35

— Я угнал грузовик.

Наступило утро. У Дон не получается смотреть на Уордена, не краснея и не проверяя, нет ли поблизости Эмбер, но вот они снова шагают рядом. (Прости, Лукас.)

Утро было вполне заурядным. Подъем на рассвете. Утренние процедуры. Завтрак. Сборы. Поход.

Бла-бла-бла.

Они прошли через лес короткой дорогой к другому озеру, обошли его вокруг и снова поднимаются среди деревьев вверх, но в сторону от хребта, по другой стороне долины, опять к ущельям и скалам.

Впереди угрожающе возвышается гора Пук / Вороний Коготь. Она кажется невероятно высокой, даже отвесной. К вершине по-прежнему не видно ни одной нормальной тропы.

Вечером Медвежья Стая разобьет лагерь у ее подножия. К завтрашнему полудню они будут стоять на вершине. Однако Дон старается об этом не думать. Она подозревает, что до ужаса боится высоты.

И старается отвлечься, выпытывая у Уордена его Историю.

— Я угнал грузовик, — говорит Уорден. — Угнал, поехал в небольшое путешествие и разбил его, а когда очнулся в больнице, мне сказали, что я могу пойти либо в колонию для малолетних, либо сюда. И вот я тут.

Он из штата Орегон, из Кус-Бэя.

— Это настоящая дыра. Делать там совершенно нечего, разве что пить и изо всех сил пытаться не набить морду серферам.

— А ты сам серфингом не занимаешься? — спрашивает Дон.

— Конечно нет! — обижается Уорден. — Серферы настоящие гондоны. Все до одного. Они расхаживают по пляжу и другим нормальным местам, и если вдруг ты не из их тусовки, тебя просто презирают. А ты? Ты не катаешься на серфе?

Дон смеется.

— Я из Сакраменто.

— Ах да, — говорит он, продолжая подниматься по холму. — Отлично, и не начинай.

Стая выходят из леса и смотрит через широкую каменную гряду на другой горный хребет, виднеющийся вдалеке. А справа от них высится Вороний Коготь. Теперь кажется, что гора невероятно близко, хотя даже Дон знает, что им еще целый день идти, прежде чем они доберутся до ее подножия.

— Может, это не так уж и плохо, — продолжает Уорден повествование о своем Орегоне. — Мама работает медсестрой неотложки, ей всегда некогда, так что у меня куча времени, чтобы заниматься тем, чем хочу. Бесит только, что в городе живут одни педрилы-серферы и меркантильные сволочи.

— А твой папа? — спрашивает Дон.

По тому, как опустились плечи Уордена, она понимает, что об этом спрашивать не следовало.

— Я не хочу о нем говорить, — отвечает он равнодушным тоном.

— Ладно, — соглашается Дон.

Дальше они идут к виднеющемуся вдали хребту в полной тишине.

Наконец, уже недалеко от вершины, Уорден тяжело вздыхает, и напряжение в его теле спадает.

— Ну а ты? — спрашивает он, оглядываясь на нее. — За что ты сюда попала?

— Сбежала. — Дон запыхалась при подъеме. Она надеется, что Уорден не будет к ней приглядываться и не заметит, что она грязная, потная и далеко не в лучшей форме.

Но он все же смотрит на нее — подбородок вздернут, на лице шутливое выражение. И вроде бы не замечает, какая она грязная.

— И это все? — спрашивает он.

— Ну, не один раз, постоянно, — отвечает Дон. И добавляет после паузы: — Плюс баловство наркотой.

— Травка?

— Таблетки.

— Миленько. Твои предки наверняка были в восторге.

Дон выдавила улыбку.

— Нисколечки. — Она колебалась, стоит ли говорить Уордену про папу. Не стоит.

— Почему ты сбегала? — спрашивает Уорден, когда они забираются на самую вершину хребта. — Что такого ужасного было дома, что ты не могла там оставаться?

Ничего, думает Дон. Ничего ужасного дома не было. Пока я сама все не испортила.

— Не поладила с отчимом. Он считал, что я не должна постоянно развлекаться, а я плевать хотела на то, что он считает.

Ей хочется казаться смелой и уверенной, будто она и правда такая крутая, но Уорден, скорее всего, видит ее насквозь.

Однако он этого никак не показывает и не давит.

— Предки отстой, — делает он вывод и тем самым закрывает тему.

Какое-то время они идут в тишине. Кажется, этот хребет ведет их прямо к подножию Вороньего Когтя, но, чтобы добраться до горы, придется спуститься в глубокое ущелье, а потом забраться на другую его сторону. Вверху сияет солнце, небо ясное, голубое, слева виднеется озеро невероятной красоты. Справа хребет обрывается, а дальше — широкая долина, поросшая деревцами. Никаких признаков цивилизации по-прежнему не наблюдается, лишь привычные каменные пирамидки, но сегодня, благодаря сияющему на небе солнцу, Дон видит красоту окружающего, стараясь не обращать внимания на гору впереди — высокую, заостренную, прорезанную глубокими ущельями, появившимися после обвалов. К вершине горы по-прежнему не видно ни одного пути.

— Куда бы ты сейчас поехала, будь у тебя возможность выбрать любое место на земле? — нарушает молчание Уорден. — Судя по выражению твоего лица, вряд ли на вершину горы Пук, да?

— Да уж! — Дон встречается взглядом с Уорденом, благодарная за то, что он ее отвлек. — Все еще не могу поверить, что надо туда попасть.

— Все не так плохо, как кажется, — пожимает плечами Уорден. — Шаг за шагом мы на нее заберемся.

По тому, как он сказал «мы», было непонятно, имеет ли он в виду всю Стаю или только их двоих. Дон надеется на второй вариант.

— Скоро увидим, — кивает она.

— С тобой все будет хорошо, обещаю, — говорит он. — Я прослежу.

Его зеленые глаза словно улыбаются, и этого достаточно, чтобы Дон ему поверила.

— Так куда? — спрашивает он снова, когда пауза затягивается. — Куда бы ты поехала, если бы была не здесь?

Ответ прост, но Дон не уверена, что хочет его озвучивать.

— В любое место на земле, — повторяет Уорден. — Остров Мауи? Или гора Эверест?

— И это весь выбор?

Уорден закатывает глаза.

— Да ладно!

Ну же, парень, думает Дон. Кончай вытягивать из меня признания.

И все-таки она принимает правила его игры. Пусть смеется, если хочет.

— Чикаго.

— Чикаго…

Дон смотрит ему в глаза.

— Там живет моя ба. Моя бабушка. Мне очень хочется снова ее увидеть.

Уорден не смеется. Он пристально смотрит на нее.

— Когда вы виделись в последний раз?

— Пару лет назад. Обычно мы ездили к ней каждое лето, но в этом году я…

Она замолкает, не закончив предложение, глаза наполняются слезами. Дон кусает губы и отворачивается.

— Постоянно думаю, что она может умереть, пока я здесь, — говорит она каменному хребту, озеру, поляне

(всем, кроме Уордена).

— Вдруг она умрет и я больше никогда ее не увижу? А все потому, что я самовлюбленная эгоистка, которой было некогда навестить бабушку!

Все же из ее глаз текут слезы. Дон, разозленная и смущенная, вытирает их, пытаясь протиснуться мимо Уордена и пойти дальше. Но Уорден протягивает к ней руку и касается ее плеча — не грубо, как вчера, когда затягивал на ней ремни, а нежно.

— Эй, — говорит он и ждет, когда Дон посмотрит ему в глаза. — Ты обязательно с ней встретишься.

Дон снова вытирает глаза, ненавидя и себя, и этот дурацкий поток слез.

— Я все еще жалкий Медвежонок. Я могу проторчать тут до самого Рождества.

Однако Уорден смотрит на нее не мигая, его зеленые глаза серьезны и невероятно притягательны.

— Мы выберемся отсюда. Ты снова увидишь свою ба, я тебе обещаю.

И Дон ему верит.