Вращение Земли вокруг своей оси и по орбите замедляется. Все, открытое за последние годы, подтверждает мысль, что, измеренная точнейшими радиевыми часами, наша оценка продолжительности ранних эпох летописи камня должна быть довольно значительно сокращена по сравнению с кайнозойским периодом. Формы остаются теми же, но изменяются пропорции. Это замедление движения может быть, а может и не быть постоянным. Автору представляется более вероятным, что оно постоянно. Мы не знаем. По-видимому, в те безудержные времена условия выживания отдельных особей и видов колебались очень быстро и размашисто.

Одно можно сказать наверняка. В огромном количестве накопленных фактов ни разу не попадается ни одного, который бросил бы тень сомнения на то, что до сих пор называют «теорией» органической эволюции. Несмотря на яростные отрицания набожных людей, ни один рациональный ум не может подвергнуть сомнению неопровержимую природу эволюции. Есть замечательная маленькая книжечка А. М. Дэвиса, «Эволюция и ее современные критики», в которой все полностью и убедительно подытожено. Плохо информированный читатель должен обратиться к ней.

Как сейчас представляется, замедление жизненной активности Земли есть факт. Годы и дни становятся длиннее; человеческий разум все так же активен, но гонится за изобретением средств уничтожения и смерти.

Автору мир видится пресыщенным, лишенным восстанавливающей силы. В прошлом ему нравилось верить, что Человек сможет вырваться из своих пут и начать новый творческий период жизни человечества. Перед лицом всеобщей неадекватности этот оптимизм уступает место стоическому цинизму. Старики ведут себя по большей части подло и отвратительно, а молодые издерганы, глупы, и все в целом слишком легко поддаются обману. Человечеству предстоит двинуться либо круто вверх, либо круто вниз, и все шансы, кажется, в пользу круто вниз и исчезновения. Если же оно пойдет вверх, то от него требуется такая большая адаптация, что человеку предстоит перестать быть человеком. Обычный человек уже до предела натянул поводок. Способно выжить только высоко адаптирующееся меньшинство вида. Остальным не стоит и волноваться, надо лишь подыскать себе виды опиума и утешений, чтобы успокоить разум. Давайте же завершим это рассуждение о последней фазе истории жизни обозрением видоизменений человеческого типа, происходящих в настоящее время.

Приматы появились как лесные существа из числа групп насекомоядных. Они вели древесный образ жизни. Среди ветвей они обрели остроту зрения и соответствующую мускулатуру. Они были общительны и жили сытно и вольготно. Затем, по мере обычного увеличения размеров, веса и силы, им волей-неволей пришлось спуститься на землю, теперь уже достаточно большими, чтобы превзойти, победить и перехитрить и более крупных плотоядных лесного мира. Их полупрямой способ передвижения позволял им выпрямляться и бить своих противников палками и камнями, что стало неслыханным усилением мощи, ранее заключавшейся только в зубах и когтях. Но к тому времени их взаимное дружелюбие стало угасать, потому что они теперь нуждались в широких областях пропитания. Маленькие исчезали, уступая большим, согласно освященному веками образу жизни. Человекообразные обезьяны до высокого уровня развили институт частной семьи. В развитие этой линии мы и получаем сегодня гориллу, шимпанзе и орангутанга.

Но в период сокращения лесов оказавшиеся за пределами лесных районов приматы подверглись другим испытаниям. Вокруг них были травяные равнины и засушливые степи. Запасы растительной пищи сократились. Мелкая дичь и в целом мясо становились все более важной частью рациона. Как всегда, была альтернатива: «Приспособиться или погибнуть». От всемирного истребления приматы были счастливо спасены появлением их новых разновидностей. Они стали более прямоходящими, чем лесные обезьяны; они бегали и охотились, и оказались достаточно умны, чтобы объединяться ради охоты.

Эти быстрые наземные обезьяны были Гоминидами, голодными и свирепыми животными. Поскольку они обитали на открытом воздухе и обладали достаточным умом, чтобы не тонуть то и дело, окаменелые следы их присутствия немногочисленны и разрозненны. Но их достаточно. Если от них почти не осталось их собственных костей, то осталось немало их орудий. Прямохождение освободило руку и глаз для более тесного сотрудничества. Эти животные общались с помощью грубых звуков. Они научились использовать палки и камни. Они отбивали острые куски от больших камней, и, когда искры попали в сухие листья, вокруг которых они сидели на корточках, вдруг появился красный цветок огня. Он показался им таким ласковым и знакомым, что они не испугались. До тех пор ни одно другое живое существо не видело огня, кроме как во время панического бегства от него при больших пожарах. Огонь преследовал безжалостно. Медведи, даже пещерные медведи, стремглав убегали от огня и дыма. Гоминиды, напротив, сделали из огня друга и слугу. При нападениях замерзших или плотоядных врагов они забирались в пещеры и подобные укрытия и поддерживали огонь в домашних очагах.

Вот так, когда последовало несколько самых холодных фаз ледниковых периодов, эти огромные квазичеловеческие громилы взяли верх. С грубыми криками и жестами они охотились и убивали. Взрослые особи были гораздо крупнее и тяжелее людей. Неуклюжие руки, вытесывавшие нижнепалеолитические орудия, были больше любой человеческой руки. Искусные каменотесы могут повторить относительно тонкие орудия верхнепалеолитических людей с величайшим успехом, но повторить нижнепалеолитическое орудие так же трудно, как «недочеловеческий» эолит. Орудие нижнего палеолита – сердцевина огромного кремня; более позднее орудие людей – отколотый от этого кремня плоский осколок.

Существо, называемое Homo sapiens, очень мощно выдвигается из среды более ранних Гоминидов, как еще один из тех возвратов жизненного цикла к инфантильной и биологически более гибкой форме, играющей столь важную роль в пестрой истории живых существ. Он не является эквивалентом неуклюжего взрослого гейдельбергского человека или неандертальца. В своей начальной фазе он – экспериментальный, игривый, обучаемый, не по годам развитый ребенок, все еще подчиняющийся общественной иерархии, но сексуально уже взрослый. Постоянно меняющиеся условия жизни все меньше и меньше были терпимы к грубой и властной окончательной взрослой фазе, и она была вычеркнута из цикла. То, что первобытный взрослый Homo исчезает и уступает место более ювенильному типу – мы видим отчетливо, но ступени и способы перехода все еще остаются открытыми для догадок. Все разновидности Homo sapiens скрещиваются, и, возможно, было непрерывное скрещивание и с более ранними видами рода. Интервалы изоляции, возможно, породили неандерталоидные, негроидные, светлые, темные, высокие и низкие местные вариации, все так же способные к скрещиванию – точно, как собаки породили бесконечные породы, которые могут и будут смешиваться при любом удобном случае. Семьи и племена могли воевать друг с другом, и в победителях растворялись их отличительные черты, когда те спаривались с плененными женщинами. Сравнительная антропология медленно распутывает историю того, как теперь уже ненужный первобытный взрослый Homo исчез, оставив в качестве своего преемника похожего на ребенка Homo sapiens, который в своих лучших проявлениях любопытен, обучаем и экспериментирует от колыбели до могилы.

Эти слова – «в своих лучших проявлениях» – и составляют суть данного раздела. Вполне возможно, что существуют широкий спектр умственной приспособляемости современного человечества. А возможно, масса современного человечества не так восприимчива к свежим идеям, как более молодые, более детские умы прежних поколений, и также возможно, что устойчивое образное мышление не развилось настолько, чтобы идти в ногу с расширением и усложнением человеческих обществ и организаций. Это темнейшая из теней, падающих на надежды человечества.

Но мой собственный темперамент, как я уже сказал, неизбежно приводит меня к сомнениям в том, найдется ли такое небольшое меньшинство, которое успешно доживет до неизбежного конца всей жизни.