Глава 2
«В идеальном мире, — думала Анна, — я бы опаздывала на все вечеринки часа на полтора». В таком случае она бы пропускала их начало, пока все гудят, с оптимизмом предвкушая предстоящий вечер, слышатся возгласы приветствий, завязываются и моментально забываются новые знакомства.
Габи работала фуд-стилистом — занималась тем, что создавала для кулинарных изданий и разных журналов дразняще аппетитные фотографии блюд. За годы работы она повидала большое количество самых разных людей, от фотографов и арт-директоров до издателей, стилистов и телеведущих. В тот вечер вечеринку устраивала калифорнийская эмигрантка, владевшая сетью салонов красоты на юге Лондона. Ванесса жила в Чизлхерсте, и чем ближе Анна подъезжала к ее дому, тем зеленее становились улицы и тем роскошнее смотрелись стоявшие на них дома. Дуплекс в Сандридж-парке, где жила Анна, был всего в паре миль отсюда, а по ощущениям — в совершенно другом мире.
С нетронутым бокалом шампанского в руках она таскалась за Габи по нижнему этажу стильного особняка. Как только той удавалось вынырнуть из одной компании восторженных экстравертов, ее тут же затягивали в другую, с кучей незнакомых Анне лиц. Она просто слонялась из угла в угол с дружелюбно-нейтральной маской, стараясь избегать встречных взглядов.
Явное преимущество от дружбы с более общительным человеком, который знает, казалось, процентов девяносто остальных гостей, заключалось в том, что вихрь разговоров носился вокруг Анны, подобно ручью, огибающему скалу, стоящую у него на пути, и ее это вполне устраивало. Ведь стоит завязаться непринужденной беседе, как обязательно начнутся вопросы, а она не очень-то их любила, особенно если они касались чего-то личного. Во всяком случае, ей уж точно не хотелось слышать вопрос:
— Эй, Анна! Как у тебя дела?
Приняв веселое выражение лица, она повернулась и заметила улыбавшуюся ей очередную творческую, интересную знакомую Габи.
— Оу, э-э-э, привет… — растерялась Анна. Отчасти потому, что не могла вспомнить имя этой женщины, но главным образом потому, что этот простой вопрос всегда приводил ее в замешательство. По натуре она была человеком откровенным, вследствие чего, когда кто-нибудь спрашивал, как у нее дела, она автоматически отвечала правду.
Непростительная ошибка.
Когда-то она именно так и делала, пускаясь описывать, как каждая секунда дня мучительно вонзалась ей в сердце, как она в ужасе открывала глаза по утрам. Было приятно иметь возможность выговориться.
Однако вскоре она обнаружила, как при этих рассказах лица ее друзей принимали мрачное выражение, они вдруг начинали нелепо запинаться. Как правило, они выдумывали кого-то на другом конце комнаты, с кем им срочно требовалось переговорить, и торопливо уносили ноги.
Никого в действительности ее дела не интересовали. Только не теперь, после двух лет, девяти месяцев и восьми дней. Включая Габи. Их уши готовы были слышать лишь то, что она уже приходит в себя, что оправиться от подобной трагедии и продолжать жить дальше вполне возможно. Банальный эгоизм. В самом деле, ведь они спрашивали ее лишь затем, чтобы она дала им надежду. Спрашивали, чтобы лишний раз утвердиться в мысли, что, случись с ними что-нибудь столь же ужасное, со временем и у них бы все наладилось. Но у Анны ничего не налаживалось. Не было ни единого намека.
В ожидании ответа знакомая Габи нетерпеливо изогнула брови.
— Все путем, — кивнула Анна, отметив про себя — в который раз, — что скорбь превратила ее в ужасную врушку. — А ты как?
Женщина — Кейша! Ее звали Кейша — философски кивнула:
— Ой, да ты знаешь, все то же, все по-старому… — она сдвинула брови. — Я слышала… Ну ты поняла… Мне так жаль.
И тут она сделала худшее из возможного: сочувственно положила руку Анне на плечо. Прикосновение обожгло.
Анна готова была стряхнуть эту руку, осадить Кейшу грозным взглядом за преступление невидимой границы, но сдержалась.
— О, смотри! — сказала она, метнув взгляд в противоположный конец просторной глянцевой кухни. — Кажется, тебя ищет Ванесса.
Вообще-то хозяйки дома нигде не было видно, но ведь в «невидимого друга» можно играть и вдвоем. Еще секунду Кейша помедлила в нерешительности и, наскоро обняв Анну, поспешила прочь. Анна выдохнула и растворилась в противоположном направлении.
Она была рада обнаружить, что маленькая стрелка ее часов уже миновала девять, и от фазы «встреч и приветствий» гости перешли к следующей: разбившись на стайки, устроились кто у кухонных стоек, кто — в специальных гостевых зонах. Стало проще огибать толпу: не выпуская из рук стакан согревшегося шампанского, она дрейфовала по дому с таким видом, будто только что закончила увлекательнейшую беседу и уже направлялась поболтать с кем-нибудь другим. В действительности же — если не считать короткого разговора с Кейшей — единственным человеком, с которым она общалась в тот вечер, была Габи, да и то лишь в машине по дороге туда.
Не успели они выехать на дорогу, как Габи как бы между прочим выдала:
— Я ведь уже говорила, что сегодня придет Джереми?
Анна бросила на подругу строгий взгляд. Габи прилежно сидела на пассажирском сиденье: ладошки на коленях, на губах — ангельски-невинная улыбка. Анна забеспокоилась — не в привычке Габи было говорить сухими фактами. Габи визжала, улыбалась и сыпала конфетти. По любому поводу. Недоброе предчувствие в Анне усилилось.
— Вот как? — удивилась она, стараясь сохранять как можно более непринужденный тон. — А напомни-ка еще разок, кто это? — поинтересовалась она, прекрасно помня, что Джереми был приятелем Ванессы; прекрасно помня, что он был графическим дизайнером с «восхитительной квартиркой» в Бекенхеме.
Анна поняла, что теперь момент, когда эта граната разорвется, был лишь вопросом времени. Вот уже несколько недель кряду Габи как бы невзначай упоминала его имя почти так же часто, как намекала — порой не так уж и мягко, — что Анне пора «двигаться вперед».
Только Анне не хотелось двигаться вперед. Она была не готова.
Но сколько бы тысяч раз она это ни повторяла, на Габи это, очевидно, не действовало. И вот она, еле сдерживая улыбку, пробиралась к ней по переполненной кухне с каким-то мужчиной на буксире.
Теперь все встало на свои места. Весь вечер Габи заботила вовсе не собственная личная жизнь.
Анна попыталась куда-нибудь улизнуть, но дорогу ей преградила стайка сотрудниц ванессиного салона красоты, все в блеске украшений и буйстве красок — сущие экзотические птахи. Они облюбовали стеклянный холодильник, битком набитый шампанским, и, по всей видимости, не собирались его покидать.
— Я уже думала, что совсем тебя потеряла, — расплылась Габи в одной из своих фирменных улыбочек в стиле Джулии Робертс.
Анна окинула взглядом стиснутого в руках подруги мужчину, который, надо сказать, не разделял восторга Габи от предстоящего знакомства.
— Это Джереми! — объявила Габи. Ее торжественным тоном впору было разве что объявлять лауреатов «Оскара». Высокий светловолосый Джереми оказался обладателем острых скул, напомнив Анне детектива в одном шведском криминальном сериале, который она сейчас крутила на «Нетфликсе».
— Помнишь, я тебе про него рассказывала?
Анна бросила на Габи хмурый взгляд. Серьезно? Ты вот так себе это представляешь?
Ничуть не смутившись, Габи осадила ее взглядом «не порти план!» и продолжила:
— Помнится, ты говорила, что хочешь заняться сальсой. Так вот, Джереми ходил на занятия в Общественном центре. И может тебе все о них рассказать.
Тут Габи понадобилось непременно пополнить бокалы гостей, и она поспешила на поиски шампанского в противоположном направлении от набитого им холодильника. В смущенном одиночестве Анна и Джереми остались глядеть друг на друга.
— Привет, — вздохнув, улыбнулась Анна.
Да, она не горела желанием заводить знакомства, но и грубить не собиралась. А потому, когда между ними все же начала завязываться робкая беседа, она предпочла умолчать, что сальса была идеей Габи — хоть что-то, чтобы вытащить Анну из дома. Хоть что-то, чтобы она отвлеклась от своих мыслей. До этого был разговорный итальянский. А еще раньше — литье серебряных украшений. Были даже треклятые курсы автомеханики.
Так они и беседовали на кухне уже с полчаса. Анна нашла его довольно милым. Не слишком зацикленный на себе. Не скучный. Габи явно застала его врасплох своей неуклюжей попыткой сводничества. Как умел, он безуспешно пытался это скрыть. Отчего нравился Анне даже больше. Он предложил выйти на свежий воздух. Она согласилась.
— Так как же ты стал таким экспертом по сальсе? — поинтересовалась она, когда они вышли на террасу, откуда открывался вид на безукоризненно чистый сад.
Джереми поморщился:
— Ну, экспертом я бы себя не назвал.
— Разве? А сколько ты занимался?
Он потер ладонью лицо и рассмеялся. Анна отметила, что у него приятная улыбка. В его глазах что-то мелькнуло — что-то теплое, искреннее.
— В том-то и дело… я ходил всего несколько раз, и то потому, что моей сестре очень хотелось, а ее муж наотрез отказывался.
Анна тоже рассмеялась. Это был не заливистый, разбирающий смех, скорее тихий смешок, но одно это так ее поразило, что она почти сразу умолкла. Этот звук был чуждым для ее ушей, и это легкое подрагивание плеч такое непривычное. Сколько прошло с тех пор, как она смеялась последний раз? Ей бы хотелось ответить «дни», но это было бы наглой ложью. «Недели» — пожалуй, тоже небольшое лукавство.
Может быть, она так увлеклась беседой с этим приятным молодым человеком, потому что вдруг осознала, что не просто стоит рядом, улыбаясь и кивая впопад, а отвечает, делясь крошечными обрывками сведений о себе самой. Может быть, потому, когда он рассказал ей о занятиях сальсой и признался, что готов снова на них отважиться, если ей вдруг захочется их посетить и нужна будет компания, она сказала, что подумает.
Разговор плавно переходил на новую тему, и ей вдруг подумалось: «А Габи не промах! Отличный выбор!» В другой жизни, в другом мире, у нее внутри уже порхали бы бабочки от одной только мысли о том, чтобы потанцевать с Джереми, взять его за руку, почувствовать тепло его ладоней во время движения. Они стояли, облокотившись на перила террасы. Джереми не упускал возможности на нее взглянуть, а она всякий раз чувствовала в животе нежный трепет крылышек.
Но Анна знала, что этот трепет ничего не значит. Бабочки долго не живут, а учитывая мороз, крепчавший в глубинах ее души, этим оставалось жить совсем мало. Околевшие трупики, бедолаги.
И все же, когда Джереми забирал ее бокал уже теплого, выветрившегося шампанского, чтобы заменить на новый, их пальцы соприкоснулись, и бабочки ожили вновь.
Это мимолетное прикосновение пробудило ее тайную сигнализацию, как кассир, нажимающий аварийную кнопку под своим столом в случае ограбления банка. В хранилище ее сердца замигали красные лампочки, в ушах взревели сирены. Джереми отправился на кухню.
«Не обращай внимания, что он симпатичный, — надрывалась сигнализация. — Пусть даже очень симпатичный. Он не Спенсер.
Не обращай внимания, что он умный, чуткий и слегка задумчивый, что только добавляет ему обаяния, чего всегда не хватало Спенсеру. Не обращай внимания, что этот Джереми никогда не стал бы отпускать шуточки всякий раз, когда ты пытаешься заговорить о чем-то глубоком и важном. Это не он. И никогда им не будет».
Анна попыталась не обращать внимания на завывавшую сигнализацию, когда он вернулся. Она попыталась вникнуть в его историю об излишне придирчивом заказчике, но в голове предостерегающе пульсировало оттого, что он все дольше задерживал теперь на ней свой взгляд, а окружавший их маленький пузырь близости становился все уже.
Черт подери! Она знала, чем это может кончиться.
Не пройдет и получаса, как он уже будет, что-то ей объясняя, ласково касаться ее плеч. И, быть может, когда над страной разнесется звон Биг-Бена, он наклонится и нежно поцелует ее в губы. От этой мысли в животе у нее все перевернулось. Она превратилась в оголенный разгоряченный нерв.
«Это не Спенсер, — пронеслось очередное предостережение. — Не Спенсер. Не Спенсер. Не Спенсер».
Заметив, что Джереми продолжает говорить, Анна попыталась улыбнуться и кивнула, чувствуя легкую тошноту и в то же время приятное головокружение. Так не пойдет! Нужно было непременно все это прекратить.
Но потом Джереми начал рассказывать о мальчишнике, на котором они с друзьями весь день провели на фестивале в Гудвуде, разъезжая на гоночных болидах. Анна, не раздумывая, ухватилась за брошенный им спасательный круг.
— Однажды я тоже делала мужу такой подарок на день рождения, — поделилась она. — Суперкары… Он был без ума от «Астон Мартина».
— Правда? — Джереми удивленно открыл рот, но тут до него вдруг дошел смысл ее слов, и он запнулся. Он пару раз кивнул — выгадывает время, чтобы сориентироваться, предположила она.
— «Астон Мартин»? — наконец сказал он, продолжая слегка качать головой. — Хороший выбор.
Она чувствовала, что он на мгновение застопорился, но не удивился, услышав о муже, как поступило бы большинство мужчин, если бы какая-нибудь женщина на вечеринке больше часа говорила исключительно с ним, и при этом ничто не указывало бы на наличие второй половинки.
— Габи ведь рассказывала тебе о Спенсере, — сказала она. Это был не вопрос, а утверждение.
— Немного, — ответил он и — надо было отдать ему должное — сохранил зрительный контакт, глаз не отвел и не стал искать «невидимого друга». До этого момента их разговор плавно тек в своем русле, однако он не сбежал, когда гладь подернулась рябью. Он остался и сумел вывернуть из накатившей неловкости, последовавшей за ее откровением. Вполне достойно.
Но Анна не могла допустить, чтобы это что-то меняло, поэтому она пустилась рассказывать о том, что случилось два года, девять месяцев и восемь дней назад. Что однажды вечером ее муж вышел в магазин, чтобы купить бутылку вина. Что он так и не вернулся, потому что тем же вечером кто-то другой перебрал вина, а потом сел за руль. До магазина было каких-то три минуты пути.
Она рассказала Джереми, как услышала сирены подъехавшей скорой помощи и как поняла, что случилось что-то очень и очень серьезное. Как, оставив дверь нараспашку, она выбежала на улицу босиком, хотя за окном был март. Как она увидела, что Спенсер лежит на дороге в окружении санитаров. Какими бледными были их лица. Какими мрачными. Как его объявили «скончавшимся до прибытия», когда скорая привезла его в больницу.
Она рассказала Джереми все до мельчайших подробностей. Он внимательно ее слушал, не выказывая ни испуга, ни даже растерянности, глаза его выражали сочувствие. Подлинное сочувствие, без тени жалости.
Поэтому каждое свое слово Анна обращала в камень и выстраивала из них стену. Границу. И когда рассказ ее был окончен, она оказалась по одну сторону, а Джереми — по другую.
Но он и не думал поджимать хвост. Черт бы его побрал!
— Да, по поводу сальсы… — заговорил он, — у меня такое чувство, что это больше идея Габи.
— Это так, — просто ответила она. Искренне.
Он кивнул, свыкаясь с тем, что в ближайшее время никакой сальсы у них не предвидится. Пожалуй, даже никогда.
— Было приятно с вами познакомиться, Анна, — мягко произнес он. Его глаза, устремленные на нее, смотрели просто и искренне, без тени романтического намека (такого она бы точно не потерпела) — он говорил то, что думал.
Анна кивнула в ответ и поспешила проглотить случайные слова, готовые сорваться с ее губ, боясь, как бы они не превратись в просьбу остаться и продолжить беседу, словно она человек, а не ходячая трагедия, требовавшая бережного обращения.
Он бросил взгляд в сторону дома.
— Мне нужно кое с кем… — он не договорил. Грустно улыбнувшись на прощание, он зашагал к дверям.
Анна видела, как, удаляясь, его макушка замелькала в толпе на кухне.
Он все-таки воспользовался проверенным трюком с невидимым другом, и ей впору было рассердиться, но она была ему благодарна. Он сделал это, чтобы уберечь от дальнейшей неловкости ее — не себя. Джереми видел ее стену и отнесся к ней с уважением.
Сквозь стоявшие в глазах слезы она всматривалась в стеклянные двери дома.
— А где Джереми? — возникла из ниоткуда Габи.
Анна была уверена: подруга спрашивала неспроста — она наверняка уже успела заметить, что он в одиночестве вернулся в дом.
— Ему надо было кое с кем переговорить, — объяснила она, игнорируя вспыхнувшее внутри тепло при мысли, что ее с ним связывала эта маленькая безобидная ложь, тайна, известная только им. Она отвернулась в сторону лужайки и уставилась в темноту.
— Но… но мне казалось, вы отлично поладили, — непонимающе заметила Габи.
— Так и есть.
— Вы болтали целую вечность.
Анна снова кивнула. Чувство вины больно ударило под дых. Было настоящей подлостью по отношению к Джереми позволять себе разводить с ним такие длинные разговоры. Клинок совести, сперва лишь резанув, впился и штопором вошел под кожу. Подло это было и по отношению к Спенсеру.
— О чем ты только думала, Габи?
Какие-то доли секунды Габи еще пыталась изображать непонимание, но сдалась. Умоляюще взглянув на Анну, она покачала головой:
— Я не знаю… я просто думала, что он славный парень и что… и что…
Анна стиснула зубы:
— Только скажи, что мне пора двигаться вперед, и я вылью это шампанское прямо тебе на голову.
Габи посерьезнела:
— Тебе ведь в самом деле нужно…
Ну все. С Анны было довольно. Исполнить свою угрозу она не решилась — лишь метнула свой стакан через ограждение на лужайку, где он, прокатившись по склону, скрылся в зарослях кустарника. Узнай Ванесса об этом, она бы ее убила.
— Не нужно мне двигаться вперед! — воскликнула она. — Прошло всего два года!
Габи открыла было рот, и Анна уже знала, что та хотела — и весьма справедливо — подчеркнуть, что скоро будет впору говорить о трех годах, но, уловив предостерегающий взгляд Анны, снова его закрыла.
— Что мне, по-твоему, делать? Просто щелкнуть пальцами и сказать: «Ну что ж! Любовь моей жизни, мужчина, которого я обожала, умер, пора найти что-нибудь новенькое»? Он что, какая-нибудь кофточка из старой коллекции?
— Ладно, нет… я…
В глазах подруги читались боль и обида, но Анну это не останавливало. Ты сплоховала, Габи. Вечно ты наседала, вот ты и выпустила из беспомощной овечки тигра, так что теперь приготовься услышать рык!
— Если бы хоть одни твои отношения продлились больше восемнадцати месяцев, может, тогда ты бы еще могла указывать, как мне жить!
Габи содрогнулась. Анна понимала, что этот удар был ниже пояса, понимала, что ей будет ужасно стыдно, когда она успокоится, но Габи нужно было остановить, нужно было, чтобы она поняла.
Пора положить конец урокам итальянского, крафтовым украшениям и сальсе. И всем этим джереми. Потому что Анна знала: если сейчас она не сможет за себя постоять, их вереница будет только расти. Пора было дать Габи понять, что не сможет она взять и каким-то чудесным образом оправиться от потери Спенсера, если научится спрягать глагол «essere» или отточит до совершенства «боковой шаг». Она никогда от этого не оправится.
— Так что хватит мне талдычить, что надо двигаться вперед! Ты не знаешь, о чем говоришь. Ты не понимаешь! И не поймешь, пока сама не пройдешь через это!
И, не оставляя Габи ни шанса вставить хоть слово в свою защиту, Анна повернулась и решительно зашагала к воротам. К счастью, они были не заперты. Она бы не выдержала, если бы пришлось пробираться сквозь всю ту толпу в доме.
«Тебе бы не хватило духу обернуться и увидеть, что Габи осталась стоять и тихо глотать слезы», — поддел ее голосок в голове, но Анна заглушила его, рванув на себя дверцу ворот и захлопнув ее за собой так, что раздался грохот щеколды. Затем она проследовала в тупичок, где припарковала свою машину, забралась внутрь и уехала домой.
