Глава 54
Лифт помчался вниз, отчего у Анны заложило уши, однако она едва ли вообще заметила эту поездку. Только поток холодного воздуха, ударивший в лицо на улице, слегка привел ее в чувство. Толком ничего не соображая, подгоняемая зашкаливавшим в крови адреналином, она зашагала вперед, прочь. Из двух вариантов — сражаться или бежать — Анна, судя по прошлому Рождеству, предпочитала последний. Она была трусихой.
«Ну и чего ты боишься?»
Вопрос просочился в ее сознание, но лишь подстегнул ее. Избрав ориентиром забитую людьми и транспортом Лондон-Бридж-стрит, она, чуть пошатываясь на каблуках, двинулась в ее направлении.
Она не могла об этом думать. Не могла думать о том, почему бежала и что только что совершила. Лучше было просто тупо плестись под покровом этого тумана.
Она повернула за угол к большой дороге, скопившаяся на перекрестке толпа подхватила ее и повлекла за собой. Так она оказалась в одном из дальних уголков городского рынка, обычно имеющего вид застекленной площадки для семейного пикника, но сегодня здесь все было иначе. Гуляки лет на десять ее моложе слонялись от одной компании к другой, выпивали, болтали, веселились.
Ступив под стеклянный полог, Анна начала проталкиваться сквозь них, пока не добралась до устойчивой барной конструкции. Вцепившись в нее обеими руками, крикнула бармену: «Джин! Двойной!» Джин подали в чем-то, напоминавшем аквариум, только на тонкой стеклянной ножке. Однако Анну мало заботило, как выглядела эта емкость, любоваться ей никто не собирался. Осушив бокал, она толкнула его обратно бармену. Тот кивнул и налил новую порцию с таким невозмутимым видом, будто она любезно попросила ванильный латте.
Она на что-то наткнулась и, обнаружив, что это был барный стул, взобралась на него.
Нет, это не должно повториться.
Да будь он проклят за то, что пробудил ее, за то, что превратил из обыкновенного лунатика в… это. Человека, способного мыслить и чувствовать, которому, в отличие от полуживого зомби, было чем рисковать. Это его вина.
В какой-то момент она наскребла в себе достаточно негодования, чтобы оправдать свои действия. Но лишь на миг. А затем оно начало сходить на нет, растворяясь в огромной черной дыре, которая разверзалась у нее внутри.
Анне был известен лишь один способ борьбы с подобными эмоциями. Нужно было вернуться в то состояние, в то место — в пустоту, покой и безмятежность. Но поскольку поблизости не было ни белых простыней, ни одеяла, Анна подняла свой бокал с джином и поднесла его к губам.
* * *
Броуди прикрыл дверь ванной, подошел к унитазу и опустил крышку. Сев на нее, он облокотился на колени и опустил голову на ладони. О боже, как же это было унизительно, неловко и пугающе. В действительности все его худшие опасения о панической атаке сбылись.
Все эти любопытствующие зеваки… он был не в силах укрыться от них, скованный собственным разумом и телом.
К счастью, он сумел убедить парамедиков, что с ним все в порядке, спокойно поведав им свою историю, когда лифтер отогнал собравшуюся толпу обратно за угол. После нескольких анализов и проверок медики неохотно согласились. На самом деле, они проявили к нему столько внимания, что он стал себе казаться еще глупее и беспомощнее.
Но каким бы ни было его самочувствие в тот момент, ничто не могло сравниться с тем, как больно отдавалось в груди воспоминание о взгляде Анны из-за закрывающихся дверей лифта.
Он достал из кармана телефон и набрал ее номер. Потом позвонил снова, и снова, и снова. Не помогало. Тогда он перешел к сообщениям.
«Где вы?»
«Все в порядке?»
«Я беспокоюсь о вас».
«Пожалуйста, перезвоните мне».
Он вел себя как приставучая девчонка-подросток. Не менее унизительно. Но ему было все равно. Он должен знать, что с ней все в порядке.
Глядя на пустой, безмолвный телефон, Броуди зарычал от досады и почти поддался искушению швырнуть его куда подальше. Помешало нежелание платить штраф за модный телевизор, вмонтированный в зеркало ванной, поэтому он сунул мобильный обратно в карман и вышел из уборной.
Проследовав по просторам своих апартаментов, он дошел до угла столовой зоны, откуда открывался вид на Темзу и лондонский Сити. Она была где-то там, среди всех этих мигающих огней, возможно, в беде, возможно… Нужно было собраться с мыслями.
Отчего же после стольких уговоров о встрече она вдруг бросилась наутек, стоило ей его увидеть? В этом не было никакого смысла.
Он должен был пойти и разыскать ее.
Броуди развернулся и зашагал через гостиную к блестящим недрам коридора, но чем ближе он подходил к выходу из номера, тем ощутимее делалось покалывание в пальцах и ступнях. Ибрагим предупреждал, чтобы он избегал ситуаций, вызывающих панику, когда симптомы уже доходят до крайности.
Он добрался до двери, приложил ладонь к отполированной надписи, и сердце его запнулось: пропустив удар, оно затем припустило вдвое быстрее. Мир вокруг начал расплываться.
Он бы сделал это, если бы все сводилось лишь к превозмоганию симптомов и ощущений, к принятию ужаса и позволению ему себя поглотить. Даже в таком состоянии он прошел бы тысячу миль, лишь бы ее найти, но в том-то и беда — он сомневался, что сумеет преодолеть эту тысячу миль. С таким предательским телом он и на двести метров не смел рассчитывать.
Он был жалок. Слаб.
Поднятая рука безвольно упала, плечи поникли — он повернулся и, добредя до панорамных окон, заменявших половину всех стен его номера, уткнулся лбом в их прохладную стеклянную поверхность.
Откуда-то со стороны реки донесся приглушенный хлопок, и из-за вздымающихся на западе зданий ввысь полетели фейерверки. В свете цветных вспышек из темноты вырисовывалась верхняя дуга знаменитого лондонского колеса обозрения. Река внизу сияла отражениями пущенных в небо ракет, знаменуя наступление следующего года. Город начинал праздновать.
Едва ли Броуди еще когда-нибудь чувствовал себя столь одиноким.
* * *
Джин лился рекой, и бар вокруг Анны подернулся легкой дымкой. В какой-то момент присутствующие зашумели, принявшись громко считать, а затем поздравлять, обнимать и целовать друг друга. Анна не обращала на них ни малейшего внимания, слишком поглощенная погружением в забвение. Кто-то — возможно, бармен — подсунул ей бутылку воды, которую она с жадностью осушила, после чего поток джина немного поиссяк. Да и вкус у жидкости в бокалах-аквариумах подозрительно напоминал проточную воду.
Симпатичный бородатый бармен пару раз предпринимал попытки узнать, как ее зовут и все ли у нее в порядке, но, упершись лбом в барную стойку, чтобы на него не смотреть, она лишь отмахивалась. Ее это даже насмешило. Она чувствовала себя королевой. Не хватало лишь пары белых перчаток — и она в шоколаде.
— А у вас, случайно, не найдется перчаток? — подняла она голову и, прищурившись, взглянула на мистера Симпатичного Бородача.
Он пожал плечами, но, исчезнув за стойкой, в следующее мгновение возник снова и протянул ей пару перчаток. Анна их надела. Они были не совсем такой длины, не такие белые да и не такие атласные, как она ожидала, — скорее трикотажные, — но это определенно были перчатки, а потому грех жаловаться. Так, теперь бы понять, зачем они ей понадобились. Может, у нее замерзли руки? В попытке вспомнить она снова опустила голову на стойку бара.
Через какое-то время начала накатывать сильная головная боль. Не отрывая правый висок от стойки, она пошевелила рукой в трикотажной перчатке, подзывая Симпатичного Бородача.
— Еще джина, — промямлила она и захихикала при мысли, доводилось ли когда-нибудь королеве говорить нечто подобное своим симпатичным бородатым лакеям во дворце.
Но было поздно — головная боль отравила все веселье, отрезвляя мысли, пробуждая сознание. Черт!
На нее вероломно нахлынуло воспоминание минувшего вечера — момент, когда Броуди обернулся и взглянул на нее. И вновь это ощущение резкого столкновения с чем-то твердым — такое сильное, что Анна чуть не рухнула со стула.
— Нет, — хныкнула она кому-то (она не совсем понимала кому), — Броуди просто друг, и все. Очень хороший друг.
Этот кто-то рассмеялся. Ее слова явно не восприняли всерьез.
— Заткнись, — буркнула она, открывая глаза и оглядываясь в поисках собеседника. Смех стал лишь громче. Резче. Но никто вокруг не обращал на нее внимания, не насмехался. Голос звучал у нее в голове. Стены бара вдруг повело.
Она резко поднялась из-за стойки и уставилась на бармена.
— Я не люблю его! — решительно заявила она. — Не люблю.
Не имело значения, как сильно всколыхнулись и заметались в ней чувства при виде него. Не имело значения, как все, что она о нем знала, — его тихая сила, прекрасное воображение, грубоватый смех, — сплелось воедино и ножом вонзилось ей в сердце. Она просто не любила его, и точка.
Симпатичный Бородач поднял брови и, налив еще один стакан воды, поставил его перед ней.
— Не люблю, — повторила она.
— Вы не первая в моем баре, кто жалуется и так говорит, — пожал плечами он, — но, по моему опыту, означает это прямо противоположное.
Анна потрясла головой, отчего та заныла еще сильнее. Она закрыла глаза.
— Я не могу его так любить, — прошептала она. — Он не Спенсер.
Она ждала, что при этих словах — в знак солидарности — среагирует ее внутренний радар, но тот, как ни странно, молчал.
— Предатель, — буркнула она.
— Прошу прощения? — не понял мистер Симпатичный Бородач.
Прошу прощения.
Анна выпрямилась.
— Вот эти слова и втянули меня в историю! — с жаром объявила она, потрясая рукой с такой силой, что стул под ней зашатался, и пришлось держаться за него, чтобы не упасть.
— Я вызываю вам такси, — сообщил он.
— Не надо мне, — отмахнулась она, нащупывая свою сумочку, которая так и болталась на ней, перекинутая через плечо, — у меня проездной. Хм. А где он?
— Я вызываю вам такси, — повторил он. — Допивайте свою воду.
Так Анна и оказалась на заднем сиденье малолитражки. Водителю — как ни странно, женщине — пришлось дважды объехать квартал, прежде чем Анна наконец сообщила, куда она едет.
— Я вела себя просто возмутительно, — причитала она, — я ужасно с ним поступила!
Водитель только усмехнулась:
— В вопросе с мужчинами это звучит как око за око.
— Но мне нужно извиниться!
Женщина взглянула на нее в зеркало заднего вида.
— К вашим услугам, — сухо отозвалась она. — Мне бы только адрес.
Анна нахмурилась. Куда она опять собралась? Что она должна была делать?
Ах да. Она вдохнула поглубже и назвала адрес.
* * *
Такси замедлило ход и остановилось. Анна посмотрела в окно. Все казалось расплывчатым. Она на автомате вытащила из бумажника пачку банкнот и протянула их водителю, едва ли заметив усмешку на лице женщины. Завтра ей, вероятно, станет жаль что так расщедрилась на чаевые, но сейчас все ее мысли были лишь о том, чтобы добраться до пункта назначения и все ему сказать.
Пошатываясь, она миновала тропинку до входной двери и после нескольких неудачных попыток все же сумела помирить ключ с замком, а оказавшись внутри, сбросила сумку и пальто на пол в прихожей и ринулась наверх, в спальню.
Прерывисто дыша, Анна распахнула гардероб Спенсера. Дно его было уставлено черными пластиковыми пакетами. Рванув один из тех, что лежал сверху, она вытащила из него рубашку и, уткнувшись в нее лицом, громко, судорожно разрыдалась.
— Прости, — раздавался ее шепот в перерывах между рыданиями. — Прости, Спенсер. Я не хотела этого делать. Я не хотела влю… — она осеклась, отказываясь произносить это слово. Никогда его не скажет. Кашлянув, Анна решила зайти с другой стороны, в обход опасной темы и начала стаскивать с себя платье, приговаривая: — Я люблю тебя и только тебя, Спенсер. Так всегда должно было быть — так оно и будет. Я обещаю тебе.
Натянув на себя истерзанную рубашку и чуть пригладив ее, она шепотом повторила:
— Обещаю.
