Глава 55
Из тюрьмы Мэтти звонил регулярно, не то что из Ирландии. Возвращаясь из школы, я заставала маму на диване в одной и той же сгорбленной позе. Трубка лежала у нее на коленях, как мертвый щенок. Чаще всего в руке у нее был бокал с вином, а по столу разбросаны пузырчатые упаковки от таблеток.
До меня не сразу дошло, что к чему. Телефон. Таблетки. Красные глаза.
Меня больше волновало, почему мама дома, а не на работе. Она уже много лет не освобождалась раньше меня.
Бабушка говорила, что я – ребенок с ключом на шее.
– Плохо это, Амелия-Роуз. Ничего путного из нее не выйдет, если тебя не будет рядом. Скользкая дорожка. Помнишь, что случилось с…
Если кто-то и шел по скользкой дорожке, так это мама, хотя бабушка этого не знала. Мама уже много лет почти ничего ей не рассказывала. И ее сложно винить. Будь бабушка моей мамой, я бы с ней тоже особо не делилась.
Вечер вторника проходил как обычно. Я бросила школьный рюкзак у двери. Мама сидела на своем привычном месте, не сводя глаз с бокала вина.
– Знаешь, это не хрустальный шар для гадания.
Настроение у меня скверное. Мистер Осмонд собрал всех в актовом зале, говорил об убийствах и несколько раз подчеркнул, что существует «презумпция невиновности». Конечно, он пытался помочь, а сделал только хуже. Учитывая, что вся его работа связана с детьми, по-моему, странно, что он не научился разбираться в их психологии.
– Плакалась директору? – язвила Салли во время перемены.
– Как ты спишь по ночам? – выкрикнул кто-то из толпы.
– Ты хоть думаешь об убитых женщинах?
– Об их семьях?
У меня не хватало сил спорить, руки повисли плетьми.
Звонок с уроков не принес облегчения. Дорога домой превратилась в очередное испытание, которое мне приходилось пройти в одиночестве. Беа больше не хотела со мной общаться. По обеим сторонам улицы стояли фургоны телевизионщиков. На тротуарах толпились журналисты и любопытные прохожие.
– Мы на первой полосе, – сообщила мама вскоре после ареста.
– Ты хочешь сказать, Мэтти?
Она покачала голова и протянула газету.
– Нет. Мы.
Каким-то образом прессе стали известны наши имена и адрес. На передовице – заголовок «Они знали?» и фотография, на которой мы с мамой выходим из дома.
– Мужик из газеты предложил мне тысячу фунтов, если я солью ему что-нибудь про вас, – сообщила Линда.
– Что ты ответила? – спросила мама.
– «Делом лучше займитесь». Что-то в этом духе.
В тот вечер к нам в дверь постучали. Репортеру с ТВ удалось пробраться в подъезд. Мама спала. Я заглянула в глазок и увидела женщину с рыжими кудряшками и пушистым микрофоном. Возле нее стоял оператор с включенной камерой.
После этого звонки с предложением «рассказать свою версию» не прекращались. Мама выпила успокоительное и легла. Я нашла отвертку и отключила домофон.
И вот я стою в дверях, смотрю на маму с неодобрением.
– Мне просто нужно немного побыть одной, – говорит она невнятно и немного шепеляво.
«Мне просто нужно немного побыть одной…» Не верится, что эта женщина совсем недавно учила меня смелости.
Она словно прочитала мои мысли:
– Я стараюсь. Только Мэтти все время звонит. Это очень трудно.
Я почувствовала выброс адреналина. Внутри все сжалось.
– Ты мне об этом ничего не говорила. Чего он хочет?
Она пожала плечами и пролила полбокала.
– Клянется, что невиновен. Что полиция поймала не того. Что любит меня.
Я уперлась пяткой в ковер. Никак не могла проглотить ком в горле.
– Это невыносимо, – жаловалась мама. – Каждый раз, когда он звонит, я чувствую себя такой виноватой…
– Виноватой? Почему?
Она покрутила вино, взбалтывая осадок. Смотрела в бокал так пристально, словно гадала на кофейной гуще.
– Во всем. Иногда я чувствую, что виновата одним тем, что жива.
– Может, тебе не отвечать на его звонки?
– Все не так просто… – Мама едва выговаривает слова.
Грудятся пустые бутылки и блистеры таблеток. Толпятся репортеры и зеваки.
В ту ночь я залезла к маме в кровать, когда она спала. Прошептала: «Прости».
Никто не услышал.
