Основатель государства

Много лет ведутся два спора: кого следует считать самой важной фигурой отечественной древней истории и кто был основателем раннерусского государства.

Первый вопрос лично у меня сомнений не вызывает. Самой важной персоной киевской эпохи является тот, кто сохранил о ней память.

В древней истории всякой страны самые важные люди – историки. Без них потомки ничего не знали и не помнили бы о прошлом, а то, что они знают и помнят, всегда отражает индивидуальность автора. Тем более, если источник один-единственный, как в нашем случае. Хроникер должен был учитывать политическую конъюнктуру, чтобы не прогневить заказчика, великого князя, но тот вряд ли входил в детали. Акценты, иерархия событий, а во многих случаях и их оценка несомненно принадлежат Летописцу (именно так, с большой буквы). От него во многом зависело, что включать в текст, а что нет; кого он восхвалял, того чтили и в последующие века; кого он осуждал, те потом традиционно описывались как злодеи.

Мысль о том, что ключевой фигурой отечественной истории является коллега-литератор, мне, не скрою, очень приятна.

В начале одиннадцатого века в Киеве был написан так называемый «Древнейший свод» – рассказ о важнейших событиях последних века-полутора. В последующие десятилетия эта хроника несколько раз дополнялась и редактировалась, но лишь при Владимире Мономахе (вероятно, в 1113 году) началась системная работа по составлению некоей Главной Летописи. Она получила название «Повесть временных лет», что означает «Рассказ о минувших годах». Прежние хроники растворились в этом большом тексте. Он тоже дошел до нас не в первозданном виде, а с многочисленными позднейшими модификациями, притом разными. Самая ранняя из версий, Лаврентьевская (по имени суздальского переписчика Лаврентия), относится к 1377 году.

Обидно, что личность главного героя древнерусской истории достоверно не установлена. В тексте Ипатьевского списка (сохранился в Ипатьевской обители) автор назван – без имени – «черноризцем Феодосьева монастыря Печерского», то есть монахом Киево-Печерского монастыря.

Установить имя великого черноризца пытались многие его последователи, историки позднейших времен. Выдвигались разные предположения, но основных кандидатов два.

Поначалу авторство приписывали киево-печерскому иноку Нестору. В одной из копий Летописи он указан прямо: ««Повесть временных лет» Нестера черноризца Феодосьева монастыря». Правда, список этот поздний, середины XVI века. Что более существенно – сохранилось письмо начала XIII века, в котором упомянут «Нестер, иже тъй написа летописец». Для историков девятнадцатого столетия этого было достаточно – как и для церкви, которая причислила Нестора к лику святых (кажется, единственного среди историков).

Однако современные исследователи отдают предпочтение другому киевскому монаху – Сильвестру.

Во-первых, в трех других списках обозначено: «Игумен Селивестр святого Михаила написал книги си летописец». Во-вторых, по своему положению этот претендент гораздо больше подходил для столь ответственной миссии. Сильвестр был не рядовой монах, а настоятель столичного Михайловского монастыря, где тогда находился скрипторий – нечто вроде цеха по составлению рукописей. Судя по всему, игумен был близок к великому князю и возможно даже состоял при нем духовником. Настоятель монастыря мог не просто переписывать и компилировать старые хроники, но и руководить целой командой писцов, а кроме того еще и имел доступ к дипломатическим документам, часть которых вставил в «Повесть».

В. Ключевский попытался примирить обе гипотезы, предположив, что Нестор был создателем некоей древнейшей киевской летописи, которая в подлинном виде не сохранилась, а Сильвестр ее отредактировал и дополнил. Однако сейчас у специалистов «рабочей гипотезой» считается, что вероятным автором-составителем «Повести временных лет» является все же Сильвестр.

Сохранилась сделанная им приписка, исполненная сознания важности выполненной работы: «Игумен Силивестр святого Михаила написах книгы си летописец, надеяся от Бога милость прияти при князе Володимере княжащю в Кыеве, а мне в то время игуменящю у святого Михаила в 6624 индикта 9 лето [1116 год от Р.Х.], а иже чтеть книгы сия то буди ми в молитвах».

И уж в чем в чем, а в этом сомнений нет: все, кто читал «Повесть временных лет», обязаны поминать Сильвестра (или Нестора?), одним словом, Летописца, молитвой или добрым словом.

Это не только самый важный, но и самый лучший деятель древнерусской истории.

Нестор-летописец. Марк Антокольский. 1890 г.

Мы не знаем, как выглядел Нестор и был ли он нашим Летописцем, но скульптура прекрасна – примерно таким автор «Повести» наверняка и был

Вопрос о создателе государства еще сложнее.

Традиционно таковым считают Рюрика, однако про него почти ничего неизвестно – во всяком случае, ничего достоверного: ни кем он был, ни существовал ли он вообще. (Впрочем, это довольно обычно для основателей древних государств – вспомним Ромула с Ремом или японского императора Дзимму.)

«Повесть временных лет» начинается с того, что в год 6370 (то есть 862) северные славянские племена, словене с кривичами, и чудь, то есть угро-финны, устав воевать друг с другом, отправились за море к каким-то «варягам, что назывались русью» и пригласили трех братьев – Рюрика, Синеуса и Трувора: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами». «И пришли, и сел старший, Рюрик, в Новгороде, а другой, Синеус, – на Белоозере, а третий, Трувор, – в Изборске. И от тех варягов прозвалась Русская земля».

Тут возникает множество сомнений, которые никто окончательно не разрешил, и вопросов, на которые никто исчерпывающе не ответил.

Во-первых, с восемнадцатого века ведутся споры, что за «варяги-русь» такие? В эту полемику постоянно вмешивались политика и эмоции. Кощунственные предположения, что русское государство основали чужеземцы, еще Ломоносов назвал «досадными и весьма несносными».

До сих пор выдвигаются другие, более лестные для национального самосознания версии – у нас ведь по-прежнему преобладает эмоциональное, «патриотическое» отношение к истории. Но лично мне наиболее вероятной представляется версия о том, что инициаторами процесса, приведшего к образованию первого государственного объединения, все же были викинги.

Их военно-разбойничьи дружины в ту эпоху бродили-плавали по всей Европе, а кое-где и оседали, создавая новые княжества и династии. Во всяком случае, сохранившиеся в летописях и документах имена ранних русских князей и знатных людей по преимуществу скандинавские: Олег (Helgi), Игорь (Ingvar), Аскольд (Hoskuldr), Свенельд (Sveinaldr), Рогволд (Ragnvald).

Второй вопрос: приглашали ли местные жители иноземного князя?

Ничего особенно фантастического в подобной версии нет. Несколько десятилетий спустя норманнского вождя Роллона пригласят поселиться в северной Франции, чтобы защищать ее от врагов, – так появится герцогство Нормандия. У новгородцев же вообще было принято звать к себе иноземельных и даже инородных князей.

Наконец, очень возможно, что викинги ниоткуда не приплывали, а просто жили рядом со славянами в очень выгодном месте – у балтийского «терминала» великого торгового пути из Византии. Археологические исследования в Старой Ладоге установили, что скандинавы там поселились раньше славян.

С Рюриком более или менее ясно только одно: он оставил потомство. Всё прочее окутано туманом.

Самое странное, что ни в каких других источниках, кроме нашей Летописи, воцарение пришлого князя на новгородской земле не упоминается – хотя скандинавские саги вроде бы не должны были обойти молчанием столь яркое событие.

Может быть, оно и не было ярким. Ведь, собственно, ничего особенного не произошло, если никто никого не завоевывал, а просто «пришел и сел». Вполне вероятно, что местные племена всего лишь наняли варяжскую дружину для охраны (такое часто случалось).

Единственный мало-мальски подходящий исторический кандидат в наши Рюрики – ютландский хёвдинг (предводитель дружины) Рёрик (Hrørek) из датского королевского рода Скьёльдунгов. Основание считать его героем Летописи – за исключением созвучия имен – только одно: Рёрик был очень активен в западных морях и землях примерно до того момента, когда Рюрик перебрался на Новгородчину, а потом появляется в европейских хрониках только эпизодически. Это вполне могло объясняться тем, что теперь хёвдинг был занят освоением новой территории.

Не исключено, что он сделал своей главной резиденцией Ладогу и наведывался оттуда на запад. Власть Рюрика, по-видимому, распространялась на три области: новгородскую, изборскую и белозерскую. Помянутые в «Повести» Синеус с Трувором, возможно, вовсе не существовали, а были неправильно понятыми титулами хёвдинга: Signjotr (Победоносный) и Thruwar (Верный). Во всяком случае никаких следов в истории Синеус с Трувором не оставили.

Княжение Рюрика с братьями. Миниатюра Радзивилловской летописи

Последний раз в европейских документах имя Рёрика Ютландского упоминается в 873 году, который принято считать годом его смерти. Наш Рюрик, согласно «Повести», скончался в 879 году, но в хронологии Летописца есть ошибка. Ориентируясь на византийское летоисчисление, он путается в годах правления базилевса Михаила Мефиста, относя начало его царствования к 6360 (852) году, хотя тот сел на трон десятью годами ранее. Это значит, что Рюрик утвердился в Новгороде не в 862 году, а раньше – примерно тогда же, когда Рёрик, по западным источникам, плавал воевать со славянами. В первых разделах рукописи Летописец постоянно набавляет шесть лет, так что его 879 год как раз соответствует историческому 873-му.

Впрочем, ошибка в несколько лет большой важности не имеет, поскольку стартом отечественной истории следует считать вовсе не Рюриково призвание (или завоевание), а соединение Новгорода с Киевом. Иными словами, Рюрик – кто бы это ни был – создателем первого русского государства не является. Он всего лишь основал династию, отпрыски которой будут править Русью до конца XVI века и войдут в историю под именем Рюриковичей.

Движение на юг, согласно Летописи, начали двое Рюриковых «бояр» – Аскольд и Дир.

Стало быть, двое витязей, которым было скучно просто «сидеть» и хотелось вернуться к привычной лихой жизни, отправились в очередной поход за добычей, «испросистася к Цесарюграду с родом своим», то есть попросили у Рюрика отпустить их с подчиненными и родственниками пограбить византийцев.

Рюрик отпускает Аскольда и Дира в Киев. Миниатюра Радзивилловской летописи

По Летописи это произошло сразу же после прибытия варягов на Новгородчину. До Царьграда любители наживы, однако, не добрались. Плывя по Днепру, они увидели на правом берегу крепость («городок», то есть огороженное селение), спросили у местных жителей, полян: «Чий се город?» – в смысле, не владеет ли им какой-нибудь могущественный правитель, с которым лучше не ссориться, потому что той же дорогой придется возвращаться обратно с византийской добычей. Ответ успокоил: когда-то крепостью владели братья Кий, Щек и Хорив, но они «изгибоша» и теперь Киев-градец существует сам по себе и платит дань хазарам.

Тогда варяги царьградский поход отложили – забрали город себе и начали править окрестными землями.

Отрывочные сведения о правлении Аскольда и Дира, сохранившиеся в средневековых летописях, позволяют установить, что «сидели» они в Киеве довольно долго, около четверти века.

Окрепнув, они все-таки двинулись на Царьград. Согласно Летописи, это произошло в 866 году, в «четырнадцатое лето Михаила цесаря», но четырнадцатый год царствования Михаила III приходится на 856 год, так что Нестор-Сильвестр ошибается. Византийские анналы относят нашествие «руси» к 860 году. (Вот почему, напомню, появление Рюрика на Новгородчине никак не могло произойти в 862 году.)

Внезапно подойдя к византийской столице то ли на двухстах, то ли на трехстах ладьях (стало быть, в походе участвовало от восьми до двенадцати тысяч воинов – это очень много), варвары, по свидетельству патриарха Фотия, «разграбили окрестности, разорили предместья, свирепо перебили схваченных и безнаказанно окружили весь город». Момент для нападения был выбран удачно – юный император увел войско воевать с арабами, но взять Константинополь нападавшие не смогли, ибо не имели осадных орудий.

Далее «Повесть» сообщает о божьем чуде: якобы по молитве патриарха налетела буря, разметала флот и спасла Цареград, но это несомненно цитирование какого-то византийского источника, поскольку Летописец простодушно называет здесь своих соотечественников «безбожной русью». На самом деле скорее всего – это подтверждает одна из западноевропейских хроник – русы, награбившись, благополучно уплыли обратно с трофеями.

Кажется, после похода на Константинополь киевляне каким-то образом урегулировали отношения с империей, и их правители даже приняли христианство – есть упоминание о том, что Аскольд стал именоваться Николаем. Однако в целом днепровские князья вели чрезвычайно неспокойный образ жизни: воевали с соседними славянскими племенами, печенегами и волжскими болгарами.

Общая цепочка событий между появлением Рюрика и присоединением Киева, изложенная в «Повести временных лет», выглядит вполне похожей на правду, но есть сомнение в некоторых существенных деталях.

Начать с того, что Аскольд и Дир, вероятно, были одним человеком – Хаскульдом по прозвищу Dyr («Зверь»).

Во-первых, двуначалие – нетипичная форма командования в боевых отрядах. Во-вторых, в хронике Аскольд с Диром неразлучны, как сиамские близнецы – где один, там всегда и другой. В-третьих, византийские источники, рассказывая о нападении, упоминают только одного предводителя (безымянного). В-четвертых, почему это христианство принял только один Аскольд?

Но и Аскольд-Дир, подобно Рюрику, – не наш герой. Основателем государства он (или они, если это два человека) считаться не может.

Эту великую миссию исполнил преемник Рюрика, которого русские авторы называют Олегом, хотя его имя произносилось как Хельги. Прозвание «Вещий» он, возможно, получил, потому что это примерный перевод слова helgi, которое означает «посвященный богам», «святой», «священный».

Олег-Хельги в отличие от сомнительного Рюрика-Рёрика и раздваивающегося Аскольда-Дира – фигура безусловно историческая и для отечественной истории несравненно более существенная. Отчества, как и у Рюрика, у Олега нет, во-первых, потому что это пока еще совсем варяг, а во-вторых, кто был его отец, Летописи неизвестно. Сообщается лишь, что князь принадлежал к роду Рюрика. Есть смутные сведения, что Хельги был братом конунговой жены. Он остался регентом при малолетнем Игоре (Ингваре), сыне первого князя. Произошло это, согласно «Повести», в 879 году, а мы отнимем от этой даты шесть, и у нас получится 873-ий.

Около семи лет Олег укреплял свою власть в Новгороде, а затем выступил на юг, в направлении Киева.

Сохранились сведения, что новгородцы платили Олегу триста гривен в год. Известно также, что стандартная плата составляла гривну (около двухсот грамм серебра) за воина. Получается, что дружина была весьма невелика. На штурм Киева у Хельги не хватило бы сил, и он прибег к коварству.

Воины спрятались за бортами ладей, на берег вышли только безоружные, прикинувшиеся обычными купцами: «Гостье есмы, идем в Грекы». Дело было самое обычное, Аскольд (с Диром?) пришел (пришли?) посмотреть на товар, чтобы обложить его пошлиной. Тут дружинники «выскакаша вси из лодей», да и «убиша» простаков, так что Киев достался Олегу без особенного труда.

Смерть Аскольда и Дира. Ф. Бруни

Это событие, произошедшее около 880 года, и положило начало государству, оседлавшему великий речной путь.

Перенеся свою ставку в Киев, более удобно, чем Новгород, расположенный для контроля над балтийско-черноморским торговым путем, основатель нового государства еще очень нескоро смог воспользоваться плодами своей победы.

Из того, что нам известно о Хельги – за вычетом явных сказок, – складывается впечатление весьма незаурядного правителя, который терпеливо и дальновидно выстраивал свою политику. Он брался за оружие, когда был уверен в победе, а если выгоднее было договориться – обходился без войны. И всё время, шаг за шагом, двигался к главной цели: стать единственным и общепризнанным «держателем» золотого речного маршрута.

Для этого Олегу предстояло исполнить две трудные задачи: навести порядок вдоль всего торгового пути, то есть привести к покорности живущие вдоль рек племена и, что было еще трудней, заставить Византию признать киевского князя равноправным партнером.

На решение первой задачи ушло около четверти века.

Киев располагался на границе степной и лесной зон. Поляне, жители «полей», обитавшие в окрестностях города, привыкли покоряться тем, кто правил в Киеве, но древляне, населявшие «древа», то есть леса, подчиняться не желали, и Олегу пришлось их «примучить», обложив данью по черной кунице с человека – мех был самой ценной статьей славянского экспорта. Потом князь подчинил северян, живших на левобережье, и радимичей, занимавших верховья Днепра. С вятичами Олег не справился, но они речной торговле особенно и не угрожали, поскольку их земли располагались дальше к северо-востоку. С южными степными племенами, уличами и тиверцами, тоже не подчинившимися, князь «имаши рать», но победил ли их, в Летописи не сказано.

Во второй половине девяностых годов, когда большинство славянских племен уже признали власть Киева, возникла новая проблема, отсрочившая исполнение второй задачи.

С востока, периодически исторгавшего волны разноплеменных миграционных нашествий, в нижнее Приднепровье явились угры, вытесненные из своих природных мест более сильными печенегами (о них рассказ впереди – пока они еще не добрались до славянских земель).

Хроника рассказывает, что пришельцы встали лагерем прямо около Киева. По одному мадьярскому источнику, Альмош (Олмош) – такой же, как Рюрик, полумифический основатель Венгрии – получил от города колоссальный выкуп: десять тысяч серебряных монет и тысячу лошадей. Правда это или нет, неизвестно, но Летопись ни о каких боевых столкновениях не сообщает – лишь о том, что угры «устремишася черес горы великыя, иже прозвашася Угорьскыя» (Карпаты) и, слава богу, «почаша воевати на живущу ту [живущих там]», в результате чего и возникло венгерское государство. Быть проблемой для Киева и речной торговли угры перестали. Наоборот – Олег с выгодой воспользовался последствиями угорского нашествия: прибрал к рукам владения ранее непокорных тиверцев и еще двух южных племен, дулебов с хорватами, ослабленных борьбой с мадьярами.

Лишь в начале десятого века князь приступил к выполнению второй части грандиозного плана – если, конечно, таковой существовал, а не является реконструкцией историков, во всем пытающихся обнаружить великие замыслы. Нельзя исключить, что Олег был никаким не вещим, а просто ставил перед собой новую цель по мере достижения предыдущей.

Главное предприятие Олегова княжения – поход на Царьград – я сначала опишу так, как изложено в Летописи. А потом мы посмотрим, чему в этом рассказе можно верить, а чему нет.

В 907 году князь собрал «великую скифь» – объединенное войско «варяг, и словен, и чюди, и кривичи, и мерю, и поляны, и северо [северян], и деревляны, и радимичи, и хорваты, и дулебы, и тиверци», в общем, всех покоренных ранее племен. Составился флот в две тысячи кораблей – «а в корабли по сорок муж», то есть собралась восьмидесятитысячная рать.

Когда это полчище предстало перед Константинополем, греки перегородили пролив цепью, а сами спрятались за стенами. Олег приказал вытащить ладьи на сушу, поставить на колеса, развернуть паруса – и корабли покатились по земле, приведя осажденных в трепет. Устрашенные, те заплатили дань, какую потребовал князь – по двенадцать гривен на каждого воина, плюс отдельную контрибуцию для всех русских городов. Главное же – греки обязались в будущем предоставить киевским купцам всевозможные льготы и привилегии, причем отдельным пунктом почему-то указывается право «мыться, сколько пожелают» («И да творять им мовь, елико хотять»). Напоследок русские повесили на городских воротах свои щиты «оказающе победу».

В этой красивой истории, по-видимому, всё или почти всё – вымысел.

Приведенные цифры, конечно, абсолютно фантастичны. Не могло население тогдашних славянских земель собрать восьмидесятитысячное войско и не могло быть дани в миллион гривен (двести тонн серебра). Это еще ладно, несуразные преувеличения в старинных хрониках – дело обычное. Но похоже, что осады вообще не было. Византийские летописи, ведшиеся вполне аккуратно, такого эпохального события никак не замолчали бы, а ни в 907 году, ни около этой даты никаких упоминаний о нашествии нет – в отличие, скажем, от нападения Аскольда-Дира в 860 году или князя Игоря в 941 году.

Олег штурмует Царьград. Ф. Бруни

Что же могло произойти при Олеге?

Безусловным фактом является торговый договор 911 года «между Грекы и Русью», венец Олегова правления. Содержание этого документа известно. Ни про какое мытье и прочие баснословные привилегии в нем не говорится, русская торговля облагается обычной пошлиной, и всё же это было великим достижением для новой страны. Сама империя признала ее, выражаясь по-современному, объектом международного права. Княжеская казна теперь могла пополняться не только военной добычей и данью, но и мирной торговлей – доходом более надежным и, главное, более прибыльным.

Вероятнее всего, статус Киева повысился не просто так, а в результате некоей предпринятой Олегом акции. Можно предположить, что какое-то войско (очевидно, внушительное) князь собрал и в поход на Константинополь выступил, но дело ограничилось демонстрацией. Впечатленные греки дали какие-то гарантии и пообещали принять посольство, чтобы договориться о дальнейшем сосуществовании. «Принуждение к переговорам» – одно из самых древних целеполаганий применения военной силы.

Эту гипотезу косвенно подтверждают события 944 года, когда князь Игорь снова пошел с войском на Константинополь и византийцы написали ему: «Не ходи, возьми дань, юже имал Олег» – и войны не произошло. Последовало заключение нового торгового договора.

Согласно «Повести», в том же календарном году, Олег, словно сочтя свою историческую задачу исполненной, скончался. Дата (912) почти точная – ошибка всего на один год. Это, что не часто бывает, поддается проверке. Годом ранее, согласно Летописи, «явися звезда велика», копьеобразной формы. Из астрономии известно, что комета Галлея была видна в 912 году. Если Олег умер год спустя – значит, в 913 году. Еще одно подтверждение правильности датировки – летописное упоминание, что «в се же время поча царствовати Костянтин» – Константин Багрянородный, ставший кесарем в 913 году.

Олег и конь. Ф. Бруни

Знаменитая гибель Олега «от коня своего», конечно, сказка. Точно таким же манером, от выползшей из конских костей змеи, погибает герой скандинавской саги викинг Одда. Это бродячий сюжет, очень нравившийся древним сказителям, а монаху-автору он служит лишь поводом для пространной сентенции о разоблачении язычников-волхвов – эта тема в начале XII столетия всё еще была актуальна. Верить Летописи следует лишь в том, что князь «разболевся, умьре». Возраст у него по тем временам был преклонный – по меньшей мере за семьдесят.

В хронике говорится, что Олег княжил 33 года, но эта цифра, видимо, названа для красоты. У нас получается, что со смерти Рюрика до смерти Олега-Хельги прошло целых сорок лет.

Впрочем первый правитель русского государства и сделал немало.