Глава 1
Тебе кажется, ты знаешь, как все было. И мне кажется, я знаю. Но что нам на самом деле известно?
Хочется верить, что в глубине души меня всегда что-то настораживало, не давало покоя. Хотя, если честно, я ничего не подозревала. Конечно, сейчас оглядываюсь назад и гадаю, не было ли то или иное подсказкой, знаком? Но даже если так, то прояснилось все намного позже, а тогда я ничегошеньки не знала. Ничегошеньки.
Так всегда бывает, когда оглядываешься в прошлое. Воспоминания искажаются, и создается впечатление, что повсюду были расставлены предупредительные флажки, хотя на деле их не было. Сам себе перестаешь верить. Прошлое превращается в череду вопросов «почему?» и бесконечных упреков.
Почему я не поняла, что происходит? Почему раньше не догадалась?
Ответ мне известен, хотя от него не легче, а только хуже.
Никто ничего не видел. Никто ничего не понимал. Не меня одну одурачили.
Сквозь щель почтового ящика проскальзывает и с глухим стуком падает на коврик письмо. Я тут, рядом: шнурую кроссовки, собралась с духом, чтобы выгулять собаку, готовлюсь выскочить под дождь. Зря я столько выпила накануне… Мучаюсь похмельем. Как обычно, ничего нового.
Замираю, не разгибаясь, на пальцы намотаны шнурки, глазами прилипла к коричневому плоскому конверту. По имени отправителя понятно, что там.
Звенящая тишина. Слышу, как дышу, как гудит в ушах, как тяжело стучит сердце.
По верху конверта красными буквами выбито «Тюрьма Бэттлмаут»; так на ферме клеймят скот.
Желудок сводит. Сжимаю зубами язык, во рту вкус утреннего кофе смешивается с чем-то отвратительно кислым. Выступивший пот пахнет перегаром.
Он сбежал всего через полгода заключения. Ловкий фокус.
Вскрываю конверт и достаю письмо. Мэттью Мелгрену. Подчеркнуто.
«Мэттью». Как официально, ведь все зовут его Мэтти – мы, пресса, телевизионщики из криминальных шоу. Такие передачи шли по всем каналам.
Мэтти любого заворожит своей кажущейся нормальностью и обаятельной улыбкой. Красивый, образованный. Убийца, нарушающий все клише. Он не был одиночкой, не был замкнут, имел хорошую работу.
Подруга у него тоже была, и здесь ничего подозрительного. Недавно на DVD вышел простенький фильм о его взаимоотношениях с моей мамой. Продюсерам прилетело за то, что на роль убийцы они позвали настоящего красавчика. Весь «Твиттер» шумел о том, каким подчеркнуто неотразимым показали Мэтти и как невыносимо это было для родственников его жертв.
Только встревоженная общественность упустила главное: у него и сейчас нет отбоя от фанаток, которые заваливают его трусиками и порно, и по-настоящему оскорбительным для погибших женщин было бы показать Мэтти отталкивающим, переврать историю. В конце концов, будь он неказистым троллем, едва бы ему удалось привлечь своих жертв, втереться в доверие. Мне ли не знать.
Мэттью Мелгрену.
Глаза скользят дальше по тексту, дышать все тяжелее. Дойдя до конца, обращаюсь к маме. Голова раскалывается, во рту пересохло.
– Я рассталась с Томом. – Нужно говорить не об этом, но я должна собраться с мыслями.
– Софи, мне так жаль… Что случилось? Хороший вроде парень…
Фыркаю:
– Все они поначалу милые.
Слова повисают в воздухе, вызвав в нашей памяти одно и то же лицо.
– Он тебя обидел?
Я смеюсь, но без души.
– Сказал, что мне нужно чаще носить юбки.
– Софи, Софи…
Любому такой ответ показался бы глупостью, но я уверена, что мама меня понимает. Я с такой же уверенностью знала, что она горстями пьет таблетки, еще до того, как зависимость стала отражаться на речи.
– Ты мне не все сказала, верно?
Как всегда, мама видит меня насквозь. Какой смысл что-то скрывать, особенно сейчас?
– Мне пришло письмо. Из Бэттлмаута.
– Мэтти…
Даже сейчас, спустя столько лет после всего, что случилось… В ее шепоте – тоска, метание, неугасшая любовь… Я тут же вспоминаю о перочинном ножичке с перламутровой рукоятью, который храню в ящике комода. Боль помогает изгнать чувство вины, приносит облегчение. Боже, да я как собака Павлова!
Моей немецкой овчарке Бастеру тоже не чужды рефлексы. Каждый раз, когда раздается крик, неожиданный грохот или удар, он чувствует мое настроение и утыкается носом мне в ногу. Я треплю его за уши. «Хороший пес».
– Мэтти умирает, – говорю я маме без намека на радость или сожаление. – Рак поджелудочной.
– Сколько осталось?
Пожимаю плечами:
– Пара недель. Может, меньше. – Набираю побольше воздуха и медленно выдыхаю. – Пишет, что хочет поговорить. Увидеться.
– Сознаться?
В ее голосе слышится надежда, отчаянная потребность поставить точку. Мурашки по коже. Мне это необходимо не меньше, и все же…
– Возможно, но кто его знает… Он до последнего твердил, что не тот, кого все ищут.
– Ты поедешь?
– Не уверена.
Жажда получить ответы. Ужас перед правдой.
Опускаю взгляд. Руки трясутся, а с ними – крепко сжатое в кулаке письмо.
