Броуди въехал на свой двор, выбрался из «лендровера» и захлопнул дверцу, уверенный, что Льюис уже наверняка ожидает его дома под дверью, гадая, куда же отлучался хозяин. Тем утром Броуди пришлось отправиться на окраину Дартмута, но взять с собой Льюиса он не мог. Оказалось, что врачи не жалуют у себя пушистых четвероногих компаньонов.

Он выискал этого парня в интернете пару месяцев назад, вскоре после того, как Анна рассказала о своей поездке на гоночный трек. И вот уже прошел шестой прием, а он все никак не мог определиться, есть ли от терапии польза. Особенно с учетом того, что единственное место, где он бывал, если не в своей глуши или дома, — кабинет Ибрагима для его сеансов, а одна только поездка в направлении какого угодно города уже вышибала его из себя.

Он отпер заднюю дверь, и навстречу ему вылетел слегка обезумевший и довольный его возвращением Льюис. Затем пес промчался мимо него в другой конец двора и начал лаять в сторону пешеходной дорожки, которая шла сбоку участка. Этот лай не отстаивал территорию, этот лай говорил: «Взгляни сюда!»

В ту же секунду Броуди краем глаза заметил цветную вспышку. Он обернулся и увидел женщину в ярком походном костюме, а рядом мужчину — в одежде более темных и приглушенных тонов.

— О, здравствуйте, — обратилась к нему женщина. — Боже милостивый! Кажется, мы немного заплутали…

Она попыталась перелезть через каменную стену, служившую границей между тропинкой и его садом. Броуди стал отступать — как раз, когда женщина взглянула ему в глаза и замахала плохо свернутой картой.

— Вы случайно не знаете, как добраться до Хексуорти? — прокричала она, ничуть не смущенная, что только что без приглашения перемахнула через границу чужой собственности. Это была женщина средних лет, из тех, кого его мама назвала бы «восторженной фифой».

— У нас в деревне заказаны ночевка и завтрак… — она молча оглянулась на своего сообщника.

— «Ночлег и завтрак у овечки», — подсказал он.

— «Ночлег и завтрак у овечки», — повторила она, будто это было не то же самое, что только что сказал ее спутник, и с надеждой снова воззрилась на Броуди.

Броуди стоял как вкопанный и смотрел на нее. Сердце взволнованно билось в груди, а онемевшие пальцы стало покалывать.

«Помни, что сказал Ибрагим, — пытался он внушить себе. — С тобой все в порядке. Это не приступ. Это все те же безобидные симптомы, что возникают при каждой панической атаке. Не борись с ними, просто… наблюдай. Принимай их».

Ибрагим предложил вести записи, фиксируя, когда и где у него возникали наиболее сильные приступы беспокойства, что становилось их причиной, как долго они длились и насколько мучительны были по шкале от одного до десяти.

«Шесть, — буднично подумал Броуди тем уголком своего мозга, который, казалось, функционировал почти нормально, — хотя может перерасти в восемь или девять, если она так и продолжит на меня наступать».

Из беседы с Ибрагимом он понял, что именно люди — а точнее, незнакомцы — вызывали многие из его панических атак. И чем больше их было поблизости, тем тяжелее становился приступ. Хуже всего ситуация складывалась там, где было мало путей отступления, — в ограниченном пространстве, например в магазине, или даже на улице. Ему важно было знать, что он сможет уйти, сбежать.

Это был уже не первый раз, когда Броуди упрекал себя за то, что не высадил живую изгородь или не поставил забор. Правда, едва ли кто-то пользовался этой заброшенной тропкой. За долгие месяцы они стали первыми, кого он встретил на ней.

Но теперь делать было нечего. У него есть всего два варианта: (а) развернуться и бежать, представ перед ними последним грубияном, или (б) поговорить с этой женщиной. И покуда ступни его, казалось, вросли в эту пыльную землю, вариант (а) казался несравненно привлекательнее.

«Сосредоточься, Броуди! С какой техники советовал начинать Ибрагим?»

Дышать.

Нужно было дышать.

Эта мысль медленно выкристаллизовалась в его сознании — как по волшебству. Точно всегда там была. Он еще прочнее уперся ногами в булыжники, поднял голову и взглянул прямо в лицо этой женщины, стараясь делать мерный вдох и затем вновь, не торопясь, выпускать воздух из легких.

Восторженная фифа чуть замедлилась, чтобы жилистый товарищ мог ее нагнать, поэтому подошли они уже вдвоем и протянули ему свою карту:

— Можете показать, где мы находимся?

Броуди кивнул. Он так хорошо знал свой маленький заболоченный уголок, что хватило секунды — и он ткнул пальцем в карту.

Женщина покосилась на место, куда он указал, и снова воззрилась на него:

— А это далеко? — она вскинула голову и посмотрела на небо, золотившееся в лучах солнца, грозившего скрыться за скалистыми вершинами на горизонте. — Было бы желательно добраться туда до темноты.

— Пять… — только и смог выдавить он, но прозвучало это так, будто он пытался разговаривать, держа во рту горсть камней. Он поднял руку так, чтобы она могла сосчитать по пальцам.

— Пять миль?

Он энергично закивал и указал на дорогу, которая вела на запад и спускалась в небольшую лесистую долину.

— Ладно… спасибо, — поблагодарила восторженная фифа, хотя на ее лице читалась неуверенность в том, что ее благодарности рады. И в общем-то она была права — не потому, что Броуди утратил способность или желание помогать, а потому что он считал секунды в ожидании, когда эта парочка скроется из виду, и он сможет дать волю чувствам, прилечь — да что бы его телу ни вздумалось, чтобы компенсировать их вторжение.

Льюис сидел рядом с ним, с надеждой глядя на женщину и виляя хвостом так, что от него поднималось небольшое облачко пыли. Она наклонилась и чуть потрепала его по макушке, после чего, беспечно помахав на прощание, они с товарищем удалились.

Когда они свернули по тропке за угол, Броуди смог наконец выдохнуть и, чтобы не рухнуть, уперся ладонями в колени. Его все еще немного потряхивало, а сердце отбивало галоп.

«Но ты это сделал, — объявил прежде безучастный и попрекающий голос. — Ты не выставил себя перед ними дураком — ну, может, немного. Тебя не вырвало. И ты даже разговаривал!»

«А ведь правда, — думал он, набирая в легкие побольше воздуха, — у меня получилось».