На следующий день после гибели семьи Серебряковых, ровно в десять часов утра в кабинет майора Бережного пришла домработница Дарья. Сейчас она выглядела не в пример лучше, была собранной. На щечках, по-девичьи пухленьких, даже проступил легкий румянец. В прошлый раз рассмотреть ее как следует Ефиму не удалось. Слишком она была напугана, выглядела бледной, лицо ее искажал откровенный страх.

Зато сейчас Бережной смог увидеть, что барышня мила, весьма женственна, ухоженна. Ее крупные выразительные глаза с темными точечками на радужке смотрели на него внимательно и даже как-то строго.

– Как вы себя чувствуете? – с сочувствием спросил майор Бережной. – На вопросы сможете отвечать?

– Мне уже лучше. Смогу, – отвечала Дарья, однако подбородок ее при этом слегка дрогнул.

В какой-то момент майору Бережному показалось, что она сейчас расплачется, но нет, ничего такого не произошло. Девушка сумела сдержаться. У Ефима возникла уверенность в том, что разговор теперь пойдет куда более продуктивно, чем в прошлый раз.

– Давайте вернемся к началу нашей беседы, – сказал он. – Много ли вещей пропало?

– Из одежды как будто ничего не исчезло. – Дарья пожала плечами. – А вот украшения Ларисы Васильевны пропали.

– А вы можете описать пообстоятельнее, что у нее было?

– Они были люди небедные, – перебирая узкий ремешок кожаной сумочки, произнесла девушка.

Было заметно, что она еще не отошла от вчерашнего эмоционального удара. На хорошеньком лице оставались глубокие следы переживаний.

– Могли многое себе позволить. Например, была золотая брошь с изумрудом. Лариса Васильевна любила на вечернее платье ее прикалывать, когда в театр ходила.

Убитую хозяйку сотрудники уголовного розыска нашли именно в вечернем платье, вот только броши на нем не оказалось.

– Что еще можете сказать? – спросил Бережной и записал показание.

– Браслеты у нее были золотые, цепочки разные, – продолжала Дарья. – Колечки всякие с камушками. Их я тоже не увидела. Например, кольцо золотое было. От него три крохотные веточки отходят, и в каждую из них по нескольку бриллиантиков вделано.

Майор Бережной быстро записывал все, что говорила девушка, старался не пропустить ни слова.

Адвокат действительно был человеком небедным. По нынешним временам перечисленные украшения считались настоящим богатством. Криминальная обстановка в Москве за последние месяцы значительно ухудшилась. Преступники убивали людей просто за потертое пальто, за старое платье, а тут такие сокровища!

Неделю назад в Марьиной Роще сгорел дом, в котором погибла семья из шести человек. Поначалу следователи посчитали, что пожар возник из-за небрежного обращения с примусом или керосинкой. Может быть, где-то пробило проводку и произошло самовозгорание. Такое в Москве случалось нередко. Оставили люди керосиновую лампу без присмотра, а она возьми и опрокинься на деревянный пол. Вот вам и пожар!

Но правда выяснилась через пару дней. Соседские мальчишки, игравшие в футбол, случайно закинули мяч под порог сгоревшего дома, а когда его доставали, обнаружили мешки с одеждой. Пальто, платья, брюки – все старое, ветхое. Все эти вещи принадлежали сгоревшей семье.

Очевидно, преступники не сумели унести все награбленное рванье и спрятали под порогом то, что осталось, чтобы забрать позже. Возможно, что так и произошло бы. Никто никогда не узнал бы об убийстве шести человек, если бы не тот злополучный мяч, закатившийся под порог.

– А вы знаете, что хранилось в тайнике под полом? – спросил Бережной и внимательно посмотрел на девушку.

В ее крупных глазах неожиданно вспыхнул испуг.

– Нет, – довольно резко произнесла Коваленкова. – На этом месте всегда стояло кресло. На нем часто сидел Глеб Сергеевич. Я даже не знала о тайнике.

– Понятно. А вы не могли бы сказать, что за народ приходил к Серебряковым? Может, помните имена или фамилии этих людей, вам известно, где они живут или работают?

Девушка опять пожала плечами и проговорила:

– К ним редко кто приходил. Разве что соседи иной раз забегали: то посуду попросить, чтобы гостей своих хорошо встретить, то соль. Так, по хозяйству. Это всегда и у всех бывает. – Домработница вдруг запнулась, чуть помолчала, потом продолжила: – Хотя иногда приходили какие-то странные личности, но это уже по работе. Глеб Сергеевич ведь в адвокатской конторе служил, разных людей защищал, иногда не самых хороших.

– А вы не могли бы сказать, как они выглядели?

– Глеб Сергеевич их сразу в другую комнату уводил и подолгу с ними разговаривал, – отвечала девушка. – А потом мне ведь это без надобности было. Мне своих дел всегда хватало выше головы.

– Да, все так. А вы каждый день у Серебряковых работали?

– Почти каждый, – охотно откликнулась домработница.

– А вы знаете о том, что хозяйка хотела вас рассчитать?

– Мне это неизвестно.

– А почему вас не было в квартире в день убийства? – Майор Бережной пристально посмотрел на свидетельницу.

Он хотел задать этот вопрос нейтральным голосом, как самый банальный, не имеющий отношения к делу, но получилось с некоторым упреком. Дескать, вот вы сейчас живы, а хозяева ваши мертвы.

Подбородок у Дарьи Коваленковой дрогнул. В какой-то момент Ефиму даже показалось, что она готова разреветься в два ручья, заголосить громко, по-бабьи, и тогда успокоить ее будет сложно. Бережному сделалось неприятно за собственную бестактность. Прошла долгая минута, прежде чем свидетельница сумела справиться с собой.

Она приподняла подбородок и уверенно отвечала:

– Я отпросилась у Глеба Сергеевича заранее. Мне нужно было встретить родственницу на вокзале.

– Встретили?

– Да.

– А откуда она приехала?

– Из Ярославля. Она ни разу не была в Москве и попросила, чтобы я показала ей город. Конечно, он сейчас не тот, что был до войны, но все равно красивый.

– А как ее зовут?

– Тетя Шура Тимофеева.

– Ну и как, понравилась ей столица? – Майор Бережной попытался улыбнуться, хоть немного смягчить жестковатые интонации.

Лицо Дарьи слегка просветлело, оттаяло, и она удивленно спросила:

– А разве Москва может не понравиться?

– Тоже верно. Можете идти. – Майор Бережной расписался на пропуске, протянул его девушке и сказал: – Покажете дежурному на входе. Он вас выпустит. Из города никуда не уезжайте, вы еще можете нам понадобиться.

Девушка взяла пропуск, всхлипнула, приложила к глазам белый платок и произнесла:

– Я вот о чем все время думаю. А ведь если бы я не пошла тетю Шуру встречать, так со мной то же самое было бы.

– Успокойтесь, постарайтесь не думать об этом. Конечно, большое горе случилось, но нужно ценить тот факт, что с вами ничего не случилось, вы живы и здоровы. Эти звери никого не пощадили бы.

Домработница, готовая уже было разрыдаться, прикусила губу. На розовой коже проступили капельки крови. Даша тихо попрощалась, ссутулилась, придавленная невыстраданным горем, и по-старушечьи зашаркала к двери.

Оставшись один, майор Бережной открыл папку, лежавшую на столе, и принялся рассматривать фотографии, сделанные в квартире Серебряковых. Его не покидало чувство, что он недоглядел, что-то упустил. Ощущение было неотчетливым, не давалось в руки, ускользало, однако отягощало все его думы.

На фотографиях был зафиксирован тошнотворный ужас. Повсюду в комнате лужи крови. Крупным планом засняты колотые раны, нанесенные женщине преступниками, ее ноги и низ живота, изрезанные и окровавленные. Это были настоящие звери. Прежде чем порешить свою жертву, они достаточно поизмывались над ней.

Ну да, биография у Глеба Серебрякова была непростой. Прежде чем перейти в адвокатуру, он работал в Московском уголовном розыске. За годы службы у него набралось немало недоброжелателей из криминальной среды, которые желали бы свести с ним счеты. Это во-первых.

Во-вторых, работая адвокатом по уголовным делам, Глеб Серебряков общался не с самыми светскими людьми. Грабители и убийцы были его обычными клиентами. Каждый из них во время судебного процесса донимал своего защитника немалыми претензиями. Они вроде бы жили по понятиям, их неписаные законы вроде бы запрещали им трогать адвоката. Однако это совсем не означало, что среди них не нашлось недовольных, которые захотели рассчитаться с Серебряковым за годы, проведенные в неволе.

Ефим Бережной сделал пометку в блокноте. Надо поднять архивы и посмотреть дела, вызывающие наибольшие опасения. Особое внимание следует обратить на те судебные процессы, в ходе которых адвокат не сумел облегчить участь осужденного.

Рядом с фотографиями лежали пиковый и бубновый тузы, оставленные убийцами и грабителями на месте преступления. Майор Бережной взял их и принялся внимательно разглядывать. Не упустил ли он чего при первом осмотре? Вроде бы обычные карты, совершенно новые, даже уголки не пообтерлись, не крапленые.

Так что же они могут означать? Должен же здесь быть какой-то смысл.

Майора Бережного не покидало ощущение, что разгадка убийства супружеской пары как-то связана именно с этими картами. Следует только повнимательнее к ним присмотреться.

Ефим поднял трубку телефона внутренней связи и набрал номер капитана Кобзаря, прослывшего в управлении большим специалистом по уголовной субкультуре.

– Петр, зайди ко мне, – распорядился он.

Этот бывший беспризорник, успевший три раза отсидеть в колонии, впоследствии закончил милицейскую школу и был направлен в Московский уголовный розыск. Тело Петра было покрыто наколками, каждая из которых буквально вопила о его нелегкой беспризорной судьбе. На спине – соборы, на груди – морды льва и тигра, а на костяшках пальцев – авторитетные перстни. Когда он заходил в общественную баню, мужики мигом распознавали в нем бывалого сидельца и почтительно уступали место на лавке.

Для оперативной работы Петр Кобзарь подходил, как никто другой. Этот артистичный и обаятельный человек легко располагал к себе любого собеседника. В зависимости от ситуации он мог быть простаком, не знающим правды жизни, третейским судьей на воровских сходах, авторитетным уркой. Кобзарь любил риск, способен был играть на самой грани, пройти по лезвию бритвы.

Вместе с тем он был опытным оперативником, раскрывшим немало сложных дел.

– Располагайся, Петр, – сказал майор Бережной, показал рукой на стул, стоявший по другую сторону стола, и внимательно посмотрел на капитана.

Он знал, что за Кобзарем водилась одна занимательная привычка. Тот никогда не садился на стул сразу, как сделал бы на его месте любой другой человек. Сначала Петр внимательно разглядывал сиденье, словно выискивал в нем скрытые недостатки, и только потом, не обнаружив таковых, опускался на стул.

В действительности это была укоренившаяся привычка бывалого зэка.

Однажды Кобзарь рассказал Ефиму о том, что в красном уголке колонии, где преподаватели нередко проводили воспитательную работу с малолетними преступниками, всегда оставался свободным стул для презираемых, на который всем остальным осужденным садиться было никак нельзя. Достаточно было лишь прикоснуться к нему, чтобы угодить в касту отверженных. Несмотря на некоторые уголовные чудачества, которые Петр так и не сумел в себе изжить до конца, оперативником он был незаменимым.

– Благодарю, – негромко, с некоторым чувством произнес Кобзарь, как если бы выразил признательность не за стул, предложенный ему, а за кусок хлеба, разделенный поровну.

Майор Бережной положил перед капитаном Кобзарем две карты и спросил:

– Что ты, Петр, можешь сказать об этих картах?

– Насколько я в них разбираюсь, могу сказать совершенно точно, что это пиковый туз, а вот это – бубновый, – с улыбкой произнес Кобзарь и полюбопытствовал: – Я не обманул твоих ожиданий?

– Мне этого недостаточно, – отвечал майор. – Ты скажи, что могут означать эти две карты.

– Откуда они у тебя?

– Мы нашли их рядом с убитыми.

– Ах, вот оно что, – серьезно отозвался Кобзарь и спросил: – А покойнички случайно не блатные?

– В том-то и дело, что нет. Это супружеская пара. Муж был адвокатом, причем известным.

– Обычно блатные не трогают адвокатов, – озадаченно протянул Кобзарь. – А тут еще и карты.

– Что-то здесь не вяжется, – согласился майор.

– Может, урки по ложному следу хотят пустить следствие?

– Мы прорабатываем все версии. Но о картах тоже хотелось бы узнать поподробнее.

– Ну что тут сказать. Эти две масти противоположны друг другу, как плюс и минус, как вода и пламя. Они не объединяют, а скорее указывают на различие. – Капитан поднял со стола пиковый туз и произнес: – Пики – не простая масть. Она любит фартовых, тех, кто ищет удачу, хочет получить успех, готов пойти на хитрость, на риск. Такая масть не для всех. Иной наколет ее, а потом, на следующий же день, шею себе свернет в какой-нибудь заварушке. Не приняла его масть. Дешевым фраерам с ней не справиться. К этому надо добавить, что пики самые старшие в колоде. А тут еще и туз! Это знак какого-то авторитетного вора, без одобрения которого не решается ни одно дело. Просто так такую карту не подкинут. Когда я в колонии сидел, к нам один пацан попал. Он в монастыре послушником был.

– За что это его?

– Монастырь разрушали, он вступился. Вот его и забрали. Но дело не в этом. Он никогда в карты с нами не играл. Спрашиваем, почему, мол? А он отвечает: «Не могу. Игра в карты – это неуважение к Христу». Верующий очень был. Ведь пиковая масть олицетворяет собой наконечник копья, которым распятого Иисуса убили. Я так думаю, скорее всего, это была какая-то месть от авторитетного вора.

– А что тогда, по-твоему, означает бубновый туз?

Кобзарь взял эту карту и произнес:

– А это совсем другое. Бубны имеют двоякое значение. Первое – это знак гвоздей, которыми Иисуса к кресту прибили. – Он немного помолчал, подумал и продолжал: – Можно сказать так, что этого адвоката пригвоздил какой-то серьезный вор. Подбросили бубны. Значит, забили гвозди в его гроб.

– А почему тогда именно туз?

– Значит, у него был какой-то большой грех, который нельзя спустить. Как тут ни крути, а бубны – скверный знак! Они указывают, что такому человеку доверять нельзя. Его должны сторониться даже свои. Это большой мошенник. А еще опасным зэкам на тюремную одежду прежде нашивали бубновый туз. С таким знаком в бега не очень-то и пойдешь. В него из винтовки прицеливаться очень удобно.

– Как ты можешь обобщить эти два туза?

Кобзарь вытащил из кармана коробок спичек, покрутил его в ладони, после чего проговорил:

– Скажу так, два туза были подброшены не случайно. Ясно, что убитый адвокат был как-то связан с уголовниками. Причем с серьезными людьми, которые оплошностей не прощают. В чем-то он их подвел, как-то смошенничал, вот они его и порешили.

– Но ведь адвокат. Как-то не положено вроде. Кто же их потом защищать на суде станет?

– Все так, – легко согласился капитан Кобзарь. – Видимо, нагрешил много. На все остальное урки не посмотрели, поэтому и картишки ему подбросили, чтобы всем стало ясно – дескать, мы не могли поступить иначе. Это сделали очень опасные люди, они ни перед чем не остановятся. Для них убить человека – плевое дело! А если тут есть еще и личные мотивы, то ситуация усугубляется.

Майор Бережной взял карты, аккуратно уложил их в папку вместе с фотографиями и сказал:

– Спасибо, капитан, выручил.

– Если что, обращайся, товарищ майор, всегда буду рад помочь, – заявил Кобзарь и поднялся.

После того как дверь за ним закрылась, Ефим Григорьевич поднял трубку телефона.

– Вот что, Прохор, подними всю базу данных по области за последние пять лет. Узнай, есть ли аналогичные убийства с подбрасыванием карт. Что-то не очень мне верится, что это какой-то единичный случай. По почерку это матерые бандиты, им не впервой убивать! Действовали жестоко, крови оставили много. А следов между тем совершенно никаких.

– Сделаю, товарищ майор, – охотно отозвался капитан Полуянов.

– Завтра вечером доложишь о результатах.

Бережной положил трубку.

Ему с самого начала было ясно, что дело будет трудным, и в первую очередь психологически. Это надо же так раскромсать бедную женщину! На такое способен только мозг, искалеченный болезнью. Убийцы получали наслаждение от своего злодеяния.

Майор Бережной вновь поднял трубку телефона.

– Вот что, старший лейтенант, зайди ко мне.

Через минуту Максим Кондрашов вошел в кабинет.

– Ты что-нибудь выискал? – нетерпеливо спросил Ефим Григорьевич.

– Пока ничего, товарищ майор. Опросил весь подъезд. Никто ничего не видел и не слышал.

– Может, что-то видели люди, проживающие в других домах? Посмотри квартиры, окна которых выходят на подъезд, опроси их жильцов.

– Да я все это учел, товарищ майор, – с некоторой ноткой обиды произнес Кондрашов. – Поговорил с людьми из двух квартир. Они видели женщин, военных, стариков. Их всегда много. Но чтобы какие-то крепкие мужики в гражданском…

– А с чего ты взял, что они должны быть в гражданском? Мы не знаем, как преступники были одеты. Не исключено, что они нацепили военную форму. Проверять нужно всех! Уделить внимание особым приметам. Хромота, шрамы, порезы, наколки.

– По словам одной свидетельницы, в течение дня в подъезд заходили четверо военных, – энергично проговорил старший лейтенант. – Ближе к обеду были два старших лейтенанта, а вечером – старшина и рядовой.

– Это уже кое-что. Поспрашивай, к кому они могли зайти. И еще тебе задание. Наведайся в психбольницы и узнай, были ли у них побеги неуравновешенных или склонных к насилию больных. Если такое случалось, то таких людей нельзя списывать со счетов. Это тоже могут быть наши клиенты. Ну не мог здоровый человек сотворить такое! Да и эти карты тоже. Они могут быть всего лишь какой-то навязчивой идеей душевнобольного. Жду от тебя подробного доклада. Все, ступай!

Старший лейтенант покинул кабинет.

Майор Бережной поднялся, взял папку, отпер дверцу сейфа и положил ее к остальным документам.

Тут прозвенел звонок телефона внутренней связи.

– Слушаю, – отвечал Ефим Григорьевич.

– Товарищ майор, тут к вам девушка одна пришла, – произнес дежурный. – Говорит, что по делу об убийстве супругов Серебряковых.

– Пусть заходит.

Через несколько минут раздался робкий стук в дверь.

– Проходите, – произнес майор.

Дверь открылась. В комнату вошла женщина лет двадцати пяти. В руке она держала холщовую сумку.

– Вы что-то хотели мне сообщить? – спросил Бережной.

– Да, – произнесла женщина, явно робея.

– Тогда присаживайтесь. Как вас величать? – доброжелательно спросил Ефим Григорьевич, стараясь снять ее напряжение.

– Мария Федоровна Груздева. Я соседка Ларисоньки Серебряковой, – ответила женщина.

– Так. И почему же вы пришли сюда?

– Дело в том, что я брала у нее туфли.

– Какие еще туфли? – удивленно спросил Бережной.

– Мой жених, старший лейтенант Красной армии, артиллерист, получил отпуск по ранению. Он должен скоро отправиться в свою часть, вот мы и решили сходить в театр на премьеру, а через неделю у нас свадьба. Потом Паша уходит на фронт.

– Поздравляю вас с предстоящей свадьбой, – произнес Бережной, не понимая, куда клонит Груздева.

– Спасибо, – произнесла женщина рассеянно. – Ларисонька мне дала свои туфли. Я должна была вернуть их ей в этот день, пришла вечером, но у нее почему-то было закрыто.

– Во сколько это произошло?

– Был уже одиннадцатый час. А на следующий день я узнала, что ее убили вместе с Глебом. У меня остались эти туфли. Что мне с ними делать?

Прежде подобных вопросов Бережному никто не задавал. Это было очень неожиданно. Ему следовало что-то отвечать.

Женщина попыталась вытащить туфли из сумки. Майор Бережной жестом остановил ее, тяжело вздохнул и сказал:

– А что тут сделаешь? Туфли вам нравятся?

– Да. Поэтому я у нее и попросила их. Сама я не могла такие достать, а у Ларисоньки эта возможность имелась. Глеб Сергеевич адвокатом был, имел какие-то связи. Она ведь никогда мне не отказывала, не была жадной: то сумочку подарит, то ожерелье жемчужное даст поносить. – Груздева невольно всхлипнула. – Я бы и на свадьбу у нее эти туфли попросила.

– Оставьте их себе.

– Как оставить? – удивленно произнесла женщина.

– А вот так! Если они вам нравятся, то носите их. Пусть эти туфли будут памятью о вашей подруге. Вспоминайте ее добрым словом. Считайте их подарком Ларисы к вашей предстоящей свадьбе.

Слезы мгновенно высохли. На гладком лице не осталось ни морщинки.

– Вы считаете, это будет правильным?

– Я уверен в этом. – Майор Бережной почувствовал облегчение. – Значит, вы выходите замуж за старшего лейтенанта?

– Да, – произнесла Груздева, удивленно посмотрев на него. – Тут что-нибудь не так?

– Все так, – с улыбкой ответил Ефим Григорьевич. – Как говорится, совет да любовь. Я вот что хотел у вас спросить. В последние дни к вам кто-нибудь приходил?

– Да, – несколько растерянно отвечала Груздева. – Друзья Паши, с которыми он учился в училище. К сожалению, они его не застали, он в это время в военкомате был.

– И сколько их было?

– Человек восемь, – чуть подумав, ответила женщина.

– Можете идти, Мария. Вы нам очень помогли, – сказал Ефим, поднялся со стула и проводил посетительницу до дверей. – Желаю, чтобы у вас все было хорошо. Как говорится, счастья в личной жизни.

– Спасибо, – растроганно произнесла Мария и ушла.

Майор Бережной посмотрел на часы. До начала совещания оставалось десять минут. Он сложил в папку записи, необходимые для предстоящего выступления, вышел в коридор и поднялся в приемную начальника МУРа.

– Проходите, – сказал секретарь, двадцатилетний лейтенант. – Уже почти все подошли.

Майор Бережной благодарно кивнул и вошел в кабинет, где на своем рабочем месте сидел начальник МУРа комиссар третьего ранга Урусов. Руководители подразделений расположились за длинным столом, покрытым плотным зеленым сукном и упиравшимся короткой стороной в стол Урусова. Ефим Григорьевич поздоровался со всеми и сел на свободное место.

– Начнем, товарищи офицеры, – заявил Александр Михайлович. – Я внимательно посмотрел все ваши докладные, признаюсь, нашел в них массу полезного и убедился в том, что мы должны применять к преступникам самые жесткие меры. – Он пролистал бумаги, разложенные на столе, и продолжил: – Только что мне принесли сводки преступлений за период с января по июль. Текущая картина выглядит удручающей. Получается, что преступность по сравнению с прошлым годом у нас выросла почти на десять процентов. Так продолжаться не может. За последнюю неделю произошло ограбление двух железнодорожных складов, в одном из которых были теплые вещи, а в другом – мешки с зерном. Бандиты действовали очень нагло, дерзко, с оружием в руках. Убиты два сторожа. Отряд милиционеров, направленный на задержание, вступил с ними в перестрелку, в результате чего один милиционер погиб. По заявлениям свидетелей, на стороне бандитов была боевая выучка. Этот факт делает их вдвойне опаснее. Так, идем дальше. – Урусов перевернул несколько страниц. – Было обчищено три продовольственных магазина. Бандиты лишили людей самого необходимого. Негодяи знали, когда именно прибудет товар. С этим нам предстоит разбираться тщательнейшим образом. За сутки было ограблено два десятка квартир. Это только то, что нам известно. А сколько пострадавших еще не подали заявлений! Бандиты не гнушаются ничем. Они выносят все подряд, оставляют в квартирах буквально голые стены. Старые подштанники, стоптанная обувь, затертые пиджаки – все идет на продажу на рынки Москвы! За прошедшие сутки произошло восемь убийств с ограблениями! И это еще не предел. Вы не хуже меня знаете, что в иные дни случается и побольше. На улице Коммунаров сгорел дом, погибла семья из пяти человек. Предположительно сначала были совершены ограбление и убийства, а уже потом, чтобы скрыть следы преступления, дом был подожжен. Все столичные рестораны и прочие злачные места буквально забиты бандитами и прочим уголовным элементом! Они швыряются деньгами, когда законопослушные граждане буквально пухнут от голода. Это не просто какой-то откровенный, вызывающий цинизм. Они подрывают веру нашего народа в равенство и социалистическую справедливость. Так что в чем-то эти уголовники даже хуже немцев! – Комиссар третьего ранга выдержал длительную паузу и продолжил: – У нас есть возможность покончить с массовым бандитизмом в одночасье, но мы почему-то не решаемся применять экстренные меры. Нам известны места сосредоточения преступников. Я предлагаю организовать облавы везде, где собираются бандиты и разного рода уголовные элементы. Такую операцию следует проводить одновременно. Начнем мы с Тишинского рынка. Брать нужно будет всех бандитов, имеющих огнестрельное или даже только холодное оружие. Безжалостно ломать всякое сопротивление! За малейшее неповиновение и сопротивление сотрудникам милиции расстрел на месте по законам военного времени! Всех остальных паковать и везти в отдел. Только такими жесткими методами мы сможем очистить Москву. Я уже был у товарища наркома и получил одобрение предстоящей операции.

– Среди лиц, задержанных во время облавы, наверняка будет немало таких, которые просто как-то сталкивались с бандитами, но не участвовали в их делах, – заметил майор Бережной. – Например, их родственники, которые даже не догадывались, кто они есть на самом деле. Что с ними делать в таком случае?

– Со всеми частностями мы будем разбираться самым тщательнейшим образом, но не нужно забывать, что сейчас идет война. Наша страна испытывает огромнейшие лишения и бьется на фронтах со смертельным врагом. Все противоправные действия бандитов – это удар ножом в спину нашей родине. Я требую помнить об этом. А потому лиц, упомянутых вами, товарищ майор, следует расценивать не как пособников уголовников и бандитов, а как врагов, угрожающих нашему социалистическому строю. Каждого, кто так или иначе будет причастен к бандитам, забирать по статье пятьдесят девять пункт три как фашистского пособника! Нам еще предстоит детально разработать план операции, чтобы через сеть, расставленную нами, не проскочил ни один гад! В этом деле нам будут помогать несколько подразделений органов государственной безопасности. Думаю, что не нужно никого предупреждать о том, что наш сегодняшний разговор составляет государственную тайну? Все свободны!