По настоянию Михаила Катя решилась на письмо, и Алёшка увёз его в город. Вернулся он уже с ответом. «Уважаемая Екатерина Дмитриевна, — писала Анна Бернардовна. — Понимаю ваше положение. Приму вас у себя на квартире завтра, декабря 24-го числа, в третьем часу пополудни. Приезжайте в санях, поскольку после операции ходить вам будет нельзя. А. Б. Викфорс».

Лошадь с кошёвкой князь одолжил у сторожа. Иван Диодорыч вышел во двор проводить Катю. Конечно, Катя не открыла дяде Ване истинную цель своей поездки: признаться в таком ей было невыносимо стыдно; но тоска от принятого решения была ещё невыносимее, и о стыде Катя не думала. Она вообще не могла думать. Жизнь казалась ей нереальной, голова плыла, земля под ногами исчезла. Катя потеряла себя. Её предали. Она хотела умереть.

— Тебе нездоровится? — спросил Иван Диодорыч, тревожно всматриваясь в Катю. — Может, не надо ехать?..

— Я справлюсь, — еле слышно пообещала Катя.

Иван Диодорыч вытащил откуда-то маленький револьвер «бульдог» и сунул его в карман Катиного тулупчика.

— Возьми на всякий случай, — сказал он.

— Я сам смогу её защитить, — с неудовольствием возразил князь Михаил.

Он укутал Катю большим ямщицким зипуном.

Иван Диодорыч не ответил. Катя была для него всем, а Михаил — ничем.

По слухам, в Перми было опасно. Большевики в ожидании разгрома осатанели. Белые надвигались на Пермь с двух сторон. Генерал Гайда захватил Кунгур. Генерал Пепеляев перерезал Горнозаводскую железную дорогу и располовинил Третью армию красных; её северная часть беспорядочно отступала в Соликамск, а южная готовилась погибать в Перми. Горожан гнали рыть траншеи, по ночам на окраинах города кого-то расстреливали.

— С богом!.. — Иван Диодорыч перекрестил кошёвку.

Скрипя, кошёвка поползла через посёлок к архиерейской даче с резной шатровой колокольней. Перед дачей по дну оврага пролегал съезд на Каму. И вскоре полозья свободно засвистели на укатанной ледовой дороге.

Князь Михаил был и взволнован, и встревожен, хотя и не подавал вида. Его беспокойство началось ещё месяц назад, когда в большевистских газетах он прочитал, что в Омске у белых — переворот, КОМУЧ низложен, а к власти пришёл адмирал Колчак. Михаил немного знал Александра Васильевича, как знал почти всех значительных людей империи. Колчак действительно мог изменить судьбу страны — и уж точно мог изменить судьбу князя Михаила.

Он, Михаил, всегда стремился к свободе, и для этого предпочёл стать частным лицом, а не наследником престола. Но в большевистской России никто не был свободен, тем более — частные лица. И несвобода глухо заплетала жизнь князя, словно паутина. Ему не разрешили эмиграцию, его арестовали, его сослали в провинцию, его попытались расстрелять… Затем он три месяца сидел в трюме парохода. И сейчас, когда освобождение уже совсем близко, беременность Кати оказалась для него новыми узами.

Катя — хорошая девушка. Очень хорошая. Но он её не любит. Флёр былой увлечённости развеялся, едва подул ветер перемен. Они с Катей были вместе, как потерпевшие кораблекрушение, как люди одного круга, помещённые во враждебную среду. В их связи нет ничего дурного, но и любви тоже нет. А ребёнок сделает эту связь обузой, кабалой, вечными укорами недовольства.

— Не думай, что я чудовище, Катюша, — попросил Михаил, оглядываясь на Катю в санках. — Потом ты поймёшь мою правоту. Россия не место, чтобы рожать. У нас впереди — очень долгая дорога по воюющей стране, лишения, опасности, вероятно, даже голод. Не обрекай себя и ребёнка на страдания.

Катя молчала под ямщицким зипуном.

Михаил смотрел по сторонам на пустынные снежные берега и мысленно повторял свои аргументы. Конечно, его позиция небезупречна. Однако надо отдавать себе отчёт: если не решить эту проблему немедленно, пусть и небезупречно, в будущем она превратит его, князя, в окончательного подлеца.

Катюше нет места в его жизни. Они расстанутся — рано или поздно. Ему нужны жена Наташа и сын Георгий. И он очень скучает по своей настоящей семье, ради которой когда-то отказался от трона и от родины. Адмирал Колчак должен помочь ему вырваться из России. Во Владивосток с грузами для Колчака приходят военные транспорты из Франции и Великобритании. Он, князь Михаил, уедет в Европу, пересечёт океаны, преодолеет полмира, найдёт жену и сына. Ведь у него есть обязательства не только перед Катей Якутовой.

— Ребёнок появляется по обоюдному желанию родителей, Катя. Прости, но я не даю своего согласия. Я имею право на это.

Михаил уже не оглядывался на Катю. Он был уверен, что на стороне Кати — вовсе не святость материнства и не божья воля. Катей движет обычный женский эгоизм. Так уж устроены женщины: они всему находят применение — надколотой чашке, приблудному щенку, случайной беременности. Женщины всё принимают, стараются всё приспособить к делу, всему дать жизнь. Не следует судить их за природу души, но не следует и бездумно потворствовать.

Избавившись от беременности, он, Михаил, избавится и от самой Кати. Женщину с ребёнком бросать нельзя, непорядочно, а без ребёнка — можно. И он ничего не сообщит Наташе о Кате. Зачем? Конечно, мудрая Наташа не стала бы его винить, но всё равно он причинил бы ей сильную боль.

Кошёвка приближалась к железнодорожному мосту. Уже издалека было видно, как вдоль длинных решётчатых ферм справа налево движутся султаны тёмного дыма: большевики эвакуировались, поезда друг за другом катились из Перми на безопасный берег и дальше, дальше, дальше — до города Глазова.

Лошадь, качая башкой, покорно прошла мимо огромного каменного устоя — словно мимо утёса. С одной стороны устой был закруглён, с другой стороны имел скошенный выступ ледореза, похожий на капонир. Наверху грохотало и клацало. От моста открывался вид на камский створ до Мотовилихи. Белая плоскость льда была усыпана чёрными точками: люди покидали Пермь.

— Катюша, приготовь револьвер, — негромко попросил Михаил.

Беженцы ехали на санях и шли пешком, поодиночке и группами. На кошёвку Михаила и Кати никто не обратил внимания. Судя по всему, бегство началось уже давно: снег на льду был грязно истоптан ногами и располосован полозьями. Справа чернели проруби с бурыми потёками по краям: здесь большевики расстреливали врагов и спихивали окровавленные тела в воду. За причалами и фабричными цехами Заимки вдоль берега, отгораживая город, тянулись стоящие в заторе эшелоны — их не пропускали на станцию.

Михаилу и Кате пришлось добраться до пассажирских пристаней, где железная дорога ныряла в тоннель, и можно было преодолеть заслон из вагонов поверху. По Обвинской улице кошёвка поднялась к Торговой и перед садом возле оперного театра свернула к нобелевской конторе. Катя смотрела на это здание с безмолвным ужасом — будто на тюрьму, где её должны казнить.

Вокруг царила суета, куда-то бежали красноармейцы, прохожие жались к стенам, на мостовой валялись сломанные доски и тряпки, в театральном саду артиллеристы устанавливали орудие. Вдали трещало и гулко бабахало. Князь Михаил вылез из кошёвки и с усилием отворил ворота в арке. Арка вела во двор конторы «Бранобеля». Михаил понимал, что сейчас совсем не время заниматься медицинскими операциями, но, возбуждённый предчувствием новой жизни, хотел поскорей убрать все препятствия на пути к свободе.