Главный городской вокзал находился на Заимке, а здесь, на берегу реки, стоял вокзальчик второго класса, выстроенный в древнерусском стиле: арки в ряд, шатёр с башенкой, гребенчатая крыша с окошками-«слухами». Весна подпирала всей своей живой мощью, но пока что не случилось главного — Кама не стронулась. С перрона распахивался вид на пустое и плоское пространство речного створа. Лёд был серый, набухший водой, или сизый, залитый лужами. На крыше вокзала недовольно орали чайки, ещё не побелевшие к лету.

Кате хотелось дышать этим сладким воздухом апреля, хотелось видеть это синее небо, полыхающее от солнца, и она потянула Романа на платформу. Железная дорога терялась за кирпичными корпусами завода; по склону берега друг над другом громоздились дома; торчали голые деревья; размывая улицы, бежали вниз ручьи; всё вокруг посверкивало, и блестел шпиль колокольни.

— Катерина Дмитревна? — услышала Катя и обернулась.

Сергей Алексеевич Строльман, высокий и грузный, улыбаясь, приподнял фуражку. Он весь был из славной имперской старины: львиные бакенбарды, раздвоенная борода, зелёная шинель с двумя рядами золочёных пуговиц.

— А вы, гляжу, в положении? — с отеческой бесцеремонностью пророкотал он, рассматривая Катю. — Прелестно! Вот бы Дмитрий Платоныч порадовался!

Катя немного смутилась.

— Кого-то встречаете или уезжаете, Сергей Алексеич? — спросила она.

— Увы, уезжаем, — вздохнул Строльман. — И я, и Еленушка, супруга моя, и внуки… Костик нас всем семейством куда-то в Сибирь к зятю везёт.

На скамейке у стены вокзала возле кучи баулов и чемоданов сидела Елена Александровна, она издалека ласково кивнула Кате. На коленях она держала хнычущую девочку полутора лет, а рядом, скучая, нетерпеливо топтался мальчик постарше. Это были дети полковника — вернее, генерала — Каппеля.

— Оленьку-то нашу большевики под арестом в Глазов угнали. — Сергей Алексеевич сокрушённо покачал головой. — Что с ней — одному богу ведомо…

Из дверей вокзала торопливо выскочил Костя Строльман, повертелся и почти побежал к отцу и Кате.

— Как я рад вам! — Он бережно пожал Кате обе руки.

— Тесен же мир, Костя, — заметил Горецкий.

— Берегите своих любимых, молодой человек, — наставительно сказал ему Строльман-старший, поклонился Кате и пошагал к жене.

— Екатерина Дмитриевна, давно хотел узнать, а что с Великим князем? — негромко, будто заговорщик, спросил Костя.

Катя покосилась на Романа. Горецкий сохранял невозмутимость.

— Он погиб, — просто ответила Катя.

Она впервые смогла произнести эти слова спокойно, без волнения — и поняла, что на душе у неё легко. Князь Михаил окончательно ушёл в прошлое, где не было ни гнева, ни боли, ни сожаления — только добрая память.

Из-за корпусов завода донёсся свисток паровоза; пассажиры на перроне засуетились, подхватывая вещи. Костя поспешил к родителям.

— Что ж, Катя, готовимся принимать союзников, — предупредил Роман.

На вокзал он взял её с собой как переводчицу.

Из добровольцев с крейсеров «Кент» и «Суффолк» британская военно-морская миссия сформировала два экипажа для речной флотилии. Эти моряки ехали в Пермь эшелоном через Екатеринбург и Нижний Тагил. Контр-адмирал Смирнов попросил Романа встретить их и доставить к месту проживания — в особняк пароходчика Якутова. Особняк находился совсем близко к станции, уже с перрона был виден его угол и мезонин.

Испуганные паровозным дымом, чайки галдящей тучей взмыли с крыши вокзала. Клацая колёсами и двигая длинными шатунами, мимо Кати и Романа тяжко проплыл могучий локомотив; он зашипел и замер, отдуваясь белым паром. Помедлив, из вагонов повалили пассажиры. Британцев легко было узнать по непривычным чёрным шинелям, подаренным канадской армией. Моряки выгружались с мешками, саквояжами и окованными сундучками.

— Господа союзники! Господа союзники!.. — закричала Катя по-английски.

Моряки удивлённо оглядывались и одинаково начинали улыбаться.

…Остаток дня и весь вечер Горецкий провёл с офицерами — русскими и британскими. Хлопот было много: размещение, знакомство, торжественный ужин. Британцами командовал капитан Томас Генри Джеймсон. Адмирал Смирнов потребовал, чтобы с российской стороны всё было организовано не хуже, чем в «Сафэйс флит». Роман вырвался уже только в одиннадцатом часу.

Он тихонько заглянул к Кате, чтобы пожелать спокойной ночи, если Катя ещё не спит. Катя не спала — сидела в полумраке возле окна. — Побудь со мной, — предложила она.

Роман опустился в кресло напротив. Катя молчала, смотрела на широкую равнину ледяной Камы, бледно освещённую зеленоватой незрелой луной.

— От Кости Строльмана ты услышал о Великом князе, но ни о чём меня не спросил, — сказала Катя. — Почему, Рома?

Роман подумал и пожал плечами:

— А зачем? О твоём желании спасти князя Михаила Костя сообщил мне ещё год назад — на борту «Фельдмаршала Суворова».

Я всё понял.

— И тебе было безразлично?

— Нет. Мне было больно.

— Но ты всё равно здесь… — отрешённо произнесла Катя. — Со мной.

— Мы — живые люди, Катюша, — ответил Роман. — Ты должна была совершить свои ошибки, а я — свои. А теперь мы можем делать всё правильно.

— Иногда я не верю в твоё великодушие…

— Иногда я и сам в него не верю.

Катя чувствовала, что Роман не лжёт. Он и вправду такой — сильный, щедрый, смелый. Он не боится настоящей полнокровной жизни с её опасной энергией; Роман Горецкий — не князь Михаил. И она, Катя, сумела оставить Михаила, хотя тот уже давно мёртв. Серые глаза Кати потемнели.

— А как же ребёнок, Рома?

Роман расслабленно откинулся на спинку кресла.

— У него нет отца. Значит, он мой. Я ничего ни у кого не отнял. И я ни в чём тебя не виню. Если женщина нужна мужчине, он берёт её вместе с её прошлым. Я тебе уже говорил это. А ты мне нужна. Так что всё очевидно.

Катя искала слабое место в обещаниях Романа — и не находила.

— Хочу, чтобы ты знала, Катя, — в полумраке негромко произнёс Роман. — После рейса на промысел у меня появится внушительный капитал.

— Меня не интересуют деньги! — тотчас возразила Катя.

— Но они будут, — усмехнулся Роман. — А потом нам с тобой потребуется уехать. Далеко. Очень далеко. В Сингапур или в Лондон. Я должен выбить серьёзные позиции в «Шелле». И это, уверяю тебя, только первая ступень моей карьеры. Я затеял сложную и рискованную игру, однако сумею победить.

На примере папы Катя знала, насколько важна для мужчины такая борьба. И её взволновало, что в стремлении к борьбе Роман очень похож на папу.

— Оставайся сегодня здесь, — тихо попросила она. — У меня.

— Я давно ждал этих слов, — мягко признался Роман.

Голос у Кати дрогнул.

— Я не могу сейчас дать того, что тебе нужно, но ведь всё изменится…

— Да, Катюша, всё изменится.

…И Катя, устроившись, чтобы не мешал живот, уснула у него на плече, а он лежал и смотрел в потолок мансарды. Дом затих, и город тоже затих. И в пустоте за окном Роман вдруг различил длинный и просторный шум — сразу и скрежет, и треск, и перестук, и шорох, будто земной шар с натугой повернулся на оси и посыпалась ржавчина. Это на всём протяжении Камы лопался и крошился лёд. Река словно бы вздохнула так, что ветхая рубаха порвалась у неё на груди. В бледной апрельской полночи над Камой смутно замелькали отсветы и тени; река зашевелилась, заворочалась и дробно заблестела; сквозь изломы тусклой белизны хлынули чёрные потоки. Начинался ледоход.