Луна давно скрылась, но сияние бесконечного звездного полога не тускнело даже на въезде в городок.

Лия и Мариса, утомленные продолжительным путешествием, сняли номер в первом попавшемся мотеле. Назывался он «Серебряная шпора», представлял собой длинное глинобитное строение и определенно знавал лучшие времена. Номер, впрочем, оказался на удивление чистым и даже обеспечивался бесплатным вайфаем. Гостиница состояла из десятка блоков, перед третьим стояли машины — большинство такие проржавевшие и побитые, что по сравнению с ними их собственный автомобиль из дешевого проката выглядел словно выставочный образец.

У Марисы не хватило сил даже на осмотр временного жилища — как только пожитки из багажника машины перекочевали в мотель, она реквизировала одну из кроватей, раздевшись до футболки, забралась под одеяло и заснула на пути к подушке.

Лия себя настолько усталой не чувствовала — ей удалось подремать по дороге. В сон ее отчаянно клонило еще в самом начале пути, хотя она всеми силами сопротивлялась. Но в какой-то момент Мариса поняла, что ей сложно вести машину, когда ее пассажирка клюет носом, и посоветовала Лие сдаться.

— Вспомни, я же в самолете спала, — добавила она.

Да, Мариса мгновенно отключилась и не просыпалась до тех пор, пока пилот не объявил по громкой связи о посадке в Лас-Вегасе. Лия тогда позавидовала способности подруги засыпать в любом положении. А теперь попыталась протестовать:

— Но ведь дорога такая длинная! А тебе и поговорить будет не с кем. Это несправедливо.

— Зато утром тебе нужно быть во всеоружии, — парировала подруга. — А я отосплюсь. Я ведь просто водитель.

Возражение было резонным. И потому, когда веки Лии вновь стали слипаться, она с чистой совестью погрузилась в сон. А сейчас настал черед Марисы дрыхнуть без задних ног.

Лия отправила Алану сообщение об их прибытии, указав название мотеля и добавив, что Мариса уже легла и позвонит ему утром. Затем, достав из багажа ручку и перекидной блокнот, вышла из номера и устроилась за тронутым ржавчиной столиком. Наддверная лампа светила довольно ярко, и Лия решила набросать кое-какие заметки о поездке. Полчаса спустя она поймала себя на том, что, завороженная звуками пустыни, сидит и смотрит на звезды.

Здесь все было не как дома, абсолютно все. Неизвестные растения, незнакомые запахи. Даже ночное небо выглядело как-то иначе. Лия словно оказалась на другой планете — или в этакой бесплодной версии сказочной страны.

При этом, как ни странно, она не ощущала себя не в своей тарелке. Напротив, в этих краях она была желанной гостьей и чувствовала это на всем протяжении пути от самого Лас-Вегаса, глядя в окно и замечая в свете фар необычные формы рельефа и странные травы и кусты. И ей не терпелось дождаться восхода солнца, чтобы как следует осмотреть окрестности.

Их мотель располагался на юго-западной окраине Санто-дель-Вадо-Вьехо. Земли вокруг — неосвоенные или отведенные под ранчо — поросли кустарником, однако ощущение, что находишься в пустыне, все равно оставалось. Окруженная заповедником резервация кикими находилась дальше на западе, в горах Йерро-Мадерас. Чтобы посмотреть на них, Лия обошла мотель кругом, но в темноте ничего, кроме смутных очертаний каких-то хребтов, ей различить не удалось. Посему пока оставалось довольствоваться высоченной карнегией, росшей неподалеку от входа в номер, и несколькими потрепанными опунциями у торца здания.

Лия начинала понимать, почему Джексон Коул — если он и вправду жив, конечно, — решил скрыться в этой глуши. Даже сейчас здесь ощущалось нечто первобытное, но не пугающее, а вселяющее радость. Она внезапно пожалела, что скоро, буквально через пару дней, придется уезжать. Сейчас ее охватила жажда исследований.

Интересно, сможет она на полученный от Алана задаток позволить себе поработать над книгой здесь? Кстати, не пора ли начать…

Лия придвинула блокнот и вновь вооружилась ручкой. Однако вместо впечатлений о поездке и окрестностях или рассказа об электронном письме, из-за которого и заварилась вся каша, она неожиданно для себя вывела имя: Эйми Ли.

Пожалуй, неудивительно — учитывая причины, побудившие Лию забраться так далеко от дома, — что из глубин ее памяти всплыл образ любимой подруги детства. Правда, в связи с этим возникал вопрос целесообразности написания книги, которую заказал ей Алан.

«Лично я вижу здесь возможность привязать к повествованию все то, из-за чего изначально у тебя и возник интерес к “Дизел Рэтс”. И плюс как, занимаясь историей группы и биографиями музыкантов, изменилась ты сама. В дополнение ко всему написанному тобой о Коуле и его команде получится такое личное путешествие», — вспомнились ей его слова.

Но готова ли она пойти на это?

Всякий раз, отвечая на вопрос? сколько уже она зависает на «Дизел Рэтс», Лия неизменно отвечала, что любит их музыку сколько себя помнит. Пускай в ее детстве все эти песни считались отстоем для стариков — написали-то их лет пятнадцать, а то и двадцать назад? — в них она нашла то, чего не могла отыскать в музыке своей эпохи, то есть восьмидесятых годов.

Но положа руку на сердце, Лия должна была сознаться: это не совсем правда. Вернее, не ее правда. Это была правда Эйми. В те годы Лия терпела «Дизел Рэтс» единственно по той причине, что Эйми, просто обожавшая творчество именно этой группы, приходилась ей лучшей подругой.

И хотя сама Лия втайне предпочитала музыку своего времени — все эти синтезаторы и грохочущие барабаны, которые ныне она на дух не переносила, — значения это не имело, поскольку тогда страсть Эйми к «Дизел Рэтс» странным образом перебивала все остальное.

Спору нет, группа отличалась великолепным звучанием, классными бодрыми песнями и запоминающимися навечно хуками, но эти мелодии, эти ритмы принадлежали поколению родителей, как «Битлз» или Элвис Пресли! И тоскуя по музыке, которую она могла бы назвать своей, Лия с содроганием смотрела, как Эйми достает какой-нибудь альбом «Дизел Рэтс» или, еще хуже, один из их многочисленных мутных бутлегов с мерзким звуком и еще более отвратительной обложкой — коллажем из выцветших ксероксов, и слушала все это, имитируя радость и удовольствие.

Все изменилось после смерти Эйми.

Даже по прошествии стольких лет думать об этом спокойно Лия не могла.

Жили они с Эйми по соседству и практически все время проводили вместе — гуляли, болтали. Дружба их была примечательна полнейшим отсутствием какого-либо драматизма. Даже споры о «Дизел Рэтс» отличались беззлобностью, ибо большей частью между ними царило полнейшее согласие. Покорять мир они тоже собирались сообща — правда, как именно, представления не имели. Просто знали, что, когда придет пора, они будут вместе.

Но обернулось все иначе: Эйми не исполнилось и двадцати, когда она утонула в речке Кикаха за парком Университета Батлера, в одиночестве, где-то между полночью и восходом.

Полицейское расследование сочло ее смерть самоубийством.

Но верить в это Лия категорически отказывалась. Ей никогда и в голову не приходило употребить по отношению к лучшей подруге слово «подавленная». Однако потом обнаружился дневник, который родители подарили Эйми примерно за год до ее гибели.

И записи в нем оставляла определенно не та девушка, какую знала и любила Лия.

Почерк, упоминавшиеся люди — все это было ей знакомо. Она и сама принимала участие в большинстве описанных подругой событий, только узнать их в подаче той Эйми, что вела дневник, было практически невозможно. Взять хотя бы поэтическую битву в кафе «У Кэтрин», на которую они отправились небольшой компанией. Вечер начался весело — шуточки, дружеские подколы, — а потом один поэт буквально наповал сразил девушек глубиной строф и искренностью подачи. Они все тогда сомлели и вроде повлюблялись в него.

А в дневнике Эйми про битву и про стихи упомянула вскользь. Ее куда больше занимало, что думали о ней подруги, какое имел значение тот или иной брошенный на нее взгляд и не являлось ли некое безобидное замечание скрытым оскорблением. Все это излагалось на двух страницах!

В целом дневник содержал бесконечные вариации на данную тему. Какой бы доброжелательной ни представлялась обстановка, Эйми неизменно казалось, будто все ее осуждают и обращают внимание исключительно на ее недостатки. И она снова и снова задавалась вопросом: зачем я живу? Какой от меня толк?

Последняя запись в дневнике представляла собой две строки из песни «Дизел Рэтс» «Спаси меня»:

Потерять лучшую подругу было все равно что лишиться правой руки, а чтение дневника и вовсе погрузило Лию в глубочайшую депрессию. Потому что выходило так, словно Эйми, с которой она выросла, являлась лишь плодом ее воображения.

По иронии судьбы, вытащили Лию из депрессии всё те же «Дизел Рэтс». Она принялась слушать их записи, пытаясь понять, почему же их песни не спасли Эйми, но выяснила лишь, что они способны спасти ее.

Но почему тогда они не спасли Эйми?

Только этот вопрос Лия собиралась задать Джексону Коулу, если тот в самом деле окажется жив. Хотя и не думала, что у бывшего рокера найдется на него ответ.

Себе же Лия чаще всего задавала другой вопрос: почему она не разглядела всего ужаса происходящего? Какой же тогда она была подругой, коли не заметила страданий Эйми, не обратила внимания на ее неверие в собственные силы? Чувство собственной вины терзало Лию все эти годы.

Конечно, она может выплеснуть весь этот бред на бумагу. Но зачем? Кому от этого будет лучше? И точно получится не та книга, на которую рассчитывает Алан.

Лия вздохнула и принялась записывать все подряд — и обрывки воспоминаний, и вопросы. От работы ее отвлек шум двигателя. Она подняла глаза и, заложив блокнот карандашом, принялась наблюдать, как на стоянку мотеля въезжает старый разбитый пикап. Заметив в кабине двоих мужчин, Лия напряглась: ей пришло в голову, что сидеть тут в одиночестве не безопасно и вообще стоило заблаговременно укрыться хотя бы за хлипкой дверью номера. Но теперь прятаться поздно — она попала в перекрестье на мгновение ослепивших ее фар.

Грузовичок подъехал поближе, остановился, открылась, выпуская пассажира, дверца. Приехавший, перекинувшись с водителем парой фраз на беглом испанском, ее захлопнул и с любопытством уставился на Лию. Пикап заурчал и укатил прочь.

Лия окинула взглядом незнакомца: возрастом где-то под шестьдесят, лицо обветренное, высокий, подтянутый, одет, видимо, по местной моде — джинсы, ковбойские сапоги, синяя фланелевая рубашка и кожаный жилет с бахромой. Явно повидал всякого на своем веку, как и его шмотки. Мужчина неторопливо направился к Лие — ей внезапно стало как-то не по себе, — но, должно быть, ощутив ее тревогу, остановился в паре метров.

— Мэм, — произнес он и учтиво поднес палец ко лбу. — Вы бодрствуете в такую позднь… Или рань. Тут уж как посмотреть.

«Мэм?» — удивилась про себя Лия. Да она по меньшей мере лет на двадцать моложе его! Затем ей пришло в голову, что это всего лишь дань вежливости. Тут мужчина улыбнулся, лицо его разом просветлело. Лия перевела дух.

— Я проспала всю дорогу от Лас-Вегаса, — ответила она. — И решила немного поработать, пока для прогулки слишком темно.

— Вы из Лас-Вегаса?

Лия покачала головой.

— Нет, из Ньюфорда. Просто оказалось, что долететь до Лас-Вегаса и взять в аренду машину дешевле, чем купить прямой билет на самолет.

— Понятно. Я тоже остановился в «Серебряной шпоре», в десятом номере. Меня зовут Эрни.

— А меня Лия. Вы, вижу, и сами бодрствуете в этакую позднь… Или рань?

— Виновен по всем пунктам, — собеседник снова с интересом посмотрел на Лию, а потом обратил внимание на ее блокнот: — И что же у вас за работа такая?

— Я пишу.

— Журналистика?

— Вроде того. Немного освещаю вопросы социальной политики, а в основном занимаюсь музыкой. А вы? И пожалуйста… — она указала на свободный стул. — Присаживайтесь. Я бы предложила вам кофе, но, сами понимаете…

— Через пару часов откроется закусочная «У Джерри», — Эрни махнул рукой, как решила Лия, в сторону придорожной забегаловки. — У них хороший кофе, да и еда ничего, — он уселся напротив и откинулся на спинку. — Так вы приехали сюда ради репортажа?

— Честно говоря, даже не знаю. Я ищу человека, который играл в одной группе еще в шестидесятых, вот только сомневаюсь, что мне удастся найти его.

— И как его зовут?

Лия растерялась. Вряд ли ее новый знакомый что-нибудь знает о местонахождении Джексона Коула, и на завсегдатая сайтов светских сплетен он не похож, но все равно ей очень не хотелось, чтобы о ее поисках узнал кто-нибудь еще, кроме Алана и Марисы. Потому что, окажись Коул и вправду живым, это будет сенсация века. Почти такая же, как если бы Лия доказала, что Элвис вовсе не умер.

И снова мужчина заметил, что ей неловко.

— Эй, не парьтесь. Я же понимаю, как вы, репортеры, дорожите сенсациями. Я просто так спросил, для поддержания разговора.

— Вообще-то я не репортер, — поправила его Лия.

— Ах, ну да, вы журналистка. Знаете, у меня есть для вас сюжет. Вы там у себя в Ньюфорде наслышаны о мигрантах?

— Вы имеете в виду нелегалов?

— Ага, только здесь этот термин не любят.

Лия кивнула.

— Что ж, запомню. А что касается вашего вопроса… Я в прошлом году писала статью о группе «Мало Мало» — они приезжали в Ньюфорд на разогрев «Лос Лобоса». Так ребята рассказывали, что их постоянно останавливают и требуют документы, хоть они все родились и выросли в США.

— Ну это дело обычное, — отозвался Эрни. — Но я говорю о нелегальных мигрантах, которые переходят границу и пытаются начать у нас новую жизнь. Проблема в том, что подавляющее большинство из них не осознает всей жестокости пустыни. О них упоминают в новостях, только когда ловят или находят мертвыми — и то мимоходом, очень редко в основной сводке, — немного помолчав, он добавил: — И поверьте, их гибнет очень много, от обезвоживания летом или от холода зимой. Причем не только мужчины. Женщины и дети тоже.

— Я этого не знала.

Эрни закинул руки за голову и уставился на звезды.

— Естественно, это ведь не проблемы «первого мира». Эти люди пытаются сбежать от нищеты и беспредела картелей и берутся здесь за работу, которая для нас самих слишком унизительна. А некоторых послушаешь — так они сущее сатанинское отродье, только и способное, что заниматься контрабандой наркотиков и проституцией. Но достаточно лишь поговорить с мигрантами, и сразу понимаешь, что это отчаявшиеся люди, стремящиеся к лучшей жизни для себя и своих семей. Но не это ли суть Америки? Да здесь ведь каждый и есть мигрант — кроме, естественно, индейцев, да и те, черт побери, тоже откуда-то пришли, просто гораздо раньше.

Он говорил спокойно и даже прозаично, однако в глазах его плясали гневные огоньки. Потом он снова перевел взгляд на Лию.

— Простите, меня иногда заносит. Я понимаю, что история, ради которой вы сюда приехали, важна для вас, но происходящее с этими людьми тоже необходимо донести до мира. Причем делать это нужно белым, потому что никто не станет слушать человека с коричневой кожей.

— Да нет, все в порядке, — ответила Лия. — Это… — «интересно», хотелось ей сказать, но такой ответ отдавал бы высокомерием. Она быстро нашлась: — Это так трагично. Мне ксенофобия чужда, — заметив легкое недоумение собеседника, пояснила: — Ненависть к иностранцам. Расизм. Я вправду не понимаю, откуда это берется.

— Как и я, — Эрни поднялся, отпихнув стул. — Пора мне на боковую. Приятно было поговорить с вами, Лия. Простите, что сел вам на уши. Надеюсь, у вас все получится с вашей историей.

— Я тоже надеюсь.

Проводив взглядом нового знакомого до номера, Лия снова открыла блокнот и задумалась о его рассказе. Затем вооружилась ручкой и снова принялась переносить вопросы на бумагу: возможно, извлеченные из мотавшегося в ее голове бестолкового роя, они станут более осмысленными.

С какой стати фальсификация рок-звездой собственной смерти — если, конечно, все это правда — важнее гибели в пустыне множества мигрантов? Вовсе не важнее, естественно, но Лия прекрасно отдавала себе отчет, какая история пройдет в блогосфере на ура, а какая нет.

И да, если сенсация состоится, она хотела бы отхватить себе часть пирога. Хотя это и не единственная ее цель. Впрочем, теперь и ответ на вопрос, почему музыка «Дизел Рэтс» так и не смогла спасти Эйми, был не главным. Отныне Лия заинтересована в успехе просто как обычный фанат группы. Ну, возможно, все-таки не совсем обычный.

Знала она о «Дизел Рэтс» явно больше основной массы поклонников. Она провела столько исследований, столько написала о них, опросив бессчетное количество друзей, знакомых и тех, кому довелось работать с группой! И их музыку она изучала как слушатель более искушенный, поскольку помимо официальных альбомов и бутлегов еще имела доступ к ранним демозаписям, неизданным студийным материалам и редким концертникам, все еще не выложенным на пиратских сайтах, как бы невероятно это ни звучало в нынешнее время.

Пожалуй, она знала «Дизел Рэтс» лучше, чем собственных друзей. Поэтому-то и не могла отмахнуться от предположения, что Джексон Коул ухитрился заставить весь мир поверить в собственную смерть, чтобы втайне начать жизнь с нуля. Слишком уж много всего свалилось на него под конец. Сама-то Лия считала, что Коулу под силу было справиться со всеми напастями, только ведь сколько исследований ни проводи, сколько фактов ни собирай, сколько музыку ни слушай, в голову-то другому человеку не залезешь.

Лия захлопнула блокнот, встала и потянулась. Небо на востоке чуть посветлело, но бродить вокруг мотеля, дожидаясь рассвета, ей совершенно не хотелось. День предстоял трудный, и пора сделать хоть что-то разумное, например попытаться поспать пару часиков до того, как они с Марисой отправятся в резервацию.