабугу.

Стахеев печально кивнул:

— Как угодно… Прощайте, Джозеф. Помните, что я считал вас другом.

— Вы заблуждались, — ответил Голдинг.

Вечером буксир Иннокентия Стахеева двинулся по узкому изогнутому фарватеру из протоки на Каму. По бортам стояли матросы и пожарными баграми выдёргивали вешки, обозначающие границы судового хода. Стахеев вышел из рубки на кожух колеса и смотрел в бинокль. На алой от заката реке чернел вдали красивый и зловещий силуэт парохода «Межень».