15
– Под повышением производительности обработки на токарном станке понимается выпуск большего объема деталей за меньший промежуток времени при одновременном снижении брака и облегчении труда рабочего…
Колька, забывшись, с аппетитом цыкнул зубом. Обед скоро, немного осталось обождать, пусть себе болтает. Для вида чирикая в тетради, он всеми силами старался не отвлекаться. Это было трудно, почти невозможно. Во-первых, солнце на улице, жара, в подмышках гимнастерки можно пару картох запечь. Во-вторых, общественная нагрузка в школе скоро закончится, можно потащить Олю искупнуться или просто погулять. В-третьих… да что тут, недоумки, что ль, собрались? И так все понятно!
Возможно, Николай переоценивал степень своего профессионального мастерства, не так-то долго продержался он на заводе, но все-таки успел нахвататься. Правда, модели станков диковинные, невиданные, многие даже с немецкими бляхами, ну и что? Принцип-то одинаковый!
– Какие возможны способы повышения производительности обработки? Может, никаких нет, а, Пожарский?
Колька вздрогнул.
– Ну?
– Э-э-э, – протянул он, возводя глаза к потолку и пытаясь вспомнить какое-нибудь умное слово, – это… Повышение режима обработки!
– Отлично, – скривился наставник, – вот если выучишься как следует, в чем я лично сомневаюсь, и останешься с целыми пальцами, то тогда и будешь повышать. Стахановец. Это когда хороший инструмент, тогда и повышай. Ну? Что там на потолке написано?
Подождав некоторое время, наставник сжалился:
– Садись. Не спи, трибунал проспишь. Кто еще может сказать?
Три десятка человек прилежно хлопали ушами, демонстрируя полную и безысходную покорность судьбе. Преподаватель обреченно вздохнул:
– Понятно. Ну тогда пометим: использование… комбинированных инструментов и приспособлений. Все успевают? Групповая обработка деталей…
И снова Колькины мысли ускользнули куда-то в сторону: «Интересно, а сметану сегодня дадут? Эх, жаль, посуды нет, с собой бы прихватить… Да что ж это я! Вот беззаботная свинья. Только и мыслей что о еде, раскабанею, перестану влезать в штаны».
Для этого надо было еще работать и работать. Был он, конечно, не такой синий и страшный, как в прошлом году, появился даже намек на щеки, так что иной раз он, веселя Ольгу, самодовольно крутился у зеркала, вопрошая: «Кто этот упитанный товарищ?» Однако до того, чтобы «раскабанеть», надо было еще отъедаться и отъедаться, что было непросто. В столовой учащиеся питались бесплатно, но не жировали, это точно.
Место заведующего столовой было не иначе как проклятым. В противном случае чем объяснить, что люди с безупречным происхождением, полным отсутствием чуждого элемента, попадая за стол заведующего, рано или поздно начинали, что называется, грести лопатой и нести мешками. Всего-то два месяца назад сел заведующий Зайцев, ранее работавший в столовой закрытого военного кооператива, который, как выяснилось, бесплатно прибирал из столовой предприятия завтраки, обеды и ужины на завтраки для своего семейства аж из двух членов – его и огромной белотелой супружницы. Когда она иной раз выбиралась на улицу, казалось, что по тротуарам гуляет туча. Сметану Зайцев разводил простоквашей, забирая остатки себе, кефир – молоком, хорошее молоко списывал как прокисшее, а мясные бульоны умудрялся варить вовсе без мяса. Кур хороших толкал налево, а тухлых вымачивал на ночь в уксусных ваннах, и наутро все жевали чесночные котлеты из этих «покойниц» со стажем.
Говорят, что на суде он, так и быть, покаялся, что брал «иной раз» «по нескольку» яблок и по «килограммчику» маргарина, повидла и меда. Брехун. Абсолютно всем было известно, что воровал он гораздо больше.
Теперь вместо него правила Царица Тамара, как ее называли, – строгая женщина, родом откуда-то с Кавказа, с выдающимся носом и пышными черно-серебряными волосами, затянутыми в пучок. Жила она одиноко и была так тоща, что ни у кого язык не поворачивался заподозрить ее в поедании лишнего.
При ней столовая расцвела пышнейшим цветом, на подоконниках появились герани, на стенах – натюрморты Натальиной работы, от которых до времени слюнки текли, на столах – салфетки из бумаги (не газет), а обиженные тараканы эмигрировали туда, где сытнее.
И как же попервоначалу непривычно было есть борщ и пережевывать в нем мясо – точь-в-точь как в старые добрые довоенные времена. В буфете вместо липких клеклых уродцев (ромовых баб?) появились пирожки, которые Тамара ловко лепила сама из горстки муки и того, что под руками, – излишка капусты и картошки, лука, а то и просто крапивы, которую по ее просьбе учащиеся набирали тут же, во дворе.
На базе вместо нормы в пшеничной муке выдали как-то кукурузную, и несколько столовых отказались (куда ее?). А в буфете ремесленного красовались к обеду диковинные золотистые лепешки, которые оказались к тому же безумно вкусными.
Царица Тамара строго следила вообще за всем, особенно за раздатчицами, и добилась-таки установки контрольных весов, чтобы каждый при желании мог убедиться в том, что получил по норме. Кто-то попробовал возникнуть, мол, тут не ресторан, и был немедленно «загнан за Можай»: «Дети – наше будущее, оно должно быть светлым и сытым». Поспорь с такой.
– Ну а теперь, товарищи, приступим к практическим занятиям.
Колька проснулся. О, это дело. Куда лучше, чем выслушивать скучные лекции. Вообще ему нравилось токарное ремесло, хотя мама говорила, что лучше бы что иное выбрать, чтобы сразу зарабатывать. Это и понятно – чтобы хорошим токарем стать, надо впахивать не менее пяти лет, только потом пойдут и деньги, и премии. Но такой уж Колька человек: если что нравится, то шабаш, и все равно, платят за это так, что хватает на крабов или только-только на хлебушек. Главное в жизни – это идея, а года-то пройдут скоро, оглянуться не успеешь.
– Сегодня будем вытачивать болты, эм-двадцать на полтора, длина шестьдесят миллиметров…
«А, ну это проще простого!»
Все распределились по станкам и принялись за обработку.
– Пожарский! У нас что, перекур? – спросил наставник, оторвавшись от заводской многотиражки.
– Так я все уже, – пожал плечами Колька.
Наставник с сомнением глянул на часы, подошел, взял одну единицу, вторую.
– Слушай, молодец, парень! – серьезно сказал он, пожимая Кольке руку. Тот еле сдержался, чтобы не расплыться в улыбке: что за привычка, чуть кто похвалит – цвести подсолнухом!
Однако наставник и не собирался хвалить за просто так:
– Вдвое быстрее норматива, и чисто, без брака. Покажи-ка, как действовал?
Колька, немного ощущая себя факиром, продемонстрировал операцию с «перестановкой слагаемых», когда заготовки нарезаются в расчете на два болта, а не на один, чтобы сэкономить время на центровке:
– Сразу половину я протачиваю, в размер без подпора, зажимаю за проточенное и точу вторую, потом резьба. Дальше полученные болты режу в размер пополам и торцую.
– Толково, – оценил наставник, – молодец. Спасибо.
И вот тут надо было бы признаться, что благодарить-то надо мастера Сапера, который как-то, потеряв терпение, силой и с матом впихнул в свой «детсад» жемчужины собственных знаний, а он, Колька, по каким-то причинам запомнил.
Однако так уж приятно было получать заслуженные похвалы! Работа-то сделана, разве нет? Стало быть, самое время откушать.
Возможно, лет сто спустя за круглым столом, заставленным супницами, салатницами, блюдом с кучей хлеба, яблоками, а потом еще попивая настоящий чай с настоящим сахаром и плюшками, можно будет с ужасом вспоминать этот обед в столовой ремесленного. Теперь же нет ничего вкуснее борща на мясном, пусть и жидковатом, бульоне, с кусочком настоящей говядинки, с ноздреватым хлебом, тощих котлет с пюрешкой и свежим огурчиком. Сверху еще компотцу, и в буфете можно перехватить пирожок какой.
«Оле оттащу», – решил Колька, покупая сразу два.
