Хлоя с легкостью ответила на вопросы с вариантами ответа и писала уже третий абзац смелой, но аргументированной критики нынешнего Верховного суда за то, что он не отвечает стандартам судебного контроля, установленным в деле «Мэрбэри против Мэдисона», когда в классе мистера Унгера, в котором не было окон, погас свет и стало так темно, что Хлоя больше не могла разглядеть, что пишет.

Два десятка ребят одновременно изрекли свое негодование.

— Да что за…

— Ну, блин.

— Мистер Унгер! Это не смешно!

— Тсс!

— Что?

— Мистер Унгер?

— Тсс! У нас контрольная!

— Уже нет.

— Ты хоть что-нибудь видишь?

— Нет.

— Мистер Унгер!

— Кажется, он за кофе пошел.

— Кто-нибудь может включить свет?

— Электричества нет, умник!

— Фонарик на телефоне!

— Не работает.

— Мой тоже.

Хлоя сощурилась, как могла, но безнадежно: в темноте невозможно было разглядеть ни слова на бумаге.

Это нечестно. Все шло так хорошо! Первый раз за всю неделю у нее что-то стало получаться. А теперь это?

— У кого-нибудь работает телефон?

— Чиво-о-о-о?

— С ума сойти, ребята.

— Кто-нибудь, сходите за Унгером.

— Да я даже дверь не вижу!

— Она у стены.

— Ты мне так помог, Шон. Спасибо.

Хлоя отложила карандаш и откинулась на спинку стула. От ее движения парта покачнулась, и Хлоя услышала легкий стук укатывающегося карандаша. Она резко вытянула руку, чтобы остановить его, но не успела — карандаш упал. Наклонившись, Хлоя поводила рукой по полу, пока не отыскала его. Снова выпрямившись, она потрогала кончик карандаша пальцем и поняла, что стержень сломался.

Это стало последней каплей. Хлоя не расплакалась только потому, что через две парты от нее сидел Джош Хаузер.